Мы ускорились, быстро заполняя узкие улочки города. У меня уже были мысли, кого именно мог найти Петро. Наверняка, австрийцы тут. Кто-то же должен был сопровождать те пароходы, которые привезли оружие для турок. А также здесь, в Рущуке, должно располагаться и австрийское, и английское консульства.
Уже при приближении к головной управе, словно черти из огромной табакерки на дорогу высыпали солдаты. Это точно были не мои бойцы. Однако сложно узнать в них и австрийских солдат. Если на ком и были элементы мундира, то неопрятные, не застёгнутые. Явно эти австрияки проскакивали со своих кроватей, не понимая, что происходит, не успели одеться. Но, к их чести, оружие прихватили.
— Бах-бах-бах! — одновременно со мной начал разряжать свои револьверы Елисей.
— Бах-бах! — удивительно споро сориентировались, открывая беспорядочный, но ответный огонь.
— Сникерс! — воскликнул я, понимая, что одна из пуль попала в шею моего жеребца, и он начинал заваливаться. — Умница моя! Спасибо! Нет… Не умирай! Я всегда больше из шоколадок Сникерс.
Я приговаривал, продолжая стрелять в толпу австрийских солдат, к которым присоединились и турки. А в это время медленно, давая мне возможность и пострелять и сползти с седла, ложился мой конь.
Я любил своего Сникерса по-особенному, как друга, как истинного боевого товарища. Умный конь, послушный, но лишь со мной. А других так и покусать мог. Даже слеза навернулась. Не думал, что когда-нибудь смогу настолько проникнуться дружбой к животному.
— Прикрыть командира! — прокричал Елисей, придерживая Сникерса, чтобы тот не завалился окончательно и не подмял под себя меня.
Я все еще не высунул ногу из стремян.
Но это не конь — это умница! Сникерс дал мне с себя слезть, даже выждал, когда я снял с него мою немудрёную поклажу. А после… мой боевой товарищ рухнул на мостовую болгарского города.
Мне хотелось рвать и метать, пойти в атаку с голыми руками, чтобы услышать, как рвётся плоть на моих врагах. Такого коня загубили! Нужно будет обязательно отправить кого-нибудь в поместье, чтобы привели жеребцов годков двух-трёх — потомство от Сникерса.
Между тем бой подходил к концу. Наши противники не сумели должным образом организоваться, в то время как мы шли практически в боевых порядках и были готовы открывать огонь моментально. Кроме того, у нас были револьверы, что сразу же позволяло создать недосягаемую для противника плотность огня.
— Потери! — жёстко и решительно потребовал я от Елисея отчета.
И в этот момент мне было абсолютно плевать, что он возился со мной и, находясь рядом, отстреливался, ведя практически заградительный огонь.
— Сию же минуту, ваше превосходительство! — Елисей не растерялся под моим уничижительным взглядом, напором и требовательностью.
Да, нервишки мои немного сдали. Жалко Сникерса неимоверно. Вот и готов отрываться на людях. Вот и на Елисея кричу. Но ничего, пускай будет. Для молодого парня — это проверка на психологическую устойчивость и исполнительность в условиях стресса и цейтнота. Да… Пусть будет так: все мои истерики и вероятные неадекватные действия я буду объяснять проверками на устойчивость Елисея. Удобно же!
— По десяткам доложить о потерях! — прокричал Елисей, голос его дал петуха.
— Командный голос вырабатывать надо! — пробурчал я, между тем понимая, что действует парень решительно, абсолютно не растерялся.
Пять убитых, девять раненых — такой результат нашего скоротечного боя. И все убитые, как и большинство раненых — это результат первых выстрелов противника. Потом врагу просто не дали ничего сделать, когда начали палить из двух десятков револьверов, быстро разряжая барабаны. По плотности огня подобное можно было бы сравнить с работой пулемёта на узкой дороге. И это было более, чем убийственно для врага.
— Быстро проверить ближайшие дома, чтобы не получилось новых нежелательных встреч! — потребовал я, добавляя о том, что нужно бы и оружие собрать так, чтобы даже гладкоствольного, не то, что нового ружья у врага не осталось.
На самом деле, мы шли по улицам, которые уже проходили иные отряды. Так что встретить тут организованное сопротивление было сложно. Но, как вышло, встретили.
Мы «трофеили» все, любой пистолет, ятаганы и шпаги, сабли. Как бы это грубо ни звучало, но у России достаточно крестьян, которых можно было бы забрать в рекруты. В России не хватает обмундирования и вооружения, чтобы создавать новые армии, может быть, ещё и офицерский состав в некотором дефиците.
Но этот вопрос, как я думаю, вполне решаем, если начинать прямо сейчас выдвигать на верх новых командиров из отличившихся в боях. Я даже дал бы командирскую должность Елисею и поставил бы его на полк, если бы это было возможным. Видел я полковников… Все манерные, грамотные, знают в военном искусстве, казалось, что все. Но… Воевать почему-то не получается. Так как кроме знаний, истинный командир должен обладать и рядом других качеств.
А вообще, с самого начала войны я сделал воззвание ко всем мужчинам Екатеринославской губернии, кто хоть какое-то отношение имел к армии. А также и к тем, кто никакого отношения к военной службе не имел. В Екатеринославе уже должен был заработать центр переподготовки для таких вот изъявивших желание служить Отечеству людей.
Причём, как я понимаю, насколько до меня доходит информация, с определением места службы для таких вольноопределяющихся офицеров проблем не возникнет. Даже Анна Павловна Романова должна или завершить, или уже сейчас завершает формирование собственной дивизии. Не лично она, конечно, но под её покровительством и шефством это должно происходить прямо сейчас. Не думаю, что у любимой сестры императора могут возникнуть кадровые вопросы при формировании дивизии. Но не она одна такая.
Своим примером мне всё-таки получилось хоть как-то всколыхнуть, показать, насколько можно любить своё Отечество. И, пускай некоторыми людьми двигают даже низменные чувства: зависть, желание не оказаться у обочины в тот момент, когда становится модным всячески помогать армии. Порой, даже пороки могут аккумулироваться в нечто хорошее, правильное.
— Вперёд! — недовольным тоном сказал я, когда были расчищены от тел участки дороги, чтобы там могли пройти мои конные.
Не доволен я был тем, что тот жеребец, который сейчас вёз меня, ни в какое сравнение по послушанию не шёл со Сникерсом. Этому хаму до умницы ещё далеко, ну везёт и везёт. Теперь это главное.
Уже через десять минут я спешился у небольшой площади, примыкающей к зданию, которое можно было бы условно назвать городской управой. Трёхэтажный особнячок выглядел уютным, и я даже некоторое время прожил бы в нём, если бы представилась такая возможность.
Поймал себя на мысли, что обязательно вернусь сюда и обязательно в этом доме пребуду на небольшом личном отдыхе. Но это когда война закончится. И обязательно победно для нас!
— Где важные персоны? — спросил я у солдата, который нашел меня в городе.
Уже через минуту я стоял у разломленной двери. Видать, громила Петров постарался. Он может, в нем дури и силы на пятерых хватит. Я зашел во внутрь, минуя караульных.
— Вы смеете вместе со своими бандитами держать меня, посланника Австрии, взаперти и выслушивать всю ту грубость, что льётся на меня! — обратился ко мне на французском языке явно австриец.
— Не смейте со мной разговаривать в требовательном тоне. В противном случае вы будете мертвы. Мне не интересно оставлять вас в живых, — отвечал я и верил своим же словам.
Австриец пожевал желваками, посмотрел на турецкого фельдмаршала, на… Скорее всего, англичанина, не нашел в них решимости. Так что и австрием замялся.
Есть у многих австрияк, как и у некоторых немцев, такая отличительная черта, как грубые челюсти, выступающие скулы. Вот и сейчас напротив меня сидел человек, некоторыми своими чертами лица напоминавший пресловутого Арнольда Шварценеггера. Причём, даже причёска — очень коротко стриженные волосы, и та была схожа на прическу голливудского актёра. Однако телосложение у этого «Шварценеггера» на минималках было отнюдь не героическим. Даже та цивильная одежда, в которой был австриец, и та мешком висела на костлявом теле.
— В ходе правомерных военных действий, проводимых представителями русской армии в моём лице, я как и мой отряд были подвергнуты нападениям австрийских войск. Мои потери составили более десяти человек. Считать ли этот инцидент непосредственным участием Австро-Венгерской империи в войне? — не обращая внимания на претензии австрийца, задал я вполне уместный вопрос.
Напали на меняя австрийцы? Факт, напали. Убили моих людей? То же было. А у нас с османами официальная война. Мы, как бы можем друг друга убивать, но австрийцы тут пока не причем.
И ответ мне в принципе и не нужен был. Этим вопросом я сбивал накал австрийца, делал ему подсечку, чтобы он в дальнейшем меньше дурил мне голову своими претензиями. А подумал о том, как ему самому выкручиваться.
— Я ничего не знаю об этом нападении. Вероятнее всего, сотрудники консульства вынуждены были защищаться от ваших бандитов! — выпалил австриец.
И даже сидящий рядом с ним турок, явно высокопоставленный, поморщился, понимая всю несуразность ответа австрийского посланника. А такие глупости могут звучать только лишь в одном случае: когда хочется и рыбку съесть и… при этом почувствовать удовольствие. Австро-Венгрия у меня сейчас ассоциируется с девицей, которая хочет всем вокруг доказать, что она целомудренная, при этом работая на две ставки в публичном доме.
— Господа, не советую сопротивляться, иначе, словом чести русского дворянина, я пристрелю вас лично, как тех, кто покушались на мою жизнь и на жизнь моих подчинённых. Нынче же вы арестованы, и пусть моё командование решит вашу участь, — сказал я и, не собираясь продолжать разговор, вышел из просторного помещения, чтобы отдавать новые приказы.
Когда статусные пленники осознают, куда они попали, наполнятся страхом, что я могу их лишить жизни, и не факт, что сделаю это быстро и относительно бе