Впрочем, я могу и ошибаться. Образ европейце, сложившийся у меня в будущем, сейчас скорее, вызывает сомнения, чем подтверждение. Всё же даже те французы, которые были в Силистрии, сражались отважно, и у нас всего лишь было до сотни пленных, причём, большая часть из них была ранеными и взяты в плен, порой, без сознания.
— Пошли! — буднично сказал я, обращаясь к одному молодому казачку, Елисею.
И мы, отставая от Мирона и Петро на полчаса, выдвинулись к Рущуку.
Елисей — сирота из потомственных донских казаков уже успел проявить себя и при взятии крепости, и после. Под командование всего лишь семнадцатилетнего парня я уже поставил полусотню. И понимаю, что ещё немного подучится, наберётся уверенности, и из Елисея вполне вырастет сотник, если не более высокий командир.
Так что я взял его временно на место Мирона, чтобы пристально приглядеться к парню и решить судьбу Елисея. Если бы он не был семнадцатилетним, а имел за душой хотя бы четверть века, то я бы даже не раздумывал, дал бы ему сотню. Всё-таки не сказать, что кадровая проблема в моём полку полностью решена. Но меня смущал юный возраст парня.
Да, я понимаю, что тот же самый Константин Рокоссовский, будущий маршал, в Гражданскую был семнадцатилетним, но уже важным командиром. Или Артём Голиков, который в семнадцать лет командовал целой дивизией. Но такого цейтнота всё-таки у меня в полку не было, поэтому нужно к кадровым вопросам подходить основательно.
— Бах-бах-бах! — раздавались выстрелы уже в городе.
Нечастые горожане, а в Рущуке проживало где-то пятнадцать тысяч человек, скоро начнут просыпаться. Улицы для прохода могут быть запруднены, что сильно усложнит задачу.
Я не лез вперёд, с тремя сотнями я выдвигался сразу за отрядами Воронцовской дивизии. Дело в том, что у меня появилась мысль: если на этом участке военных действий так и будет происходить тягонина, то после своего рейда по тылам противника мне нужно будет уйти в Одессу или в Крым, если там уже что-то происходит.
Да и боеприпасов хватает для того, чтобы дать два полноценных боя, не больше. Ещё есть немного в Силистрии на складе, а больше почему-то и не приходит. Письмо Затлеру я уже отослал. Может быть, это главный интендант каким-то образом не пропускает обозы к Дунаю.
— Бах-ба-бах! — уже во многих участках города шла перестрелка.
Я не особо волновался. Огневое преимущество мы имели. Револьверы в городских условиях — это действенный аргумент.
Я направлялся в сторону порта.
Глава 20
Пётр Николаевич Кузнецов, которого больше знают под именем Петро, прямиком к «главным» домам привел отряд, за который был ответственным в ходе операции в городе Рущук. Его отряд был разделен надвое, и больший числом, после непродолжительного боя за один из домов, отправился в порт, где стрельба все еще была слышна. Петро было уже понятно, что город взят и был этому несказанно рад, но и необычайно удивлен. Оказывается, как и говорил Командир, если действовать не шаблонно, дерзко, но не безрассудно, что можно добивать удивительных результатов. Рущук стал на время, может и не продолжительное, но русским.
Мало кто знал, что у заместителя командира Шабаринского полка, Петро, есть фамилия, он и сам это узнал только недавно, просто нужно как-то записать, кроме что по имени, вот и записали… Кузнецов. Хотя в тех местах, откуда Петро больше кузнецов называли ковалями.
И вот этот человек, который за последние пять лет приобрёл себе вполне благозвучное имя, а вместе с этим и немало материальных ценностей, включая существенные доли в сахарных заводах в Шабаринске. Он первым вошел в болгарский городок. Хотя, следовало бы назвать этот городок турецким, всё-таки он под контролем Османской империи.
Решительно, каким Петро всегда и был со своими подчиненными, он шагал по коридору достаточно просторного дома. Самого большого и, видимо, самого богатого, среди прочих в Рущуке. Это в присутствии барина, Командира Шабарин, Петро все равно терялся, так и не смог он выбить из себя крепостного. А вот с другими… Наверное, даже был излишне жестким, компенсируя свое неискоренимое раболепие. Такое отношение к командиру и другим, чужим офицерам, как был уверен Петро, и не позволяет ему стать действительным командующим полком.
Кузнецов ходил по всем комнатам первого этажа самого большого дома в городе и лично смотрел, что интересного там есть. Барин-Шабарин позволяет бойцам немного, но прикарманить добра. Так что Петро высматривал, что он возьмет лично для себя.
— Господин командир, там это… — десятник замялся, растерялся, когда подошел к командиру.
Пётр Кузнецов не сразу понял, почему обычно бодрый и решительный десятник сейчас мямлит, будто новобранец, воспринял заминку бойца неправильно. Петру Николаевичу нравилось, что уж греха таить, когда его называют «господин» и когда перед ним робеют. Для бывшего когда-то крестьянина, а после кузнеца, для Петра барское обращение было слаще мёда.
Правда, он старался избегать общения с собственными подчинёнными в присутствии Шабарина. Наверняка командующий не оценит желание Кузнецова таким вот образом самоутверждаться за счёт своих подчинённых.
— Что там? — собравшись с мыслями, решительно спросил Кузнецов. — Доложить по существу!
— Так энта… господа там какие. На иноземном лопочут, лаются на чём свет, — говорил всё тот же десятник бывший уверенным и решительным ещё десять минут назад, когда в последний раз был замечен Петром.
И всё же сложно выкорчёвывать страх из человека, которого с малолетства воспитывали в покорности и раболепии перед всем барским, дворянским. Бывший крестьянин, за четыре года превратившийся в матёрого бойца, с уверенностью пойдёт на пули, будет воевать за совесть, вести в бой солдат. Но когда он видит гладких, с зализанными волосами, уверенных в себе, манерных панов, то вот… растерялся.
Петро решительно направился в то крыло здания, откуда пришёл десятник. Он с ноги распахнул двери так, что от удара большого и сильного воина массивная дверь слетела с петель. Кузнецов увидел и опешил.
За богатым столом, уставленным различными яствами и вином, восседали трое. Один был турок, явно не из простых — даже награды, усыпанные камнями, были на его груди. А в те знаки различия, что видел Петро и которые ранее изучал, он не верил. Нет, разве такое возможно?
Двое других были одеты в гражданскую одежду, но Пётр уже научился различать богатые одеяния. Так что он понял, перед ним очень важные люди. Ну а выправка, которую сложно спрятать даже под гражданской одеждой, говорила о том, что и эти люди имели отношение к службе.
— Кто такие? — на ломаном французском спросил Петро.
Ему отвечали, но командир понимал через слово. Понял он лишь то, что перед ним один из австрийских посланников. И он требовал, чтобы его, австрийца, отпустили и даже извинились.
Растерянность, которая завоевала сознание десятника, стала покорять и голову Петра Николаевича. Он попал на переговоры с австрийцев и турок, где находились посланники австрийского императора, договаривавшиеся о том, что уже достаточно скоро, в течение месяца, австрийские войска войдут в город и возьмут его под свой контроль, не допуская русских.
— Вяжи их, братцы! — крутанув головой, словно прогоняя наваждение, приказал Петро. — Пущай командир разбирается с этими гоголями!
— Вы не сметь! — на русском языке сказал турок.
Петро замахнулся на этого турецкого, если правильно понял, фельдмаршала. Но… Взгляд Омера-Паши был таким волевым, от него так и сочилась сила. Кузнецов замялся, убрал руку с замаха. Вот поэтому он и не командир. Тарас бы влепил затрещину осману, чтобы тот был посговорчивие.
Я направлялся в сторону порта, именно здесь был своеобразный административный квартал. Несколько особняков, служивших для местных городских элит домами, стояли у порта, но чуть особенно, на возвышенности. Словно турецкая администрация всегда была готова удирать по реке.
После того, как минут пятнадцать громыхало в той части города, где в основном располагался гарнизон города, выстрелы стали редкими, а появление моих отрядов в поле видимости частым. При этом не сказать, что город не был укреплён. Огневые позиции, как и некоторое количество пушек, располагались по периметру городских застроек.
Однако, насколько я уже изучил характер и менталитет турок… Вот если русских брать за эталон расхлябанности, головотяпства, то те же самые качества в отношении турок можно помножить на двое, если не на три. Не ошибешься, если в некоторых случаях и на десять умножить.
Посты турки выставили, это да. Но что такое пять человек на дорогу? Причем, когда все пятеро спят? Да и если бы город не спал, а готовился к отражению штурма, вряд ли это помогло туркам. Только что могло прибавить наших потерь. Имел место только небольшой заслон из турецких войск северо-восточнее Рущука. На это и рассчитывали, наверное, турки, не ожидая такого подленького нашего удара.
— На силу отыскал, ваше превосходительство. Уж нечаял найти, — причитал запыхавшийся от бега боец, когда вывалился из одного поворота прямо к нам под копыта коней.
Чуть не пристрелили нарочного.
— А ну, стервец, докладывай по существу! — потребовал я. — Чего искал?
— По существу, стало быть по делу… — задумался боец, а я задумался о том, что нужно его наказать, научить палкой, раз не умеет докладывать. — Господин командир Петро Миколыч Ковале… Кузнецов послали меня, да ещё иных, кабы нашли вас, ваше превосходительство. Сказать нужно, что он взял неких особливо важных персон. Говорил, стало быть, что вам сие будет важным…
— Где? — раздражённо спросил я.
— Так там! — боец показал рукой за спину. — В городской управе.
— Коня ему! — выкрикнул я, а потом вновь обратился к недоученному докладывать бойцу: — Сопровождай и показывай!
Ещё предстояло понять, почему боец в одиночку бегает по городу, да ещё и не конный, если сообщение действительно важное. Впрочем, неплохое решение. Боец не был похож на солдата. У нас вовсе камуфляжная форма. Не было у него и ружья. Так что если кто из врагов наших и видел одинокого, одетого не по военному, человека, то не трогал этого бедолагу.