зболезненно, они обязательно захотят более откровенно со мной разговаривать.
— Ох, и нажил же я себе проблем! — выходя из особняка, который, если правильно была нарисована карта города и я её хорошо изучил, выводил на здание отделения английского банка.
— Елисей? Ты помнишь те спектакли, что мы создавали? — спросил я, когда уже вдыхал свежего, почти что морозного, утреннего воздуха.
— Исполнить? Ваше превосходительство? Так это мы быстро!
Я имел ввиду, и Елисей это понял, организацию звукового спектакля. Сейчас рядом, чтобы слышали, но не видели пленные, будут кричать люди, словно их пытают и делают это жестко. Это несомненно посеет в умы пленников, что я какой-нибудь сумасшедший и точно буду пытать и их. Если не станут сотрудничать.
Работа по разграблению города шла своим чередом. И теперь оставалось организовать выход из города. У меня свои планы, возможно и даже более опасные, чем продолжать рейд по тылам противника. А вот Маскальков должен еще «пошалить». Ох! И нашалил же я!.. Не нажил ли проблем? Впрочем, подумаю я об этом лишь когда буду на своей, русской земле. А пока еще поработаем.
Глава 21
Меня терзали сомнения. Не хотелось наживать лишние проблемы. Почему проблемы? Потому что официально, всё-таки, мы ещё не вступили в войну с Австро-Венгерской империей. Русское правительство, командование войсками, будет готово отдать мою голову на украшение венских въездных ворот, чтобы не отменить, а немного отсрочить вступление Австро-Венгрии в войну.
У меня раньше, в другой жизни, было чёткое убеждение, что австрийцы не встряли в Крымскую войну только из-за своей трусости. Нет… Это в корне не так. Теперь я это отчётливо понимаю. Какая трусость может быть, чтобы послать свои войска в бой, когда Россия уже подвергается со всех сторон ударам? Скорее, трусость или страх о том, что в какой-то момент можно оказаться с Российской империей один на один. Вот это и подвигнет дать приказ австрийским войскам на выдвижение.
В иной истории русские войска были выведены из Валахии и Молдавии. Сразу же туда ввёл свои войска неблагодарный и двуличный император Австро-Венгрии. Так зачем нужно было полноценно вступать в войну, если и так всё складывалось удачно для Австрии? То-то. Они единственные, на мой нынешний взгляд, кто полноценно поимел с этой войны. Удивительно… Обычно вот так, в сторонке, получалось отсидеться и не участвовать в полную силу британцам.
И наше правительство будет стремиться сделать всё, чтобы только не допустить войны ещё и с Австро-Венгрией. Так что у меня закрадывались мысли о том, что, может быть, всё-таки отпустить австрийца на какой-нибудь лодке, чтобы он убыл в свою Австрию? Но малодушие было очень быстро поборото решимостью. Делай, что должно, и будь, что будет!
— Банк наш! — констатировал я, обращаясь даже не столько к сопровождавшему меня Елисею и десятку бойцов, как к самому себе.
Это было очевидно, так как из здания, которое занимал английский банк, уже выносили ящики, возможно, даже с драгоценностями или с денежными знаками Великобритании. По тому, как некоторые ящики несли по четыре бойца с явным напряжением, — деньги в металле также были.
Не думаю, что капитализация этого отделения банка будет больше, чем полмиллиона фунтов стерлингов. И эта сумма казалась очень большой, но я предполагал, что должно быть всё же не меньше, потому как через такие отделения банка удобнее всего финансировать войну. Если имеются пароходы, которые привезли оружие, возможно, это и не первая сделка подобного рода, так что будут и деньги в банке.
А вообще, меня удивляет ситуация, что под боком у Южной Русской армии идут масштабные поставки туркам вооружения, вероятно, и многого другого. Ведь уже на другом берегу Дуная территории, условно занятые русскими войсками. Условно, по тому, что как ни всматривались, мы не видели своих соплеменников. Не было видно и русских лодок, не говоря уже о пароходах. И почему после штурма Силистрии наши пароходофрегаты были отправлены в Севастополь? На Дунае сейчас такая красота для работы флота, а сама река достаточно глубока, в этих же местах широка. Можно плавать, ну, или ходить по ней. Очень много у меня возникает этих «почему».
— Берём всё ценное, пленников, выдвигаемся к пароходам! — это я уже отдавал приказ Петро, который, когда узнал, что я прибыл, даже отвлёкся от разграбления банка.
Ещё через двадцать минут я был на борту одного из пароходов. Взятие под контроль кораблей не представляло никакой сложности. Единственное — необходимо было послать два отряда вперёд и согласовать время атаки. Пароходы должны были быть взяты ещё до того момента, когда в городе началась бы стрельба. В принципе, мирную тишину города разорвали выстрелы именно отсюда. Караульные на кораблях, когда здесь уже были мои бойцы, решили организовать сопротивление. Тщетно, пусть и героически.
— Потери! — не останавливаясь, шагая уверенно и быстро по причалу, спрашивал я у двух командиров, которым было поручено взять пароходы под свой контроль.
— Пятнадцать убитыми и ранеными в двух отрядах, — скороговоркой выпалил один из командиров.
— Много! — сказал я. — Как только будет время, я жду объяснений, почему так произошло.
Быстро забравшись на палубу одного из пароходов, на вид почти вдвое меньше, чем пароходофрегаты, которые мне уже приходилось видеть, я обратился к связанной команде корабля на немецком языке:
— Кто капитан?
— Капитанов на кораблях нет. Я помощник капитана, — сказал мне один из связанных, с наиболее разбитым лицом.
Наверное, он же был и самым строптивым.
— В ближайшее время корабли будут загружены, в том числе и солдатами, и вы отправитесь в Силистрию. Если поступит хоть какое-нибудь возражение, я стреляю на поражение, — жёстко, решительно сказал я.
— Это невозможно! — разбитыми губами сказал помощник капитана. — Вы ведёте себя, как пират. И не можете указывать…
— Бах! — прозвучал выстрел из моего револьвера.
Ближайший к капитану мужик заорал, схватившись за ногу.
— Я крайне не люблю, когда мне возражают. Но до определённой степени ценю мужество в противнике. Поэтому я сделал только что ещё одно предупреждение. В дальнейшем я начну расстреливать членов команды, — решительно, состроив зверское выражение лица, сказал я.
Особо играть злость мне не приходилось. Я на самом деле чувствовал раздражение, обиду, досаду. Всё ещё никак не отойду от гибели моего жеребца, что был мне очень дорог и считал я его старшим для меня другом. Поэтому я злился на всех, уж тем более на тех, кто пробует мне перечить. А ещё злость была на потери. В одном отряде, который возглавлял Петро, уже двадцать человек.
А это ещё я не знаю, какова ситуация у Мирона. Ведь именно ему пришлось больше остальных пострелять, его отряд брал и жёг казармы турецкого гарнизона. Можно было прогнозировать потери в целом до ста человек. Вроде бы и немного. Но… в итоге до сегодняшней операции мой полк потерял сто девяносто три бойца. Теперь ещё под сто…
Так и сточится полк за полгода военных действий. Мне нужно пополнение, и не столько это может быть Воронцовская дивизия. Мне нужны бойцы, воспитанные по моим методикам и готовые выполнять ту работу, задачи, которые ставлю я. А Воронцовская дивизия… Они всё же больше армейцы, пусть и отлично вооружённые.
— Я выдержал паузу, не услышал ответов, — сказал я и направил револьвер в голову ещё одного члена команды парохода.
— Нет! Прекратите! Я готов говорить! — подхватился помощник капитана.
— Мне не нужен разговор. Мне нужно лишь ваше согласие, ну и начало работы, — сказал я, не убирая револьвер со лба трясущегося в страхе и смотрящего умоляющими, наполненными влагой глазами на главного человека на судне.
Поправка… Главный человек на судне теперь я.
— Я согласен… Но вы же нарушаете все возможные законы! — сделал очередную попытку вразумить меня помощник капитана. А когда я направил револьвер в голову раненого члена команды парохода, помощник капитана выставил руки вперёд: — Нет, нет! Остановитесь! Не нужно! Я буду выполнять ваши приказы. Не нужно больше никого калечить и убивать.
Помощник капитана был уверен в том, что я стану стрелять. В этом был уверен и я, хотя разум и говорил, что лучше избежать подобного. И без моего участия вышло так, что не избежал. Смерти среди австрийцев уже случились. Я не знал на тот момент, но двое членов команды судна были убиты. Они попытались вырваться и прыгнуть в голубые воды Дуная, но не вышло.
Кстати, нисколько эти воды не голубые. Я в прошлой жизни был в Измаиле, посещал музей-диаграмму, мог стоять на тех холмах, где раньше располагалась крепость. Даже рискнул поплавать на речном пляже, который, к слову, был организован буквально в ста метрах от единственных сохранившихся ворот крепости. Так вот… Тогда было противно и грязно, и воды Дуная были скорее коричневыми, казались необычайно грязными. И сейчас вода может быть только чуть светлее, чем в будущем.
— Хорошо. Я не буду больше убивать, если вы станете делать всё, что я скажу. Что до правомерности моих действий, то вы нарушаете международное право, перевозя контрабанду одной из воюющих сторон. Так что разводите пары, запускайте колёса, если попутный ветер, то и паруса. Отправляемся через сорок минут! — сказал я и отошёл в сторону от связанных австрийцев.
Я давал возможность им даже перекинуться парой слов. Да, могут договориться и о сопротивлении. Но и у меня накал спадал. Не нужно много разговаривать. Нужно уже готовиться к отбытию. И важно, чтобы этот пароход показал своим примером и другим, чтобы не артачились и там, а спокойно поработали на благо России. В конце концов, Россия на их благо четыре года назад поработала.
— Возражений больше нет? — спросил я у Елисея, который остался смотреть, как начинают развязывать членов команды, и как они, пусть и нехотя, зло зыркая на моих бойцов, под дулами револьверов отправились на свои рабочие места.
— Так точно, начали готовить корабль к отходу! — доложился Елисей.