— Не беспокойся, я имел разговор с Шабариным и меня в нём не так, чтобы многое смущает. Вот только то, что он прямо сейчас наживается на войне, вот это меня беспокоит. В момент его приезда в Петербург, люди, знакомые с Шабариным, начали скупать все европейские товары. И теперь они торгуются по таким ценам, что только поистине небедные люди могут позволить себе, — с задумчивым видом сказал Император.
— А я вот попросила того же самого Милютина примерно посчитать, сколько Шабарин уже потратил собственных средств на войну…
— Не томи, мне это тоже интересно! — император стал проявлять несвойственное ему нетерпение.
— Точно более трех миллионов рублей, если учитывать ещё и тот Фонд, что он создал! — ошарашила императора Анна Павловна. — Вот, я подготовила записи, где изложено то немногое, что сделал Шабарин. Ты уж меня не кори за то, что я попросила нынешнего вице-губернатора Екатеринославской губернии господина Сиверса поспособствовать подсчёту трат Шабарина… — Анна Павловна взяла паузу, но прежде, чем император что-то сказал, она продолжила: — Николай, мы вдвоём с тобой не заметили истинного патриота нашего Отечества.
— А ещё он первым забрался на крепостные стены Силистрии… — с задумчивым видом сказал император. — А ещё и пушки создал, которые уже распробовали в армии и требуют в огромном количестве… Да, Аннушка, я выделю из собственных денег в твой Фонд сразу пятьсот тысяч рублей. Я бы хотел, чтобы все эти деньги пошли Луганскому заводу, где пока производят крайне мало тех пушек, о которых написал мне адмирал Нахимов. Да и Паскевич писал, что в полку у Шабарина есть четыре пушки, что бьют настолько далеко, что можно обстреливать неприятеля, не боясь получить взамен. Револьверы…
— Вот видишь, Николай, сколь деятельный муж появился в нашем Отечестве. Не обидь его, обозначь, может, в чине повысить…
— Он и так уже нынче действительный статский советник. Впрочем, я намеревался ставить его губернатором Екатеринославской губернии…
— Он вырос из этой колыбели. А Сиверс, коего ты назначил вице-губернатором, уже дорос до того, чтобы стать губернатором. Думаю, что он не порушит то, что сделал Шабарин. А для Екатеринославской губернии и это немало, — сказала Анна Павловна.
— И отчего ты девкой родилась? Не раздумывая, поставил бы тебя заместо Чернышова! — усмехнулся Николай Павлович.
— Была бы я мужем, так правила бы всей Россией заместо тебя! — рассмеялась Анна Павловна.
Уже на следующий день император Всероссийский Николай Павлович читал донесение от Третьего Отделения, а также расследование ревизоров, которые чаще, чем в иные губернии, ездили с проверками в Екатеринославскую. С утра ещё государь поговорил с князем Воронцовым, чтобы окончательно убедиться в том, что Шабарин для всех уже стал неким гением. Или только государь, будто замутнёнными глазами, не замечал огромного вклада Алексея Петровича Шабарина в общее дело?
Это было отрадно для Николая Павловича, человека, прожившего уже жизнь и видевшего многих чиновников, которые стремятся льстить, стараются отлынивать от работы, пуская пыль в глаза, ища во всём себе выгоду. Алексей Петрович Шабарин раздавал огромное количество собственных средств, встречался с немалым числом преград и проблем, которые сам же и решал, но двигался вперёд. Так что есть за что награждать.
— Вот так будет лучше… — проговорил Николай Павлович, поставил свою подпись под документом.
«За великия заслуги перед Отечеством и троном Российским, за умелое управление Екатеринославской губернией, а также за несомненные ратные подвиги и в ознаменование Великой победы взятия Силистрии… Повелеваю… Быть отныне вице-губернатору Екатеринославской губернии Алексею Петровичу Шабарину тайным советником на гражданской службе, а також генерал-лейтенантом на службе в армии».
Император ещё раз прочитал текст своего волеизъявления, прислушался к собственным чувствам, нет ли какого-то внутреннего конфликта. Нет, конфликта не было. Более того, Николай Павлович всерьёз стал присматриваться и к другим молодым людям. Ну, или не совсем молодым, но точно не старым, чтобы было на кого оставлять Империю.
Его, николаевская, команда сработала не лучшим образом. Русский Император не станет публично об этом говорить. Напротив, он будет всячески выгораживать своих высших чиновников. Но это их вины — Нессельроде, Чернышова, Орлова… Это они допустили такую ситуацию, когда России приходится воевать практически со всей Европой. Практически…
— Ваше Императорское Величество, вы повелевали пригласить на аудиенцию прусского посла! Он прибыл, — сообщил секретарь императору.
Не сразу, через час, специально, чтобы прусский посол немного потомился в приемной и понял, что государь Российской Империи не сильно жалует позицию Пруссии, посол все же был принят.
Пруссак Теодор Генрих Рохус фон Рохов фон Брист, несмотря на свой уже почтенный возраст, показывал отменную армейскую выправку. Впрочем, это не мудрено, так как до того, как стать послом в Российской Империи, фон Брист долгое время служил в прусской армии и даже деятельно участвовал в разгроме наполеоновских армий.
Прусскому послу, а также являвшемуся генерал-лейтенантом прусской армии, было крайне неуютно находиться в кабинете русского императора. Теодор Генрих искренне считал, что его Отечество, благословенная Пруссия, в какой-то мере даже предаёт Россию. А прусский король, родной брат жены Николая Павловича, ведёт себя нерешительно и в угоду Англии.
— Что скажете, господин фон Брист? — спросил русский государь, показывая, что отношение к послу в значительной степени изменилось.
Прусак внутренне поёжился, ему было неприятно. Десять лет безупречной службы во имя дружбы России и Пруссии, полученные из рук русского императора награды… Теодор Генрих был человеком честным, потому прямо сейчас давил в себе порыв снять все те награды, в том числе и орден Андрея Первозванного, и отдать обратно русскому императору.
Может быть, ещё лет пятнадцать-двадцать назад он так бы и поступил, но сейчас, умудрённый сединами, Теодор Генрих не позволил дрогнуть ни одному мускулу на своём лице, не показал, сколь ему тягостно быть послом Пруссии в России, в то время как прусский король уже прямым текстом угрожает России войной.
— Присядьте, Теодор! — вдруг голос русского императора сменился даже на приветливый.
Фон Брист, явно растерявшись, в кресло не присел, а словно плюхнулся, не переставая смотреть прямо в глаза русскому государю. Посол явно не понимал, почему произошла такая метаморфоза с Николаем Павловичем. Теодор Генрих Рохус ждал выволочки от русского императора, возможно, даже редкого, но от этого ещё более тяжёлого для окружения, гнева Николая Павловича. А тут…
— Я хотел бы, чтобы вы лично донесли до моего венценосного брата, короля Пруссии Фридриха Вильгельма, следующее послание…
Разговор с сестрой вчерашним вечером натолкнул императора на такую мысль, что Россия может попробовать тайно договариваться с разными игроками в Европе. Прежде всего, это касается Пруссии. Да, чаще всего Англия поступала именно таким образом, когда в глаза говорила одно, а за спиной делала совершенно другое.
Наверное, рыцарский дух переходит по наследству, на каком-то генетическом уровне. Убиенный отец нынешнего русского императора считал себя последним рыцарем Европы. Его сын, Николай Павлович, также всеми силами старался соответствовать тому определению «рыцаря» и проводить честную политику.
Единственный раз, когда Николай Павлович позволил себе несколько иную политику — это предложение Великобритании начать делить умирающую Османскую империю, а предложение это, не сказать, чтобы было особо тайным. Ведь оно заявлялось и английскому послу, и были депеши в Лондон, этот вопрос обсуждался также и с французами, да со всеми, кто был хоть немного заинтересован.
— Я правильно вас понимаю, Ваше Императорское Величество, что вы предлагаете Пруссии возвести контрабанду в ранг государственной политики? — не возмущался, скорее, удивлённо уточнял прусский посол.
— Определённо мне не нравится, как вы это преподносите, и какими словами называете. У нас общая граница с Пруссией. Мы можем сообщаться даже по Гродненскому водному каналу, уж точно скрытому от любых посторонних глаз, не пропуская никого, кто мог бы быть заинтересован в увиденном… И торговать. Единое, что не станем говорить о нашей торговле иным.
Да, после взятия Силистрии русский император немного воспрял духом. Он затребовал от Чернышова точных и искренних, выверенных докладов по состоянию дел в армии. И то, что прочитал русский государь… В былые времена за такое состояние дел того же самого Чернышова посадили бы на кол. Однако Николай Павлович, понимая, что он может и вовсе остаться без сколь-нибудь опытных чиновников в разгар тяжёлой войны, оставил Чернышова и дал ему возможность на исправления.
Русской армии нужно обмундирование, вооружение, даже порох, ядра, бомбы… Всё нужно, а взять это практически неоткуда. Уже начался массовый набор рекрутов, чтобы в скором времени создать трехсоттысячную группировку войск, уже отозваны многие офицеры-отставники, чтобы они проходили ускоренные курсы, вспоминали все свои навыки и становились в строй [подобное было сделано и в реальной истории, вот только крайне медленно, так и не успели до окончания войны вооружить, одеть и ввести в строй новых рекрутов].
— И за всё это я даю письменную расписку о том, что не буду считать Пруссию страной, враждебно настроенной против России в ходе нынешней войны. Если мой венценосный брат верит в победу русского оружия, пусть задумается об этом… А вот у Австрии уже нет шансов на реабилитацию… — государь замолчал, чуть скосил глаза, пристально посмотрел на посла, силясь увидеть, понял ли Теодор Генрих тот намёк, который только что прозвучал.
— Я понял вас, Ваше Императорское Величество, — поспешил заверить русского императора прусский посол.
Пруссия уже начала программу перевооружения, кроме того, на территориях, подвластных немецкому Бранденбургскому правящему дому, повсеместно развивается тяжёлая промышленность, прежде всего, связанная с производством артиллерии. Многим было понятно, что прусаки намереваются побороться за лидерство в Центральной Европе, но, прежде всего, перехватить это лидерство у Австрии.