— Ракета, ваше благородие! — сообщил мне Тарас, но я и сам видел, что знак к началу штурма получен.
— Работай, Тарас! — сказал я, оглядываясь.
Нет, ни в коем случае я не собираюсь драпать, прикрываться спинами своих бойцов, а после говорить, что это я шел в атаку. Я так же приму свой бой. Но Тарас будет впереди, на нем оперативное командует. Я же буду рядом, тактические установки полк получил. Вот и выходит, что я «играющий тренер».
Я посмотрел на изготовившихся медицинских братьев. Они располагались буквально в ста метрах позади — были готовы уже вытягивать раненых с поля боя. Ещё в метрах пятидесяти дальше стояли приготовленные телеги, чтобы раненых сразу же на них грузить. Там же находился и доктор, который ответственен за первоначальную сортировку раненых прямо на месте.
— Огонь! — приказал я.
Это не был приказ на начало штурма. Мы уже приучили турок, что ночью открываем охоту на них. И, как раз, молчание от нас было бы признаком выбивающимся из общей картины происходящего.
— Бах-бах-бах! Сперва отработали снайперы, чуть позже разлетелись орудия и те две пушки, которые мы притащили с собой через все окопы ночью.
Наверное, только при помощи мата, сказанного шёпотом, и удалось затащить орудия, поставить их в приготовленные капониры и сейчас бить практически в упор по врагу.
Цели, огневые точки, расположение пушек были нами разведаны заранее. И теперь бойцы посылали снаряды даже в ту часть форта, с которой даже и не стреляли. Но мы знали, что там есть пушки врага.
— Бах! Бах! — включился в бой и флот.
Два парохода и три фрегата поливали крепость из орудий, способных достать крепостные стены.
— Справа чисто! — выкрикнул Петро, отвечавший за правый наш фланг.
Именно здесь были сконцентрированы лучшие наши стрелки. Они выбивали каждого, кто показывался в поле зрения. Мало того, стреляли не только в людей, но и в места, откуда они могли появиться.
— С Богом! — сказал генерал Шильдер и скомандовал своему отряду выдвигаться.
Как ни отговаривали и я, и Тотлебен генерала не идти лично и не укладывать своими руками заряды, не послушался старик. Я не хотел ссориться с генералом, с которым только объяснились, потому не упирался. Тотлебен испытывал пиетет перед своим учителем, потому не осмелился перечить.
Я знал, что Шильдера в иной реальности так и убили турки, когда генерал сам отправился ставить заряды под этот же форт Араб-Табия, который мы сейчас и штурмуем. Дай Бог, пронесёт.
Как минимум мои бойцы выбивают каждого, кто высунется из форта. Работают и солдаты Воронцовского полка, где есть два десятка метких стрелков с винтовками с оптикой.
Я не знал, вернётся ли Шильдер живым. Не знал, сколько наших ребят останется на этом пепелище. Но знал одно: эта ночь не будет забытой. Мы пришли не умирать, а сражаться за то, чтобы Империя не отступала, даже когда отступают генералы. И пусть пламя этого рассвета станет первым знаком новой победы.
Шильдер шагнул в дым, будто в другой мир. Я молчал, хотя сердце сжалось. Вот-вот и я шагну в этот мир, в мир, где или ты, или тебя, где нужно презреть смерть, но сражаться за жизнь, за величие, за честь.
Глава 7
Окоп пах порохом, гарью, страхом и потом. Кто-то крестился, кто-то молчал. А я просто смотрел на рассвет и думал: сколько таких рассветов ещё нужно, чтобы однажды никто не стрелял на заре. Но сейчас — не время для таких мыслей. Сейчас — время добивать вражину.
— Бах-ба-бах! — форт Араб сложился, как карточный дом.
Все, дорога на крепость Селистрия была открыта.
Бежать, бежать! Не до конца понятно зачем, но нужно бежать! Хороший командир — штучный товар. Чтобы его обучить, нужны годы, и не каждому дано. Но все командиры полков, даже генералы — все бегут! И я не мог поступить так же.
Из крепости начала палить артиллерия. Я уже видел, что есть погибшие и среди моего полка. Сожалеть о павших будем после боя! Сейчас — бежать!
— Бах-бах-бах! — стреляли мои бойцы.
Не могу сейчас судить с уверенностью, как работают все бойцы моего полка, не имея полной картины боя. Но те воины, которые были рядом со мной, действовали так, как на учениях. Они пробегали пятьдесят-шестьдесят метров, досылали патроны в патронник и стреляли в сторону врага. Никто не смотрел затем, попал или нет. Опытный стрелок всегда знает, что он не промазал. Сейчас же нужно отвечать туркам, чтобы они не чувствовали себя безнаказанными.
— Снайперам залечь! Цель — офицеры противника и орудийная прислуга! — выкрикнул я.
И опять это слово вырвалось. Ну привык я называть стрелков с оптикой снайперами. На учениях воздерживаюсь, здесь же, на нервах, не получается.
— Бах-бах! — привставая со своей винтовкой, я услышал, что стреляли мои пушки.
Артиллеристы моего полка должны сейчас работать на износ. Они находятся вне досягаемости вражеских ядер, могут отрабатывать, не боясь получить пулю или картечь в ответ. И на них большая надежда, что смогут подавить хотя бы часть огневых точек врага. У турок было очень много пушек. Сто крепостных орудий, по крайней мере столько, казалось, орудий стреляет в нашу сторону. У страха глаза велики, наверняка, я преувеличиваю. И уже есть результат работы и снайперов, и моих артиллеристов. И всё равно свистело рядом.
Да, я боялся. Я нормальный человек, организм которого адекватно оценивает опасность. Я и в прошлой жизни не стал адреналиновым наркоманом, которому страх только в радость. Но я научился побеждать страх, жить с ним. Так что, как бы я ни боялся, я буду выполнять ту работу, которая необходима прямо здесь и сейчас.
— Бах-бах-бах-бах! — вся моя сотня, все мои ближние телохранители, как только я остановился, вместе со мной разрядили свои винтовки в сторону врага.
Я сделал это дважды. Да, у меня на руках была магазинная винтовка. Изделие сырое, требующее доработки. Сразу десять пружин имелись в запасе, плохая у нас ещё пока сталь, чтобы их менять, чтобы замахиваться и на такие смертоносные игрушки. Но один экземпляр всё же есть, и он у меня в руках.
Как только поднялся я, поднялась и вся моя сотня. Некоторые отряды полка уже были на несколько десятков метров впереди нас. Потому ускорилась и ближняя ко мне сотня. Работали на износ.
Мой полк не был впереди всех тех солдат и офицеров, которые пошли на штурм крепости. Вместе с тем, Воронцовская дивизия и дивизия Сельвана, не считаясь ни с какими потерями, перла напролом, встречая вражескую картечь грудью или другими частями своего тела. Мы точно не досчитаемся немало людей после боя. Но это война. И мы близки к тому, чтобы победить в этом бою. Точка невозврата пройдена. Теперь только вперёд, отступление нам обойдётся едва ли меньшими жертвами, чем продолжение атаки.
Вот она — стена! Мы стояли у её подножья. Теперь уже, на удивление, меньше свинца летело в наши головы. Да и турки стреляли реже. По сто рублей выдам каждому из артиллеристов! Это и они в том числе смогли погасить ряд очагов сопротивления врага на нашем участке.
— Лестницы! Кошки! Шесты! — кричал я, но это было, скорее, для самого себя и в угаре боя.
Бойцы и так уже приставляли лестницы и начинали на них подниматься вверх, к нашей победе. Цепляли кошки и, наученные лазить по веревкам, бойцы взбирались наверх. Были и такие умельцы, которые, с помощью щитов, опираясь на них, будто взбегали по стене. Эти воины были с гранатами, которые закидывали на стену и за нее.
И всё-таки мы опередили всех остальных. Мы можем стать первыми, кто взойдёт на крепостную стену, казавшуюся неприступной. Я видел, как впереди всех бойцов наверх лез Тарас. Хотелось выкрикнуть ему, упрекнуть, чтобы этого не делал, что мне просто не кем его заменить. Но я понимал, что такие крики будут неуместны. Я собью у него концентрацию, а ещё и покажу себя не наилучшим образом, как паникёра.
— Стреляйте же, поддерживайте штурмовиков! — кричал я на стрелков.
Мы могли сделать так, чтобы тем бойцам, которые уже взбираются на крепостную стену по верёвкам, по лестницам, которые прислоняют к стене, на шестах, чтобы в них меньше летело свинца.
— Бах-бах-бах! — разряжал я один из четырёх своих револьверов.
Я стрелял не в людей. Турки уже не вылазили, не показывали свои головы, чтобы дать нам возможность отстрелить их. Я стрелял для острастки, чтобы ни один защитник крепости не чувствовал себя комфортно и не мог прицельно стрелять в моих бойцов.
— Он наверху! — выкрикнул Мирон, неизменно находящийся рядом со мной.
Я посмотрел на стену и увидел, как там, уже замахиваясь шашкой, которыми были вооружены в моём полку все до десятников, стреляя с левой руки из револьвера, Тарас прорезает просеку из турок, делая проход для бойцов, которые поджимают ему спину.
Я продолжал стрелять, свалил одного турка, когда увидел, как тот замахивается своим клинком, намереваясь ударить Тараса в голову. И тут… Тарас, получая пулю, картинно расставив руки в стороны, падает вниз, прямо в то место, где уже столпились мои бойцы, выжидая своей очереди к лестницам. Его падение должны были смягчить стоящие внизу побратимы, которым также досталось от летящего вниз командира. Но те, кто был внизу, встанут, отряхнутся и пойдут в атаку. А жив или мёртв Тарас было непонятно.
— Мирон! Отряди двух бойцов! Пускай Тараса срочно несут к медикам! — сказал я, расталкивая своих бойцов, чтобы начать восхождение по лестнице.
Краем зрения замечаю, что Тараса уже подхватили двое медбратьев. Правильно. Так и должно быть. Воин должен воевать, но должны быть и те, кто доставит его к медицине, если воин ранен.
Конечно, нам ещё нужно будет переосмыслить тот опыт, который прямо сейчас приобретаем. Я замечал случаи, когда медбратья, даже сестрички, оказывались на самом передке, порой, мешая бойцам делать свою работу. Видел я и то, как медбратья, выхватывая положенный им револьвер, увлекались боем больше, чем поиском раненых и доставкой их к медицинским телегам.
Тарас… Я уже взбирался по лестнице, но мысли были о нём. Что же подвигло этого воина нарушить правила и полезть первым на стену? Я не поверю, что он это сделал из-за той премии, которая была обещана первому бойцу, который взойдёт на крепостные стены крепости.