Сейчас, когда наступил кризис командования, когда наступил кризис идей, когда русская армия санитарными потерями теряет в день до восьми десятков солдат и офицеров… все командиры, которые ещё окончательно не отчаялись, хотят зацепиться хотя бы за какую-то соломинку. Я же, по моему скромному мнению, предлагаю им не соломинку, а вполне прочный канат.
— Извольте пройти на стрельбище. Я хотел бы показать, на что именно способны мои бойцы. Сразу говорю, что взамен я хотел бы, может не сейчас, но в будущем, всех своих воинов легализовать хотя бы по казачеству. А то… башибузуки без роду и племени. И в этом я жду от вас поддержки, — сказал я, увлекая своих гостей на полигон.
Может быть, и зря Тарас и архитектор Александр Садовой решили сделать полноценный, по современным меркам даже слишком продвинутый полигон, чтобы он по большей части скрывался от глаз посторонних. Да, нельзя показывать наши тактики врагу, а также демонстрировать те умения, возможности, которыми мы обладаем. С другой стороны, командование не видело и не знает, на что мы способны, потому и всячески затирает, не даёт действовать.
— Для начала, господа, я хотел бы, чтобы вы взглянули на те винтовки, штуцера, коими пользуются в моём полку, — сказал я и подал знак Мирону, чтобы он принёс все образцы нашего оружия, кроме, правда, одной винтовки.
Я объяснял принцип унитарного патрона, сам стрелял и давал пострелять генералам и полковнику. Правду говорят, что мужчина никогда не выходит из детского возраста, даже с приобретением морщин. Офицеры были словно те пацаны, дорвавшиеся до уникальных игрушек, которых ни у кого не то что во дворе, во всём городе, нет.
Удивительно было то, что английский шпион, которого уже отправили в Петербург, знал о существовании, по крайней мере у меня, оружия под унитарный патрон. Он знал, а свои, родные, русские, об этом не знали. Хотя, не сказать, что я бы скрывал эту информацию.
Теперь я готов заявлять не только русским офицерам, что такое оружие есть, и оно, пусть не в больших масштабах, но производится в Екатеринославской губернии, прежде всего, на Луганском заводе. Пусть и враги знают. Они не успеют быстро наладить массовое производство. А вот испугаться должны.
Крымская война, которая ещё пока не получила такого названия, была для России судьбоносной. У меня даже есть своё предположение, что нарастание народовольческого движения, как и других протестных движений, в том числе в рядах интеллигенции — это следствие не только внутренних проблем, но также проблем во внешней политике. Униженный народ — это разрушитель, стремящийся смести старое и строить новое.
Я знаю, меня так учили на курсе политологии, что победы государства зачастую влияют и на державу. Даже самому дремучему крестьянину, как только он осознаёт себя русским человеком, приятно, что его страна великая, что она способна бить любого врага. Эта причастность к великим победам зачастую порождает патриотизм, и он не позволяет человеку проявлять внутри себя низменные чувства.
Конечно, без решения ещё и внутренних проблем, с тем же самым крестьянством, невозможно создать общество, чтобы оно смогло, широко шагая, переступать через многие критические точки в истории и не скатиться в пучину революции и гражданских войн.
— Это просто превосходно! Мы можем подойти к крепости, опасаясь только ядер либо дальней картечи. И уже с расстояния в четыреста шагов обстреливать неприятеля, — сделал вполне грамотный вывод полковник Юшневич.
— Я не разделяю вашей радости. Все едино легко Силистрию не взять! — заметил генерал-майор фон Штедт
— Мои лучшие стрелки уже сегодня ночью начнут работать по неприятелю. Пока ещё турки и их союзники не пуганые, могут даже караульные курить на посту, мы будем их отстреливать. По огонькам! — заявил я, серьёзно посмотрел на своих гостей и сказал. — Господа, донесите до личного состава, что курить нужно так, чтобы прикрывать огонёк. Если в крепость уже приходят европейцы, то у них, похоже, есть вооружение, сравнимое с моим. Они будут стрелять на огонёк, и немало наших солдат положат.
— Вы говорите так, как будто всё это знаете наперёд. А ещё эти слова… «театр военных действий», «личный состав»… Я склонен верить, господин Шабарин, что ваши успехи в 1849 году, когда вы пленили польского генерала, не случайность, а скорее, как вы изволите говорить, «работа», — сказал генерал Сельван с таким тоном, будто разоблачил во вне преступника.
— Я не верю в удачу, лишь только в промысел Божий. Но сейчас господа, я предлагаю перейти к тому плану, который хотел бы представить для штурма крепости Силистрия. Для этого мне нужно было бы пригласить ещё одного человека. Это главный архитектор Екатеринославской губернии Александр Николаевич Садовой. Мы с ним уже разрабатывали план, как можно захватывать современные крепости, — сказал я, рукой показывая направление в сторону моего шатра.
Работа над планом велась одновременно с тем, как велась и работа по его осуществлению. В моём полку была почти тысяча лопат, кирки, возможность быстро сколотить тачки или носилки. При этом генерал-лейтенант Сельван предоставил мне сразу тысячу солдат-землекопов. Они пошли в распоряжение Александру Николаевичу Садовому.
Окопы копались на расстоянии чуть менее чем в километр от ближайшего форта к крепости, с западной стороны Силистрии. И редко днем, чаще все же ночью и почти без освещения. Днем же бойцы ползали и прокладывали по требованию Садового веревки. Именно на них после и ориентировались копатели.
Мы сразу же столкнулись с большой проблемой, когда уже на глубине более метра проступала глина и вода, что сильно осложняло землеройные работы. Однако грамотно расставленные по участкам тысяча солдат — это много десятков метров окопов даже за одну ночь.
На каждые сто метров ставились точки, где могли отдыхать бойцы либо же пережидали артиллерийский обстрел группы стрелков. Блиндажи становились главными укрытиями, а еще и небольшими складами, где можно было складировать и боеприпасы, и провизию.
Окопы копались не только зигзагообразно, казалось, что это было хаотичное рытьё. Вот только учитывались многие моменты, включая и те, чтобы не случалось столпотворения, если солдатам придётся идти либо в атаку, либо, напротив, отступать.
Острая нехватка древесины, конечно же, портила общую картину и снижала темпы строительства. Были разобраны многие близлежащие дома, чтобы не только строить блиндажи, но и досками укреплять сами окопы, чтобы они не обрушивались после первого дождя или от недалёких прилётов вражеских бомб. И этого не хватало. Рубили акации, которых вокруг было очень много. Но это такое дерево, что сложно обрабатывать.
Прибыли «воронцовцы». Мы были готовы действовать.
Глава 6
— Сударь, позвольте представиться, инженер-майор Эдуард Иванович Тотлебен, — представился мне статный высокий мужчина с зализанными волосами и аккуратно подстриженными усами.
Эка какую птицу ко мне занесло! Тотлебена я знал из послезнания. Ничего плохого о нём сказать не могу. Наверное, всё-таки даже больше хорошего. Узнал, что в иной реальности Александр Сергеевич Меньшиков отмёл проект Тотлебена по укреплению Севастополя. В том, что англо-французским войскам всё-таки удалось взять Севастополь, была в том числе и это было причиной.
— Давно хотел с вами познакомиться, инженер-майор, — сказал я, протягивая руку.
— Так уж вышло, что мы с вами разминулись. Когда вы уехали из Севастополя, я только туда прибыл. И могу сказать, что был весьма впечатлён теми материалами, кои вы предоставили для укрепления города, — сказал Тотлебен, а я указал ему на стул.
Мы сидели в моём тёплом шатре, из которого не хотелось выходить без особой надобности. Печки-буржуйки сделали своё дело, а двойная плотная шерстяная ткань, сверху даже немного прорезиненная, создавала ощущение уюта. Уверен, если бы подобными шатрами можно было бы обеспечить всю армию, болезней было бы кратно меньше.
— Я рад, что мы наконец-таки с вами имеем возможность встретиться. И чего же хочет ваш начальник генерал Шильдер? — не без язвительности спросил я.
— А вам не кажется, господин, что для общего дела нам нужно быть терпимее между собой? — с металлом в голосе сказал Тотлебен.
— Будет об этом. Давайте сделаем! — сказал я, подзывая Мирона, чтобы он принёс карту наших инженерных сооружений.
Я имел некоторую обиду на генерала Карла Шильдера. Уже то, что главный инженер Южной армии каждый раз оказывается занятым, либо больным, но не хочет со мной общаться. При этом я к нему со всей душой и почтением. Видимо, что-то у Шильдера не ладится с генералом Сельваном. Впрочем, с этой осадой крепости все на взводе. Генералы ссорятся по-своему, полковники по-своему, среди солдат также участились случаи нарушения дисциплины.
— Ваши трубчатые мины весьма пригодятся. У меня тоже есть в наличии фугасы на бездымном порохе. Нам уже давно нужно было объединить наши усилия. Чтобы не сидели в палатке, а обедали в крепости, — сказал я.
Генерал Шильдер, как и его ученик инженер-майор Тотлебен — гении своего дела. На мой взгляд, если оценивать полезность офицеров, то они чуть ли не самые важные из тех, что есть в Русской императорской армии. Инженерными методами, которые уже разработаны этими двумя гениями, можно успешно воевать.
— Не желаете пройти на позиции, чтобы мы не только на словах с вами разговаривали, но и прочувствовали то, как можно действовать? — мои слова звучали как вызов.
— Труса никогда не праздновал и не собираюсь это делать, — гордо заявил Эдуард Иванович.
— Нам нужно с вами друг друга понимать лучше. Я нисколько не сомневаюсь в вашей смелости. Я хотел бы, чтобы вы прочувствовали возможности моего полка. Видите ли, никто не верит, что мы можем добиваться больших результатов, — сказал я, наливая из чайника горячий кофе.
Мы пробирались вперёд по извилистому лабиринту окопов, минуя один за другим блиндажи. И всё-таки одно из главных оружий любой войны уже в этом времени — это лопата. Уже на подступах к передовому форту, который носил имя Араб-Табия, окопы уходили вглубь земли, и некоторое расстояние можно было пройти даже под землёй.