не 1812 года. Так что все ждали, когда придёт условный Кутузов и устроит условное Бородино. Я же при таких сравнительных образах становился в что-то вроде Дениса Давыдова — лихим партизаном, который, вопреки всему, крушит неприятеля.
Офицерское сообщество — оно весьма завистливое. На мой взгляд, каждый офицер должен быть в меру, но честолюбивым. Не может поручик не мечтать стать полковником или даже генералом. Если нет у него подобных мыслей, цели, то и службу нести он будет спустя рукава. Так что да, мне завидовали. Но и сочувствовали, понимали несправедливость. Тут орденами закидывать нужно, а командующий ищет поддержки, чтобы обвинить. И даже Паскевич был более решительным. Он нашел бы силы и принял бы решение. Горчаков… Нет, к великому моему сожалению. Он не полководец, он отличный генерал мирного времени.
— И кто же, господа, выскажется супротив? — спрашивал генерал-фельдмаршал Горчаков на военном совете.
Офицеры молчали. Само предложение было произнесено таким образом, что никто, может быть, кроме самого Горчакова, и не понял, к чему он призывает. То ли высказаться против моих действий, то ли высказаться против того, что сам же генерал-фельдмаршал говорил, пробуя меня заклеймить.
— Ваше высокопревосходительство, задача есть у нас — бить врага. Везде, где он есть — бить, не щадя живота своего, уж тем паче живота неприятеля. С этой задачей мы худо-бедно, но справляемся. Считаю, что можем справляться намного лучше. Решимости, смелости, выучки и вооружения на данный момент хватает русской армии, чтобы никого не бояться на нашем театре военных действий. Надо… И австрийцев разобьем, — если все молчали, то слово взял я и в очередной раз высказался.
В конце концов, если я буду отмалчиваться и не возражать всему тому, что, пусть во многом намёками, но грязного льётся на меня, то те же офицеры не поймут. Главный постулат, аксиома — я не могу быть ни в чём обвинённым, так как действовал… Именно так: «так как я действовал», в отличие от других.
— И всё же я предполагаю передать австрийского представителя пока ещё нейтральной Австрии. Таким образом, мы хотя бы немного отсрочим вступление Австро-Венгрии в войну, — сказал Михаил Дмитриевич Горчаков, посмотрел на присутствующих, не нашел в них поддержки, решил еще больше утопить себя: — Ну не можем мы воевать еще и с австрийцами. Они — европейская армия, выученная…
Голос генерал-фельдмаршала был неуверенный. Он уже и сам понял, что совершил ошибку, когда собрал военный совет. Я знал, что генерал-фельдмаршал мог приказывать, и приказ был бы исполнен. Но если начинался разговор, пересуды, вопрошание мнений… То даже высокий чин Горчакова играл вторичную роль. Офицеры прекрасно видели, что отсутствие продвижения в сторону Болгарии, как и на Константинополь — это осторожная политика по отношению к Австро-Венгрии.
Так что, по сути, стоял выбор: продолжать стоять на месте, ожидая, когда всё-таки Австро-Венгрия уже открыто ударит по России, или кинуться бить морду всем этим «нейтралам».
Первый вариант подразумевал под собой, что вся Южная Армия может так и простоять на нынешних рубежах, не продвинувшись ни на километр южнее. В то время как другие русские войска будут героически сражаться. Можно всю войну и простоять, развеяв славу взятия Силистрии, навлекая на себя позор бездействия.
Сведения, что англо-французский корпус из Варны убыл в неизвестном направлении, до Силистрии дошли. Я же был уверен, о чём и говорил генерал-лейтенанту Сельвану, что европейцы начали десантную операцию в Крыму. И вполне удачную, если англо-французские корабли назад, к Варне, не возвращаются, или приходят туда, чтобы только забрать очередной полк.
Вот оно — так и напрашивался удар по Варне, где стало намного меньше французов и англичан, так же и крепкий турецкий корпус ушел. Ударить бы, да лишить возможности врагам достаточно свободно пользоваться прибрежной турецкой инфраструктурой. Или пусть бы перенаправили свои полки в Синоп… Ах, да, порт в нем разрушен. Так что взятие Варны очень осложнило ситуацию для противника.
Что же касается варианта воевать с Австрией, то тут имелись некоторые психологические особенности русской армии. Многие из тех офицеров, которые сейчас находятся в Южной армии, принимали участие в венгерских событиях. Тогда вооружённые силы Австрии показали себя не то что вяло, а преступно ничтожно. И, считай, действительно лишь только русская армия и спасла Австрию от ещё более глубокого кризиса и полного отделения Венгрии.
Так что русские офицеры считали, что австрийцы нам не соперники. Разобьём этих предателей, ну максимум в трёх сражениях, и австрияки откатятся назад, зализывать раны. Я бы не стал думать таким образом, как это делают многие русские офицеры. Интересно, а прозвучало уже про «шапками закидаем»? По-моему это случилось в иной реальности в Крымскую войну [слова про «шапками закидаем» приписывают генерал-лейтенанту Кирьякову после битве при Альме].
На мой взгляд, австрийцы должны из кожи вон лезть, чтобы показать русским, что-то, что произошло в Венгрии — небольшое недоразумение, а сама Империя Габсбургов жива, как жив и дух великой страны. Так что может и не получиться быстро сломать сопротивление Австрии. А вот подготовиться к приходу австрийцев мы можем. Мало того, это уже делается.
— Я только за войну! — сказал, наконец, своё слово генерал-лейтенант Дмитрий Дмитриевич Сельван. — Мы не можем стоять на месте. Приказ государя идти вперед не отменен. Австрия? Пусть решается. Лучше иметь врага, чем иметь прозор от страха перед врагом!
А красиво сказал Дмитрий Дмитриевич. Именно этого и ждали присутствующие. После штурма Силистрии и боя на Константинопольской дороге, где мы с Сельваном прорвали оборону турок, попутно разгромив их и развеяв, авторитет генерал-лейтенанта взлетел необычайно высоко.
Такова логика и психология войны: когда ранее признанные воинские чины не справляются со своими обязанностями, или не оправдывают ожиданий, то все ищут того, кто возьмёт на себя ответственность, поднимется с ними и поведёт вперёд. Так было в Отечественную войну 1812 года, когда обвинили Барклая де Толли в бездействии, и в таких условиях, сменив предыдущего командующего, будто бы воспряли духом. И… сдали Москву… Можно привести еще и пример с тем, как решительный Суворов брал Измаил в конце прошлого века. До него турецкую крепость уже долго осаждали. А он пришел… и сделал.
А я старался при любых обстоятельствах, где только можно: на обеде в компании Сельвана, на стрельбище, когда приглашал генерал-лейтенанта совместно подсчитать и проверить все эти захваченные грузы, что были на пароходах… Я всегда с ним разговаривал. И нужно сказать, что Дмитрий Дмитриевич благодарен мне. Он понимает, что я сыграл немалую роль в том, что сейчас русская армия не бежит с позором от Дуная, а стоит прочно в крепости, и нас не сковырнуть хоть австрийцам, хоть бы и англичанам с французами. Или сковырнуть, но такой ценой…
Более того, найдя в лице генерал-лейтенанта Сельвана для себя прикрытие, поддержку, почти единомышленника, я стал достаточно щедро делиться с ним многим, что имел сам.
Нормы довольствия моего полка были в полтора раза выше, чем у любого другого воинского подразделения в российской армии. Питались мы во многом тушёнкой, солдаты всегда имели в прикуску солёное сало. Если мы находимся в расположении, а не в рейде, то не было у нас недостатка в крупах, даже в картошке и макаронах.
А ещё за особое рвение в бою, как и за прилежную службу вне боя, за какие-то особые заслуги, солдатам выдавалось сгущённое молоко, иногда даже шоколад. И вот это было таким роскошеством, что все иные подразделения российской армии, кто знал, как кормятся мои бойцы, искренне завидовали.
Вот я немного, но всё же перенаправлял снабжение в корпус Сельвана. Причём, ещё четыре месяца назад всем консервным заводам было выдано распоряжение начать массовый убой ранее придерживаемого скота. А сгущенное молоко теперь не шло на продажу, только в армию, ну еще чуть-чуть в Петербург.
Кроме того, каждый консервный завод должен был подготовить денежный резерв, который сейчас направлялся на покупку жестяных банок, а также дополнительную покупку скотины в соседних с Киевской и Екатеринославской губерниях.
И только сейчас я увидел первый результат…
— Я никоим образом, ваше высокопревосходительство, не намерен выступать в роли смутьяна. И воля ваша, как поступить. Так как перечить не в праве, будучи правильно воспитанным офицером. Однако… — набравшись решительности, продолжил свою речь генерал-лейтенант Дмитрий Дмитриевич Сельван.
И было сказано про то, какой огромный обоз пришёл к Силистрии, и насколько это может изменить ситуацию. Как минимум, такой большой обоз был способен дать всем нашим войскам возможность пребывать два месяца в автономном режиме, когда не будет других, ранее запланированных поставок русской группировке.
Да, речь не идёт о той группировке войск, которая стоит в Валахии и Молдавии. Её кормить я не смогу, да и, признаться, не хочу. В конце концов, это не Шабарин воюет с половиной Европы, это Россия воюет. И я помогаю настолько много, кто не делал этого ранее, вряд ли сделает и в будущем.
— Посему, ваше высокопревосходительство, половину от того обоза с оружием, что в ближайшее время, дня через два-три, прибудет в Силистрию, благодаря поставкам Алексея Петровича Шабарина, мы можем передать на границу с Австрией. Кроме того, тысячу мешков с цементом и пять тысяч пустых мешков для заполнения песком мы можем передать также вам. Пятьсот штуцеров и пять тысяч гладкоствольных ружей — ваши. Доставить их на пароходах не сложно… — засыпал «подарками» Горчакова генерал-лейтенант Сельван.
Конечно, мы с ним согласовали все то, что можно, да и нужно передать в Южную Армию. Я же не только для своих пять лет накапливал ресурсы, я для всей русской армии. И сейчас, когда есть реальная угроза вступления в войну Австрии, я готов осуществлять поставки и туда.
Жаль, что не частые. Пусть Луганский завод работает в две смены, пусть сой завод в поместье работает не переставая и даже по выходным, обеспечивать даже десятую часть всех военных нужд армии я не в состоянии.