— Моя профессия — это риск.
— Тогда пройдите вот по этому переходу к следующему шатру. Если врачи установят, что вы готовы принять участие в подготовке, вас отправят в лагерь.
— Благодарю вас, мистер Шабарин.
— Не за что. Учтите, что никто с вами цацкаться не будет. У нас все равны — и офицер и солдат и иностранный журналист. В дело идут только добровольцы… Следующий!
Говард поклонился и вышел. За ним в шатер вошел… офицер фельдъегерской службы. Откозыряв, доложил:
— Ваше высокопревосходительство, вам пакет из канцелярии его императорского величества!
Он вынул из своей сумки скрепленный сургучными печатями пакет и протянул мне. Любопытно, может мне, наконец, присвоили чин генерала-лейтенанта? Вскрыл ножом для разрезания бумаг пакет, взломав печати. Хм, указ… «Божию милостью мы, Николай Первый, император и самодержец Всероссийский и прочая, и прочая, и прочая…». Я пробежал глазами весь текст и с досадой швырнул указ на стол.
— Ну надо же, как это не вовремя!
Ба-бах! Ба-бах! — палили пушки. И дым стелился над водой, запутываясь в камышах. Стреляли с берега. Вплотную к берегу монитор подойти не мог, слишком мелко. И десант бросал сходни, скатывал по ним орудия, прыгал в ледяную воду и сразу шел в атаку. Артиллеристы открывали огонь по готовности, чтобы подавить вражескую артиллерию, препятствующую высадке. И когда выстрелы противной стороны смолкали, начиналась рукопашная.
Дирижер этого оркестра смерти, генерал-майор Шабарин, кивнул сигнальщикам — отбой! Замелькали флажки, умолкли орудия. Атакующие остановились. Боцмана высвистели общее построение и десант и защитники береговых укреплений быстро вытянулись в одну шеренгу. Командир прошел вдоль строя, глядя на мокрых — клеенчатые штаны и куртки держали воду, но недостаточно — уставших, но воодушевленных добровольцев. Военные стояли со штатскими вперемежку.
— Ну что ж, на сегодня неплохо, — сказал генерал-майор. — Объявляю отдых и обед до четырех часов. Офицеров прошу ко мне на разбор после… Хм, учебных действий. Разойтись!
Строй распался. Вольноопределяющиеся кинулись к кострам, сушиться и греться. А там уже дымили печи полевых кухонь. Кашевары ворочали черпаками в котлах, над которыми поднимался, растекаясь по лагерю, ароматный пар гречневой каши с тушенкой. В реальном деле такой роскоши не будет. Придется согреваться на ходу и харчится, выскребая ложками тушенку из жестяных банок. А о чае со сгущенкой можно будет только мечтать.
Офицеры собрались возле палатки Шабарина. Он кивнул своему адъютанту и тот кинулся накрывать на грубо сколоченный деревянный стол. Разбор полетов не обязательно проводить на голодный желудок. Здесь же, в палатке, офицеры могли быстро переодеться в сухое. До начала следующих тренировок их денщики высушат и починят то, что сейчас было мокрым и оборванным.
— Сегодня, господа, вы действовали лучше, чем вчера, — заговорил генерал-майор, — но это не повод расслабляться. Сами понимаете, условия настоящего боя нельзя воспроизвести на учениях. Потому что стрельба будет вестись боевыми, а вокруг будут падать в воду и грязь тела ваших боевых товарищей. Да-да, господа, именно — товарищей, независимо от сословия и званий. Во время нашей вылазки не будет низших чинов и господ. Я их отменяю. Офицер должен будет драться за рядового как за самого себя. Я понятно выражаюсь, господа!
— Так точно, господин генерал-майор, — выразил общее мнение Толстой.
— Тогда приступим… И раз уж вы, граф, подали голос. Начнем с вас… Огонь вы открыли на тридцать секунд позже, чем требовала обстановка.
— Учту, Алексей Петрович.
— Не просто учтете, а отработаете маневр сверх общего времени учений.
— Слушаюсь, господин генерал-лейтенант.
— Поручик Ртищев, — продолжал Шабарин. — Ваши ребята сегодня показали себя неплохо, но учтите, что деревянные ружья легче железных и придумайте какие-нибудь утяжелители, чтобы бойцы вашего взвода не размахивали ими, как повесы тросточками на Приморском бульваре.
— Будет исполнено, господин генерал-лейтенант.
У Шабарина нашлось, что сказать и другим офицерам — командирам взводов десанта в Камышовую бухту. Закончив разбор, генерал-майор поднялся и отправился к рядовым. Увидев его, десантники начинали вставать, но он знаком велел им не отвлекаться от своих занятий. Рядовыми здесь были люди разных сословий — мужики, купцы, дворяне. За неделю учений все различия стерлись. Те, кто не выдержал, отсеялись в первые дни. И те, кто переоценил свои силы и те, кто не смог переступить через перегородки, разделяющие русское общество XIX века.
Остались лишь те, кто жаждал отомстить захватчикам больше, чем сохранить социальные предрассудки. Как ни странно, среди оставшихся оказался и Говард. Былого британского лоска и следа не осталось. Похудел, осунулся, но держался. Десантники звали его попросту «Ваней» и он отзывался на это простецкое имя. Неужто что-то понял, журналюга? Или хитрит, а в уме уже стряпает статейку, где красочно описывает диких русских медведей, которым все нипочем — а тем более, утонченная европейская цивилизация?
— Ну как, Джон, обвыкаетесь?
— Помаленьку, — по-русски ответил он.
— Ваш командир говорит, что вы неплохо деретесь. Даже показывали солдатам какие-то приемы. Что это? Тайский бокс?
— Ушу, — скромно ответил англичанин.
— В самом деле? Вы владеете секретами монахов из монастыря Шаолинь?
— Да. Я год прожил в нем.
— Тогда вам отдельное задание. Будете тренировать наиболее талантливых ребят.
— Слушаюсь, сэр!
— Ну отдыхайте.
И Шабарин продолжил обход учебного лагеря. Русская эскадра уже готова была выйти к Босфору. Южная армия, под командованием Горчакова, все же уперлась южнее Бухареста. Австрияки, даже если бы захотели, не смогли бы помочь своим союзникам. Хотя тайные переговоры между Англией, Францией, Австро-Венгрией, Пруссией и Швецией о расширении антирусской коалиции идут.
Газеты, с легкой руки Хвостовского, и не без участия Шабарина, метко окрестили ее «коалицией желающих». А в Екатеринославской типографии напечатали большим тиражом линогравюру с изображением того, кто, кого и в какой позе в этой коалиции желает. Ничего, вскоре у них пропадет всякое желание. Русский медведь покажет всем этим ослам, который мнят себя львами, волками и лисами, что такое его тяжелая лапа.
— Я знаю сотни способов выманить русского медведя из его берлоги, но не знаю ни одного — как его туда загнать обратно, — повторил фрайхерр фон Вертер слова своего приятеля, депутата Соединенного ландтага прусского королевства Отто фон Бисмарка, завершая речь на тайном совещании представителей пяти государств, которое проходило в Цюрихе.
Тайным оно было лишь на бумаге. Потому что русские и европейские газеты вовсю уже высмеивали жалкие попытки «каолиции желающих» договориться о том, чтобы выступить единым фронтом против громадного варварского государства на Востоке. Даже у англичан, после уничтожения «легкой кавалерии» под Севастополем, пропал былой пыл. Да, они отправили корабли к Архангельску и к Камчатке, но даже при успехе этих операций вряд ли Русский медведь почувствует что либо, кроме щекотки.
Что уж говорить об остальных. Австрийцам не удалось вытеснить армию Горчакова из Румынии. Шведы хоть на словах и мечтают о реванше за поражение в Северной войне, но на деле былая мощь их королевства осталась в прошлом. Пруссия, как выяснилось, и вовсе не желает участвовать в войне с Россией. А французский император подвержен каким-то странным колебаниям. Единственный народ в Европе, который полон решимости драться с московитами — это поляки, которые бредят Великой Польшей от «можа до можа», но готовить новое восстание в Царстве Польском дело не быстрое. Особенно — с учетом поражения всех предыдущих. И результата не гарантирует.
— У меня есть сведения, что фон Вертер будет назначен новым послом в Петербурге, — неприязненно произнес посланник шведского короля Оскара I, Роберт Фредрик. — Я вообще не понимаю, зачем Фридрих Вильгельм послал его сюда?
— Понятно — зачем, — отмахнулся Феликс Шварценберг, представитель австрийского императора. — Прусский король не желает ввязываться в войну с русскими, а вслух это произнести духу не хватает. Вот и послал этого хитрого лиса — фон Вертера…
Эти двое лишь выразили общее разочарование, которое накрыло участников совещания, хотя далеко не все из них решились это высказать вслух. Остальные срочно строчили донесения своим сюзеренам, в которых выставляли себя пламенными борцами с русским милитаризмом, а своих коллег — нерешительными, а то и откровенно — трусливыми соглашателями.
Делать в Цюрихе большинству из них было больше нечего, но они не торопились разъезжаться, тем более, что их пребывание в Швейцарии оплачивалось из государственных средств. Они словно ждали, что вот-вот будет получено известие, которое все перевернет с ног на голову и они с полным правом вернутся за стол переговоров. Коалиция против России будет, наконец, создана.
Давно уже пора разобраться с этим рыхлым беспредельным пространством, чьи недра полны сокровищ, леса — пушных зверей и первоклассной древесины. Народ привычен к ярму, так что ему все равно на кого работать — на своих ленивых и невежественных помещиков или на рачительных и бережливых немецких бауэров. Кнут есть кнут — какая разница чья рука сжимает его рукоять, если результат один и тот же?
Вечером представители пяти стран собрались на ужин. Пили рейнское и шампанское, говорили пространные речи. Через каждое слово — Европа, бремя белого человека, цивилизация. Захмелев, перешли на более свободные темы. Например — о бабах, пардон, о пышнотелых фройляйн, которые обслуживают знатных гостей в номерах гостиниц и денег за это не требуют. Вот оно истинно швейцарское гостеприимство!
Разгорячившись воспоминаниями, стали поспешно собираться, чтобы провести еще одну последнюю ночь и с милыми, сговорчивыми горничными в отеле. В этот момент в зал вошел фельдъегерь с пакетом от кабинета мин