— Ну да, конечно, но это сделали мои люди. Разве под силу было тебе выкрасть семью? — согласился англичанин, посматривая в сторону аккуратно сложенной своей одежды.
Именно там под рубахой лежит нож. Он убьёт её сам, как сам и любил только что.
— Выпьем? — предложила женщина. — Чем не повод, чтобы выпить шампанского. Настоящего, французского. Такого еще долго в Россию не привезут.
Пока они предавались плотским утехам, Олена успела незаметно подсыпать отраву в наполненные бокалы. Она давно занималась ядами. Такая специализация у неё была и в той команде вице-губернатора Кулагина, с помощью которой покойный чиновник долгое время решал свои дела.
Теперь же женщина придумала ещё более извращённые формы отравления. Она и сама выпьет этот яд, чтобы наверняка — а то ведь может выйти, что англичанин выбрал не тот бокал. Но тут же у неё есть противоядие, всего лишь одна доза, но себя Олена спасёт. А дальше, если всё-таки Шабарин умрёт, женщина поедет в Киев, заберёт своего сына и ударится в бега.
Благо, что она знала, где англичанин хранит те немалые суммы денег, что привёз сюда. Ну а в том, что сообщники английского шпиона не станут её хватать и обвинять, женщина не сомневалась. Он ведь признавался в любви, когда она применяла на этом мужчине все свои женские навыки. Все должны думать, что у них страсть на веки вечные.
И мужчина, и женщина, которые только что признавались друг другу в любви, были напряжены. Они хотели убить друг друга, и каждый уже начал действовать в соответствии со своим планом. Стук в дверь заставил обоих вздрогнуть от неожиданности. Эдвард Джон чуть не выронил нож, который уже начал извлекать из-под одежды; Анна чуть было не опрокинула бокалы, в которые наливала игристое вино.
— Пан Шинкевич, есть к вам срочные новости! — прокричал за дверью один из охранников англичанина.
Так и не надев штаны, шпион пальцами аккуратно пихнул нож в стопку одежды, а сам подошёл к двери и резко её открыл. Охранник замер. Олена стояла нагая с двумя бокалами в руках, и как тут было не потерять дар речи –эта женщина была великолепна. Уже две недели как Эдвард Джон запрещал своим людям общаться с какими бы то ни было женщинами, даже с проститутками. На время проведения серьёзной операции важно было, чтобы ни одно лишнее слово не вылетело наружу. Так что охранник англичанина чуть было накинулся на женщину.
— Говори! — англичанин не дал тому насладиться видом, а уж тем более каким-либо действием.
— А… Шабарин убит, пан Шинкевич. Прибыл чиновник из Екатеринослава, говорит, что в городе сущий ад, всех останавливают, ехать не дают, досматривают, никого из города не выпускают, что он насилу прорвался, — неуверенным голосом сказал охранник.
— Почему докладываешь так неуверенно? — спросил англичанин, но после, проследив за направлением взгляда охранника, Эдвард Джон улыбнулся, перешёл на английский язык и сказал: — За такие новости могу дать тебе позабавиться с этой развратной шлюхой. Ты же ее сейчас сожрешь взглядом. Но на тебе тогда и задача — после её убить. Придуши без шума.
Олена плохо говорила на английском, несмотря на то, что уже полгода как почти всегда находилась рядом с англичанином. Но некоторые слова, в особенности слово «шлюха» и «убить», поняла. Но она ничем этого не выдала, хотя прекрасно поняла — её хотят отдать ещё одному мужчине. Но она этого не хотела, а самое главное — это не было ей нужно. Её тело, та постель, что они делили со шпионом — всё это было лишь инструментом.
Что ж, значит, не только она захотела убить англичанина, но и англичанин точно решил избавиться от неё.
— Господа, это же прекраснейшая новость. Мой враг, злейший подлец, издох! За такую новость я готова сделать всё для вас, — она томно улыбнулась и чуть подалась вперёд, так что груди её стали ещё круглее и желаннее. — Вот, господа, шампанское — самое подходящее, чтобы отметить событие!
Олена протянула два бокала с шампанским присутствующим тут мужчинам.
Английский шпион посмотрел на женщину, на своего охранника, шепнул ему на английском языке: «Быстро её попользуй, потом убей!» После чего Эдвард, даже не одевшись, схватив в охапку стопкой свои вещи, направился прочь из комнаты. Бокалы с вином так и остались в руках Олены.
— Пожалуй, я выпью с тобой! — тяжело дыша от предвкушения сладострастных минут, произнёс пособник английского шпиона.
У Эдварда Джона Уэлскимби за охрану отвечали пятеро. Это были отличные бойцы, которые могли действовать в любой обстановке и владели, в том числе. искусством стрельбы из револьверов. Главным условием при отборе было, чтобы бойцы разговаривали на русском — и, желательно, без акцентов. Никто из них не должен был выдать в себе англичанина. Впрочем, какой-нибудь другой акцент никак ему не мешал.
Так что в команде Уэлскимби было только два англичанина, а остальные — поляки, завербованные им ещё в Англии и частично во Франции, куда эти люди бежали после разгрома венгерского восстания. Разве у польского шляхтича в подчинении не могут быть литовцы либо поляки? В нынешней России подобная компания ещё не привлекала особого внимания Третьего Отделения.
Янош Казимир Гонусевич подхватил бокал из рук красавицы и жадно выпил всё шампанское. Едва дождался, когда-то же самое сделает стоящая рядом с ним обнажённая женщина, и с рычанием набросился на неё. Изголодавшийся по общению с женщинами пособник английского шпиона не стал даже раздеваться, он рвал на себе одежду, жёстко придавив к кровати женщину, которую опрокинул на ложе так, что теперь ей нужно было бы ещё повернуться, чтобы посмотреть на него.
— Да подожди ты! Как горяч. Я сама всё сделаю. А хочешь, так сделаю и то, что не каждая шлюха может! — выкрикивала женщина, извиваясь под тяжёлой рукой польского жеребца.
— А? Да-да! Давай! — выкрикивал Гонусевич, спешно стягивая с себя штаны.
Ей нужно было дотянуться до противоядия и принять его, а этот… Ведь яд начнёт действовать уже минут через пять. Без этого средства она, возможно, и не умрёт, но на несколько дней окажется очень болезненной, беспомощной. А ей срочно нужно бежать.
Едва почувствовав, что тяжелая рука поляка больше не держит её, женщина подошла к одной из тумб, как бы отгораживаясь от него своим обнажённым телом, показывая Яношу свою спину и ноги. Олена откупорила небольшой флакончик и намеревалась его выпить…
— А, да что там за штучки у тебя! Всё после… Пока я возьму тебя так! — с рычанием, не сдерживая больше мощный зов природных инстинктов, Гонусевич подскочил к красавице.
Он придавил её к низкому шкафчику, заставляя согнуться так, как нужно ему. Всё, что стояло или лежало сверху, упало на пол.
Со звоном упал и уже открытый флакончик. Он разбился, и противоядие вытекло на доски пола.
Впервые за долгое время Олена плакала. Вот так она заканчивает свою жизнь: с ней пытается утолить свою похоть животное, а она через пять минут начнёт умирать. Женщина в последнем усилии, не имея возможности вырваться из нежеланных рук, приподняла голову, посмотрела в угол комнаты. Ей показалось, что она видит знакомую фигуру, и в груди у Олены сжалось сердце. На миг она поверила, что там стоит её любимый муж Архип, и он качает в осуждении головой.
Он не был рад, что она отомстила за него и уничтожила Шабарина.
Когда мы вдвоём с Лопухиным одновременно предъявляли обвинения в государственной измене и в шпионской деятельности Святополку Аполлинарьевичу Мирскому, я даже не предполагал, насколько точно попал в цель. Ведь я думал состряпать против него обвинение. А оно вон как вышло!
Впрочем, когда Никодим, мужик, что пытался покушаться на меня и бросил гранату, начал давать показания, у меня сразу же возник вопрос: как английский шпион узнает, что покушение было удачным, ну или неудачным? Обязательно должен был быть кто-то, кто наблюдает за происходящим в губернаторском доме, чтобы срочно отправиться с донесением к шпиону.
И в этом направлении Мирон и другие мои люди стали действовать моментально, буквально через несколько минут после того, как прогремел взрыв. Будто бы желая реабилитироваться, они рьяно взялись за дело. Уже скоро все дороги, ведущие из города, контролировались моими людьми, пусть это и были лишь заслоны из тройки бойцов, которые легко прорвать.
Но прошёл час, второй. А никто из города с подозрительной стремительностью выезжать не собирался. Может быть, среди тех людей, которых не пустили из Екатеринослава, и был пособник шпиона. Это предполагалось вычислить после. Просто не хватало сил и людей. А Марницкий ещё не прибыл в губернаторский дом, чтобы начать поднимать всю полицию и даже ландмилицию Екатеринослава.
Но все же у меня стали закрадываться мысли, что человек этот не был отправлен из города, потому что… не мог. Не мог, потому что был у меня под арестом.
— Я буду говорить только тогда, как вы дадите своё честное слово, что предоставите мне пистолет и пулю. Я убью себя, так как не хочу, чтобы моё имя было обесчещено при моей жизни, — выдвинул свои условия Мирский, пока я при бездействии Лопухина блефовал и тряс листами бумаги в руках, обвиняя своего бывшего соратника.
— Вы должны будете быть преданы суду! — всё-таки встрял в разговор полковник, эмоционально реагируя на порыв Мирского. — Я не могу пойти на подобное.
Я уже видел, что передо мной — психически глубоко больной человек. Он смотрел на меня с непередаваемой злобой и презрением. Нужно было его дожимать, продолжать блефовать, выбивать точечные показания, а не только намёк, что Святополк продался англичанам. Ох уж эти нравы XIX века! Лопухин не может даже дать обещание, которое выполнять не собирается.
— Я даю вам это слово! — жёстко сказал я, глядя при этом не на Мирского, а на полковника.
А я могу. Для пользы дела — даже очень. И пусть Лопухин хоть что-то мне попробует предъявить, когда я нарушу свое слово.
— Но вы не можете… — выкрикнул Лопухин.
— Могу…
— Ну хорошо, — растерянно сказал полковник, видимо, вспоминая, что у меня на него более чем достаточно доказательств, что и он является английским шпионом.