— Ожидайте! — сказал мне офицер караула при въезде на территорию Гатчинского дворца.
Даже предъявленное письмо с приглашением к императору автоматически не открывало мне двери. Может, механизм сломан у дверей? Боюсь, что в данном случае срабатывает особое, неспешное восприятие времени. Еще не ускорились мир и жизнь людей настолько, как мне хотелось, как я привык. И я для себя подумал, что с каждым часом количество бельгийских штуцеров, которые я собирался безвозмездно передать русской армии, будет уменьшаться.
Я вышел из кареты, чтобы размять ноги. Несмотря на то, что последние изделия каретной мастерской в Александровке, что под Луганском, выходят весьма неплохими, а рессоры не хуже, чем в Англии, больше чем полдня поездки несколько утомляют. Я даже, было дело, по привычке чуть не начал делать махи руками или выпады, но вовремя одумался — офицеры караула этого не поймут. Ну не комильфо же, когда вице-губернатор, приехавший на аудиенцию к государю, будет ногами да руками махать, приседать да потягиваться. Да еще и в новом мундире, да в начищенных сапогах. Тьфу… провинция, дикари-с!
— Ваше высокоблагородие, хлопцам бы поесть. А тут… — Тарас посмотрел в сторону императорского караула.
Тоже, наверное, чувствует, что мы тут — словно диковинные зверьки, что нас рассматривают. Ждут, когда в носу ковырять начнём или ещё чего выкинем. Впрочем, так, может быть, и есть. Форма на нас камуфлированная, образца «дуб». Более того, у каждого бойца есть разгрузка, ремень с портупеей. В двух кобурах находятся по два револьвера, за плечами — ранцы с предметами солдатского быта и с обязательными двумя пакетами дневного рациона. Тут же алюминиевая фляга — между прочим, дорогая нынче вещь — и котелок.
Так что выглядим мы более чем экстравагантно. Будто космонавты, но с иной планеты. А вот парадной формы я и не придумал. Нет, это не проблема — даже и на весь полк пошить мундиры. Но мы пока что и не в войсках, нам парады не хаживать. Да и каждый мундир в России строго регламентирован. Пошить-то можно, но вот, к примеру, в Петербург в таких одеяниях не покажешься, возникнет масса вопросов. Потому экипировались мои бойцы более чем практично. Еще введем моду на шапочки-балаклавы в Севастополе, опередив мерзлявых французов.
— А почему это ты меня высокоблагородием назвал? Всё командиром завал, оно и правильно, как по мне. Но если уже по-армейски, так превосходительством, — сказал я, на самом деле, от нечего делать.
Не люблю праздно ожидать…
Я снова походил туда-сюда. Гравий хрустел под ногами, где-то птица чирикнула. Эх…
Статский советник — такой пограничный чин, когда уже не рыба, но еще и не мясо. Не полноценное «превосходительство», но выше, чем «высокоблагородие». Удобно, кстати. Можно определять, как человек к тебе относится. Вот назвал, значит, кто-нибудь «превосходительством», значит — лебезит, льстит, что-то хочет от меня. Ну а определили в «высокоблагородия», значит, принизить хотят.
— Идут к нам, — сказал Мирон, по уже выработанной у него привычке не прекращавший осматриваться по сторонам и охранять меня в любой обстановке.
Я поправил свой мундир, пошитый в лучшем ателье Екатеринослава. А где такое? Правильно, в модном доме «Две Лизы». Лишь одиножды я одевал этот мундир, да и теперь так бережно его вез в Петербург, на вешалке, внутри кареты, что он и не помялся в дороге. Ведь все в Петербурге, да и, в большинстве случаев, в остальной России, носили мундиры. Гимназист — свой мундир, коллежский асессор в своей служебной одежде. Можно узнать почти всё про человека, чем занимается и какой имеет статус, только лишь взглянув на то, какой он носит мундир.
— Господин статский советник Алексей Петрович Шабарин? — спросил меня подошедший генерал-майор.
— Так точно, — как-то на автомате по-уставному ответил я.
— Могу ли я с собой взять двух людей, чтобы помогли донести презенты государю? — спросил я у генерала, который не мог отвернуть глаз от экзотически экипированной воинственной банды.
— Нет, господин Шабарин, вы лишь озвучите государю то, что хотели бы ему подарить, а я пока обязан проверить, что это такое, — сказал генерал-майор.
А я прямо-таки обрадовался. Не настолько уж и дырявая охрана у императора! Вряд ли, конечно, ожидается, что здесь, среди подарков, будет бомба, больше станут досматривать на наличие ядов. И то хорошо.
Вопреки моим ожиданиям, меня сопровождал не генерал-майор, оставшийся у ворот на территорию Гатчино, а поручик. Он и привёл меня — но не во дворец, а к озеру, под раскидистую иву. Плавали уточки, вдали, в домике по центру озера, нежились лебеди. Идилия.
Его Императорское Величество я увидел сидящим в беседке под ивой и читающим какие-то бумаги. Государь даже сидя казался высоким. Пусть небольшой живот всё-таки и намекал на то, что лучшая физическая форма этого человека уже в прошлом, но император был явно бодр и здоров, а спину держал так, что, даже приставь к нему уровень — тот отобразит идеально ровную осанку государя. Мундир сидел на императоре, как вторая кожа. Органично, по-деловому.
— Ваше Императорское Величество, по вашей воле прибыл господин статский советник Алексей Петрович Шабарин, — доложил поручик, прищелкнув лихо каблуками и резко задрав кверху подбородок.
Выправка у офицера была под стать ситуации. Даже я невольно, но подтянулся, стараясь не выделяться. Спина после долгой дороги застонала — ну ничего, потерпит!
Государь неспешно, аккуратно сложил бумаги в папку, завязал на ней тесёмки. Только закончив с этим, он соизволил поднять на меня свои монаршие глаза. Возможно, в этот момент я должен был что-то сказать, прокричать, но я выдержал некоторую паузу.
— Ваше Императорское Величество, по вашей воле прибыл, — через некоторое время сказал я, почти повторяя слова поручика.
Как именно вести себя в высочайшем присутствии, я лишь догадывался. Единственный, у кого я мог спросить о подобном — губернатор Екатеринославской губернии Андрей Яковлевич Фабр. Вот только незадача — и он в этом вопросе был исключительно теоретиком. Кроме того, Фабр чувствовал некоторую ревность — ведь это именно меня вызвали к императору, а не его.
Или это сказывалось присутствие рядом моей мамаши, Марии Марковны?. Так или иначе, а губернатор стал проявлять нездоровую активность в делах, вникая в те сферы деятельности, в которых до этого всемерно властвовал я. Вот словно и не родная мне мама — мстит, наверное, что я даже не пытаюсь прислушиваться к её мнению.
— Вы быстро добрались, вице-губернатор, — сказал государь, вставая с изысканной лавочки в беседке. — Пройдёмся? Погода нынче на удивление благоприятная. И она столь переменчивая, так что стоит воспользоваться обстоятельствами. У нас на северных берегах это за благо считают.
Действительно, если по дороге в Гатчино ещё моросил дождь, то теперь сквозь пасмурное небо то и дело проглядывали лучики солнца, приятно согревая и даря оптимизм.
Государь встал и, привычным движением чуть поправив мундир, направился по мощёной дорожке вдоль озера. Некоторое время мы шли в тишине. Монарх сам должен задавать и тему разговора, и его ритм и тон. Позволялось, как меня учили, просить монарха лишь единожды — и то в конце аудиенции.
— К вам Петербург? Вы впервые в столице? — спросил император.
— Город великолепен, Ваше Императорское Величество. В нём всё: и величие, и изящество России, и надежды на будущее, и вера великая в настоящее, — отвечал я абсолютно искренне.
— Поэтично. Вы стихов не пишете? — продолжая быть серьёзным, спросил государь.
— К превеликому моему сожалению, не нахожу на это времени, Ваше Императорское Величество, — отвечал я.
Чувствовал ли я какое-либо раболепие в присутствии императора, проявлялось ли это в моих словах и поведении? Нет. Но некий пиетет всё же был, в здравых пределах — я осознавал, что передо мной великий человек. Совершивший, правда, за время своего правления достаточно ошибок, большинство из которых заключались в том, что он не замечал очевидного.
Однако у меня уже был опыт общения с лидерами государств, точнее, с одним лидером государства. Когда я проходил обучение по программе «Время героев», к нам приезжал президент. И сейчас я находил даже некоторое сходство между императором Николаем Павловичем и его коллегой, пусть и не императором, но президентом из будущего.
— Мне докладывали о вас. Признаться, я не сразу поверил, сколь много можно успеть сделать, и всё менее чем за пять лет. Нынче Екатеринославская губерния может выйти на собственное обеспечение без ущерба для губернских нужд. Так ли это, каково ваше мнение? — спрашивал император, вышагивая по дорожке.
Мне показалось, что прогулка при разговоре — это своего рода демонстрация императорского величия. Ведь где государь делал два шага, даже мне, человеку чуть выше среднего роста, приходилось делать уже три, либо же переступать шире, чем мне свойственно и удобно. Вероятно, император не лишен тщеславия и гордыни. А кто без греха?
— Ваше Императорское Величество, имею чёткое убеждение, что подобное производственное развитие, кое-случилось в Екатеринославской губернии, возможно если не во всех губерниях нашего Отечества, то в большинстве из них. Более того, и Екатеринославская губерния ещё не выработала тот ресурс, который заложен в неё природой и Богом. Нами, с его превосходительством губернатором Екатеринославской губернии Андреем Яковлевичем Фабром, а также при помощи его светлости, князя Михаила Семёновича Воронцова, и при содействии его сиятельства графа Алексея Алексеевича Бобринского разработан новый план на следующие пять лет, реализация которого позволит ещё увеличить производство в Екатеринославской губернии, — почти на одном дыхании произнес я.
— Реализации, ресурс… Вы же не учились за границей. Откуда это у вас, такие слова употреблять? И всех ли своих покровителей вы перечислили? — впервые за время нашей беседы государь улыбнулся.
— Читаю много, ваше величество, учусь у всех, считаю сие не зазорным, — отвечал я. — Есть у меня в учителях и князь Воронцов, и граф Бобринский.