— Вам пакет. Не имею времени, потому, господин полковник, прошу вас, извините, но проследуйте в место, где вы можете в моём присутствии прочитать донесение.
Все присутствующие в зале стали перешёптываться. Подобное поведение офицера перед вышестоящим могло быть объяснено только тем, что случилось что-то очень важное.
Полковник и ротмистр проследовали на второй этаж, в одну из вольных комнат гостиницы. Миловидов не начинал новую песню. В воздухе витало напряжение. Минут через двадцать, извинившись передо мной и всеми присутствующими, Нижегородский в сопровождении своих людей направился в сторону выхода.
— Прошу простить меня, господа, но служба. Завтра же мой полк выдвигается. Не думаю, что будет тайной, если я вам скажу причины…
Вот как так получается? Я же ведь явно делаю благо для России, сил своих не жалею, вооружаю, снабжаю русскую армию. А всё пока что выходит не в лучшем виде. Высадка турецкого десанта, которая в иной реальности была сорвана Черноморской эскадрой под командованием Нахимова, состоялась. Или почти состоялась, так как вроде бы разгром турецкого флота случился. Но сведений об этом точных не было.
Впрочем, в ситуации ещё нужно разобраться. Всё ли действительно так плохо, или же турки своим десантом всё-таки попали в ловушку? Флот-то турецкий Нахимов разбил. Подробностей ещё никаких не было, но я надеюсь, что эта победа была не менее грандиозной, чем в одной истории при Синопе. Впрочем, и в бухте Синопа русский флот тоже порезвился.
— Вот, господа, теперь меня требуют на Кавказе. У нашего командования есть мысли о том, что турки попробуют усилить свой десант и начнут развивать наступление, возможно, в сторону Дербента, — расстроенным голосом рассказывал полковник Нижегородский.
В этот раз я не стал говорить о том, что болтун — находка для шпиона. Надеюсь, что в той компании, в которой я нахожусь, никаких шпионов уже нет. Впрочем, та информация, которую довёл до наших ушей полковник Новгородского пехотного полка, вряд ли представляет особое значение для разворачивающейся войны. Разве что сам факт: Новгородский полк отправляется на Кавказ.
— Так что уже завтра… — с глубоким вздохом огорчения сказал полковник.
В какой-то момент я даже подумал, а не переправиться ли мне подальше от Паскевича, на кавказский театр военных действий? Но, даже будучи не совсем трезвым, я размышлял о том, что на Кавказе как раз-таки всё у России должно сложиться.
Да, Сухум отдали. Но без существенных подкреплений с моря турецкий десант обречён. В Чёрном море их пока нет. Это, конечно, не значит, что они не появятся и не будут помогать туркам развивать успех на Кавказе. Но там достаточно крепостей, чтобы сдерживать натиск, да и территория не так стратегически важна для России на первом этапе войны. Если что, сбросим десант позже.
— Я отправлю вместе с вами треть от всех своих служб, — решительно сказал Пирогов.
И возражать в этом не было никакого смысла. Мы готовы совершить революцию в военно-полевой медицине. Если на Кавказ отправится две сотни сестёр милосердия, медицинских братьев, а также часть врачей — это будет правильно. В конце концов, уже вот-вот начнёт действовать школа по подготовке сестёр милосердия и медицинских братьев в Петербурге.
— Знаешь, а я иногда даже буду позволять тебе пить водку, — с задумчивым видом сказала Лиза, когда мы уже последовали совету Пирогова про «можно, но осторожно».
— А ты беспокоилась, что усну пьяным? — усмехнулся я.
— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — сверкнув влагой в глазах, сказала Лиза.
Я ничего не ответил. Надо… Это же моя цель — не допустить поражения России!
Лиза сползла с кровати, села на её край и стала рыдать. Гормоны шалят у любимой.
— Я вернусь, и всё будет хорошо. Ты ещё в Петербурге блистать будешь, — сказал я, приобнимая жену.
— Когда? — спросила Лиза. И я понял, о чём она.
— Неделя. Не больше. И я отправлюсь. А на тебе сын и хозяйство. Смотри, когда пришлют из Петербурга моего заместителя, чтобы он не баловал. Да и ты… Первая красавица…
— Дурак? Я же в тягости! — усмехнулась Лиза, толкнув меня кулачком.
— И только это тебя останавливает? — я скорчил рожу удивления.
— Дурак и есть… Тебя люблю…
От автора:
Я уже прожил жизнь. Но получил второй шанс.
Снова 1966 год. Я живу в СССР… https://author.today/reader/439376/4070983
Глава 3
Иван Федорович Паскевич находился на борту парохода «Прут». Он с рассвета решил еще раз рассмотреть все укрепления турок в крепости Силистрия и со стороны реки Дуная. Это нужно было сделать обязательно уже потому, что с другой стороны так и не получилось охватить даже не крепость, а целый укрепленный район.
Генерал-фельдмаршал был раздражен. Он понимал, что взять Силистрию будет крайне сложно, если вовсе возможно. Только если отрезать крепость полностью от снабжения, тогда да, шансы есть. Но рядом с крепостью и внутри нее находилось войско, сопоставимое русскому, по крайней мере, по количеству. Да и по качеству, выучке и вооружению турки в этой войне не сильно уступали.
Французы и англичане, несмотря на то, что больше уделяли внимания собственному перевооружению, смогли и туркам подкинуть новых винтовок и старых гладкоствольных ружей. А вот российская армия оказалась дутой, пузырем, который, если и не лопнул, то стенки у него крайне тонки, того и гляди, что катастрофа случится.
— Что скажете, Михаил Дмитриевич? — обратился Паскевич к сопровождавшему его Горчакову.
— Задача несоизмерима с силами, задействованными в ее решении! — быстро ответил Горчаков, командующий русскими корпусами в Валахии и Молдавии.
Паскевич с укоризной посмотрел на бывшего начальника своего штаба. Он надеялся, что Горчаков все же предложит какое-то решение проблемы. Уже один штурм стоил русским войскам почти тысячи убитыми, и теперь штурмовать крепость Паскевич… боялся. Да, он боялся, хотя и постоянно находил отговорки, что это не так. Он боялся сравнений с Суворовым… Вот же он — «Измаил Паскевича», докажи, что достойный внук великого Суворова. Ведь сколько звучало лестных фельдмаршалу слов. «Был Суворов, есть Паскевич!» — примерно такой лейтмотив звучал в хвалебных одах, посвященных генерал-фельдмаршалу.
Груз ответственности давил на пожилого фельдмаршала, который уже растерял свой боевой запал и больше обращал внимания на свои болезни, чем думал на перспективу. А из Петербурга требовали, там не видели всего того ужаса, что творился в русской Южной армии. И отказаться от назначения Иван Фёдорович не посмел. Всё же государь и вся Россия на него рассчитывает. Из Петербурга казалось, что турок можно бить, причём очень быстро и качественно, что русская армия — всё ещё такая же грозная и всесокрушительная сила.
И вот ещё один страх Ивана Фёдоровича Паскевича: он боялся признаться в себе в том, что почти четыре года, которые прошли со времени венгерского похода, именно он, как главный военачальник Российской империи, почти ничего не сделал для того, чтобы как-то армию преобразить. Ведь, зачем менять то, что и так одерживает великие Победы?
— Так что же по моему вопросу? Из вашего письма, ваше высокопревосходительство, я так и не понял, как мне поступить, — вернулся к своему вопросу Горчаков.
— Вы вернётесь в расположение своих войск, еще некоторое время там побудете. Но, боюсь, что нам придётся покинуть Валахию и Молдавию, — отвечал Паскевич.
Горчаков с видимой горечью вздохнул. Приходили неутешительные сведения, что австрийцы концентрируют свои войска именно в направлении Молдавии и Валахии. Более того, есть косвенные сведения о том, что они ведут тайные переговоры с Османской империей.
И вот это ещё один страх Паскевича: если Австрия вступит в войну на стороне турок, то и без того слабое русское войско потерпит сокрушительное поражение. Это ещё месяц назад казалось, что османы испугаются, что всё-таки сдадут назад. А выходило так, что Россия блефовала.
— Вы отдаете себе отчет, что это будет бегство, и румыны с болгарами и молдаванами нам не простят? — спросил Паскевич.
Горчаков позволил себе промолчать. Он прекрасно это понимал. И Михаилу Дмитриевичу было не менее стыдно, чем самому командующему. Снова Россия взбаламутила народы Балканского полуострова, но опять отступает. Как еще тогда, при Екатерине Великой, когда обещали грекам независимость, но… Хотели, как лучше, а вышло, как всегда!
— Ваше высокопревосходительство, разрешите обратиться! — вдруг крепким и сильным голосом прокричал стоящий неподалеку генерал-лейтенант Дмитрий Дмитриевич Сельвин.
На контрасте практически шепчущих Горчакова и Паскевича громкий голос генерала Сельвина прозвучал, как гром среди ясного неба. Паскевич поморщился, мучавшая его мигрень обострилась, и генерал-фельдмаршал чуть было не схватился за виски.
— Обращайтесь, Дмитрий Дмитриевич, но прошу вас, тише, а то ещё турки испугаются и прежде времени покинут Сильстрию, — Иван Фёдорович нашёл себе силы не показать, что у него разболелась голова, и даже пошутить.
Дружно, словно по команде, все стоящие неподалёку генералы рассмеялись. Ходили обрывочные фразы, а также и их головы заражали уныние и обречённость. Всё же командующие войсками — это тот образец, на который равняются все офицеры.
— Вы ограничили деятельность медицинского батальона и полка господина вице-канцлера Екатеринославской губернии Алексея Петровича Шабарина. Дозвольте им деятельно участвовать в будущем штурме, а также принимать участие в лечении больных, — сказал генерал-лейтенант Сельвин.
И всё же Паскевич поморщился, частью от головной боли, частью от того, насколько ему надоел уже этот Шабарин, который пытается вмешиваться во все дела, куда его не звали. И ладно бы он сам находился в расположении войск, но общаться с его командиром, мужиком, командующий точно не собирался.
Что же касается и медицинской службы, так и здесь был протест от тех докторов, которые были в расположении южной армии. Они коллективно не принимали новые методы военно-полевой медицины. Прежде всего, протест выражался в том, что большинство докторов были против участия женщин в лечении больных. В своих протестах опирались они и на нормы морали, когда женщина не может видеть мужчину, который справляет нужду или предстает перед ней обнажённым.