При этом за последние два года я уже дважды, за счёт доходов губернии, увеличивал их жалование. Наверное, в России неискореним тот подход к чиновничьей работе, когда считается, что любой слуга государства на своём рабочем месте может иметь теневые доходы в таком объёме, что ему и не нужно платить достойное жалование. Задержки, как знают все, постоянно случаются в других губерниях, но никогда — в Екатеринославской.
Но за всё нужно платить. В борьбе с гидрой коррупции действуем мы куда как решительнее, чем службы в других регионах. Так что, несмотря даже на начало войны, я уже готовился к ещё одному резкому повышению заработной платы чиновничьего аппарата. Одновременно планировались и массовые аудиторские проверки, для чего я ещё в Петербурге обратился за поддержкой в ревизионную службу. Достойное вознаграждение за работу должны получать достойные люди. Необходимо проверить весь механизм работы в Екатеринославской губернии, чтобы поставить этот регион, по сути, на военные рельсы. Причём сделать это так, чтобы даже если воевать придётся только одной Екатеринославской губернии — война не была бы проиграна.
— Всем понятно задание? — спросил я через несколько минут, обводя глазами семерых клерков, в основном — очень молодых екатеринославских чиновников.
— Так точно, ваше превосходительство! — воскликнул коллежский асессор Дубинцев.
Я лишь снисходительно улыбнулся в его сторону. Был он изрядным подхалимом, во всём и всегда старался мне угодить, лишний раз попасться на глаза, выразить восхищение новым моим костюмом. У парня было своё представление о том, как нужно двигаться по карьерной лестнице. Вот и теперь он высказал готовность непременно первым и излишне рьяно.
И что поразительно — частично ведь он прав. Пока этот подхалим, словно девочка-фанатка, преследует своего кумира, не давая мне прохода, так и норовил высказать своё обожание, рвение по службе, указать, какой я гениальный и всё в этом духе — я волей-неволей обращаю на него внимание. Присматриваюсь, прикидываю. И оказалось, что кроме подхалимства есть ещё качества: парень действительно умеет работать, делает это самоотверженно, по службе проявляет рвение и решительность.
Выходец, скорее, из бедных мещан, Дубинцев, наверное, готов был лечь костьми, лишь бы выбиться в люди. Так что именно его я и прочу себе в личные помощники и начальником над всеми моими чиновниками секретариата. Но если он не изменит свою манеру общения — восхвалять меня, — то не посмотрю на преимущества и прогоню к чёртовой матери.
— Сразу создаём по три копии. Личные печати господина Мирского и господина Лопухина у вас будут в течение часа. Дословно переписывать то, что я вам даю для образца, не нужно, прошу уяснить. Проявляйте сообразительность. По готовности каждый документ приносить мне в кабинет, — продолжал я раздавать распоряжения.
Уверен, что собравшиеся мелкие клерки понимают, либо нутром чувствуют, что это их шанс для будущего. Уже не раз мне приходилось слышать, что самым большим благом для любого выпускника Харьковского университета является попасть на службу в Екатеринославскую губернию. Причём это касалось и докторов, и юристов, и различного рода почти что бесполезных философов, которых приходилось переучивать уже непосредственно на производствах и в администрациях.
Порой важнейшим критерием для отбора того или иного кандидата на должность является не его специализация, а желание учиться, работать, усидчивость и природная коммуникабельность, жёсткость характера.
Так что в Харьковском университете на постоянной основе, будучи по совместительству ещё и представителем торговой марки «Две Лизы», работал у меня кадровик, отбирающий наиболее способных молодых людей.
Руководство Харьковского университета ведёт себя со мной, подобно тому самому Дубинцеву: всячески норовят нарисовать у меня над головой нимб святого. Если четыре года назад университет испытывал недостаток студентов, существовали немалые проблемы с оплатой труда профессоров, то теперь в Харьков привлекаются новые преподаватели, штат расширяется по мере роста числа студентов.
Потому что губерния наша прославилась, а случилось бы это без моих нововведений? Здорово сомневаюсь.
— За работу, господа. У вас в запасе остаток сегодняшнего дня и ночь. Позволяю, если я прямо здесь, в кабинете, усну — будить меня всеми возможными способами. Дело — превыше всего! — сказал я, выпроваживая чиновников.
Они все будут работать здесь, на втором этаже, где хватает комнат, столов, чернильниц, перьев — и всего того, что нужно, чтобы подготовить уничтожающие компроматы.
Наверняка прямо сейчас Лопухин занят тем, что корпит над сочинением писем генерал-губернатору Андрею Яковлевичу Фабру, а также своему начальству. Уверен, что для него это не такой уж и лёгкий труд — подбирать нужные формулировки.
Так что сегодня до ночи у меня времени предостаточно, учитывая, что Лопухин будет точно спать. Рассчитываю я и на то, что арест — или, пока скорее, задержание — Святополка Аполлинарьевича Мирского не дойдёт до ушей жандармского полковника. Марницкому я разрешил сообщить жандарму о случившемся с Мирским — но только завтра в восемь утра.
Итак, у нас шестнадцать часов — чтобы грамотно составить все нужные бумаги. Более того, у меня ведь есть личные печати и Лопухина, и Мирского, да и Марницкого. Словом, всех, кто хоть что-то значит в губернии. Да, это не совсем честная игра. Когда-то эти печати были выужены у чиновников ловкими людьми, позже были сделаны слепки. И сейчас сами печати даже не у меня хранятся — они у купца Михельсона.
Того самого Михельсона, которого я когда-то поймал на обмане, после чего он стал одним из моих тайных агентов. Он нашёл людей, которые феноменально умело подделывали ключи, подписи, почерки, в том числе и печати. Мне это было нужно, чтобы по финансовой отчётности и на некоторых предприятиях занижать количество произведённой продукции. Да, это коррупция. Но, трижды ха-ха-ха, — государственно ориентированная. Ведь всё то, что отгружалось на тайные склады, прямо сейчас идёт в армию — или ждёт своего часа, когда англичане и французы начнут активные боевые действия.
И о том, что я этим занимался, не знает никто, кроме Михельсона. Ну и склады готовой неучтённой продукции также находятся в его ведении. Иудей прекрасно понимает: едва я что-то заподозрю, как только он начнет юлить или решит думать, что умнее меня, — он уже не сможет наслаждаться жизнью. Сытой, прошу заметить, жизнью.
Первый документ был предоставлен мне уже через сорок минут, когда мы с сыном собирали пазл. Матрона, помню, поражалась, как это мы картину разрезали, как она сказала, «на осколки». Кто же был этот торопыга, принёсший мне на проверку документ? Конечно, Дубинцев. Впрочем, я отправил его на доработку, но написанное Дубинцевым заявление от имени Лопухина, что тот якобы готов оказывать всяческую поддержку английской разведке, уже было неплохо состряпано.
Именно так — я собирался написать целую гору различных свидетельств о том, что Мирский и Лопухин находятся в сговоре с английской разведкой. Что им было выдано чёткое задание — остановить всякое производство в Екатеринославской губернии и сорвать помощь региона армии. Учитывая, что и на меня, по-видимому, составлены документы кустарным образом, или даже «на коленке», то я совершаю сопоставимую аферу. Пусть я бумаг Лопухина пока и не видел, но мы с полковником будем находиться в равных условиях. А если составлю грамотные доносы… Так и вовсе при обострении противостояния я смогу сыграть против Третьего Отделения в целом. Да в таком случае от Лопухина отмахнутся, как от назойливой мухи, и всё на него повесят.
Этого, конечно, не хотелось бы делать. Начинать межведомственные, внутриимперские разборки — последнее дело во время войны. Но если вынудят — я пойду и на это.
Ну а пока — я уже в предвкушении того, какой будет вид у полковника Лопухина, когда я предъявлю ему документы, по которым он — злостный английский шпион, действующий на британскую разведку, да при том систематически — уже не менее четырёх лет. Между прочим, у меня есть чем подтвердить это заявление, хоть и косвенно: имеются некоторые доказательства того, что жандармский полковник препятствовал моим попыткам развить производство в губернии. Да, делал он это, скорее, по личным мотивам, короче говоря, из злобы. Но это уже не имеет значения — своей несдержанностью он сам выкопал себе эту яму.
— Папа, ну куда ты ставишь эту мозаику? Это же уголок! — возмутился Петя, когда моя рука с кусочком печатного картона дёрнулась к середине картинки.
— Прости, Петя, задумался твой папа, — усмехнулся я.
Идея с настольными играми захватила меня уже давно. Вот только для того, чтобы реализовать и это направление в коммерческой деятельности, нужно было иметь предприятие по производству картона, а также увеличить мощности екатеринославских типографий. Пресс ещё нужно было придумать и соорудить, чтобы выдавливать пазлы.
Теперь всё это есть. И начать распространение настольных игр я собираюсь именно с пазлов. Рабочее название подобных изделий — «Тесьма». По крайней мере, мой сын назвал игрушку именно так. И мне понравилось, что мой малолетний наследник уже имеет представление о таком производственном процессе, как тиснение картона.
В разработке ещё карточная игра «Казаки», а также старая добрая «Монополия». Уверен, что даже в условиях войны, при дефиците развлечений, настольные игры быстро начнут покорять умы высшего света Российской империи — а потом и мещан. Но заходить с этими забавами на рынок мы будем только тогда, когда склады будут переполнены уже готовыми изделиями. А сейчас никто не мешает мне и моему сыну, прежде всего, апробировать новый товар. Пусть Пётр Алексеевич всесторонне развивается.
— Вот, совсем другое дело, — сказал я, когда Дубинцев принёс уже третий вариант расписки Лопухина о сотрудничестве с английскими шпионами.
— Благодарю, ваше превосходительство, что высоко оценили мою работу. Готов и дальше верой и правдой служить вам и нашему Отечеству! — резко подобравшись, выкрикивал Дубинцев.