л одну из газет. — Вы видите? Они знают. Англия знает о нашем золоте. Они в панике. Они видят, как их вековое финансовое превосходство тает, как весенний снег под лучами русского солнца. — Я произносил слова медленно и веско, всматриваясь в лицо каждого из присутствующих. — И что делает загнанный в угол зверь? Он становится опасен. Он не смирится. Он будет драться. Не по-джентльменски, а по-уличному грязно.
Я положил газету и сделал паузу, давая словам осесть в их умах, как снегу за окном.
— Драка уже идет, — продолжал я. — Взрывы на улицах Петербурга — их рук дело. Финансирование террористов, этих «борцов за свободу», которые убивают наших детей — их рук дело. Пиратский пароход «Ворон», который прямо сейчас гонится за нашим кораблем «Святая Мария» в арктических льдах, чтобы проследить путь к нашему золоту — их рук дело! — Я ударил кулаком по столу. Стаканы звякнули. — Дипломатическое давление, шпионаж, саботаж наших заводов, поддержка мятежников на окраинах Империи — вот их оружие! И если золото Аляски станет реальностью, они пойдут ва-банк. Война, господа. Полномасштабная война. Финансовая блокада. Морская блокада. Все, чтобы задушить Россию в колыбели ее возрождения!
В кабинете повисла тяжелая тишина. Слышно было, как потрескивают дрова в камине. Даже Кокорев перестал улыбаться. Фитингоф вытер платком вспотевший лоб.
— Но… оно, золото-то есть? — осторожно спросил Солдатенков. — Это не просто… газетные утки?
— Есть, — отрезал я, доставая из кармана сюртука небольшой кожаный мешочек. Развязал его и высыпал на бархатный лоскут горсть желтого песка. Не просто песка. Крупные, неровные крупинки, тяжелые, с характерным тускло-желтым, но неоспоримым блеском. Настоящее золотоносное сырье. Привезенное с Аляски с огромным риском. — Первые пробы с Клондайка. Доставленные еще Лаврентием Загоскиным. Богатейшие россыпи. Но… — я ссыпал песок обратно в мешочек, — лежат они в дикой глуши, за тысячи верст, в вечной мерзлоте. Добыть его, защитить, доставить — задача не просто для казны. Задача для людей сильных. Сильных и объединенной общей целью.
Я обвел взглядом сидящих за столом.
— Предлагаю создать Консорциум по защите Русского Золота. Вы, господа промышленники, финансисты, патриоты России — вкладываете капитал сейчас. В усиление охраны сухопутных и речных путей на Аляске, в создание вооруженных отрядов из казаков и бывших солдат, в строительство форпостов, в развитие рудников по его добыче — пароходы, машины, инструменты. В защиту нашего достояния от английских хищников! — Я выдержал паузу, нагнетая напряжение. — Взамен… вы получаете гарантированную долю в будущих доходах от приисков Клондайка. Не бумажные обязательства. Долю в золоте. В том самом золоте, которое сделает Россию великой, а ее защитников — богатейшими людьми Империи. По сути, вы покупаете не просто акции нашего Консорциума — вы покупаете само будущее России. И свое собственное.
Реакцию их нельзя было назвать мгновенной и бурной, но она все же воспоследовала.
— И какова же будет моя доля? — осведомился Кокорев.
— Какие гарантии? — скептически хмыкнул Демидов. — Золото в земле, а враг в любой момент снова может оказаться у наших ворот.
— Это авантюра! — зашипел Фитингоф. — Казна не выдержит сопутствующих расходов! Риски колоссальные!
— Риски? — переспросил Путилов. — Риски — это сидеть сложа руки, пока англичане подбираются к нашему золоту! Я — за! Мои верфи построят корабли для плавания к северным берегам Аляски! Но и моя доля в доходах должна быть весомой!
— Патриотизм — это прекрасно, Павел Матвеевич, — мягко, но с укором сказал Солдатенков, — но дело есть дело. Нужны хорошо составленные договоры, гарантии возврата вложений, если… если золото не оправдает надежд.
Я слушал их — жадных, скептических, азартных, расчетливых и видел, как работает мой план. Паника Лондона, как в зеркале, отразилась здесь, в этом кабинете, трансформировав жадность в патриотический порыв. Я поднял руку, требуя тишины.
— Гарантии? — произнес я. — Гарантия — это я. Алексей Шабарин. Моя воля. Моя рука, которая сокрушает врагов Империи внутри и снаружи. Гарантия — это золото на столе и паника в Лондоне, которую я создал! Детали по долям, договорам — это к господин Фитингофу и его крючкотворам. Одно скажу, все будет по справедливости. Кто сколько вложит в дело, с того и получит. Однако решать нужно сейчас. Покуда англичане не опомнились. Кто со мной? Кто вложится в золотое будущее России и в свое собственное?
Я смотрел на них. На Кокорева, который уже мысленно считал проценты от недобытых тонн; на Демидова, представлявшего новые сталелитейные цеха, построенные на аляскинское золото, на Путилова, уже видящего русские крейсера, патрулирующие Тихий океан, на осторожного Солдатенкова, просчитывавшего выгоды и риски. Даже Фитингоф, бледный, но осознавший неизбежность, кивнул нехотя. Создание Консорциума стало делом решенным.
Полигон решили устроить в глухих лесах под Новгородом, подальше от любопытных глаз. Было раннее утро. Воздух был морозным, хрустально-чистым, пахнущим хвоей и снегом, но к нему примешивался запах свежей древесины, машинного масла и… чего-то химически острого — видимо, нового бездымного пороха Зинина. Глубокий, нетронутый снег искрился под косыми лучами солнца. Стояла тишина. Не безмятежная, а скорее — напряженная, звенящая, как натянутая струна.
Я поднялся на небольшой деревянный помост, закутавшись в тяжелую медвежью шубу. Рядом — полковник Константинов, его лицо было бледнее снега, глаза горели лихорадочным блеском. Позади — группа офицеров Генштаба и ученых ИИПНТ, их дыхание стелилось белым паром.
В сотне саженей, на заснеженной поляне, стояло странное сооружение. Направляющие рельсы уходили в небо под острым углом. И на них лежала стальная «сигара» в человеческий рост, с острым носом и короткими крылышками стабилизаторов. Ракета Константинова. «Гром-2». Усовершенствованная. Начиненная не фейерверочной смесью, а боевым зарядом на основе разработанных Зининым химических соединений.
— Готово, ваше высокопревосходительство, — доложил Константинов, голос слегка дрожал от волнения. — Расчеты перепроверены трижды.
Я сдержанно кивнул. Хотя трудно было сохранить хладнокровие в такую минуту. Ведь это был не просто эксперимент. Я надеялся, что это будет прорыв. Громовой голос России, который должен будет громко зазвучать в мире.
— Давайте, полковник.
Константинов махнул рукой. Наблюдатели замерли. Расчет у ракеты, одетый в тулупы, сделал последние приготовления и отбежал в укрытие, раскручивая катушку с проводом, который они потом подключат к динамо-машине. Константинов поднес к губам рупор:
— ПУСК!
Раздался не грохот, а резкий, сухой хлопок, как будто лопнула туго натянутая парусина. Из хвостовой части ракеты вырвалось не привычное облако дыма, а почти невидимая струя раскаленных газов — результат горения бездымного пороха. «Сигара» сорвалась с направляющих с невероятной скоростью, оставив лишь легкий шлейф перегретого воздуха.
Она рванула в синеву неба, с воющим звуком, похожим на свист гигантской пули. Все взгляды устремились вверх, затая дыхание. Ракета набрала высоту, стала маленькой точкой, потом начала плавно снижаться по дуге… к цели. К имитации оборонительных укреплений.
Взрыв мы услышали не сразу, сначала ослепительная вспышка, бело-оранжевая, как будто солнце в миниатюре. Затем — глухой, сокрушительный «бум» от которого задрожала земля под ногами. Я прижал бинокль к глазам. Деревянный бруствер окопа исчез. На его месте взметнулся столб снега, земли и черного дыма. Когда дым рассеялся, на снегу зияла воронка, а вокруг валялись обугленные обломки бревен.
Вернулась тишина, но теперь она была иной — потрясенной. Потом раздались сдержанные аплодисменты офицеров. Ученые перешептывались, записывая данные. Константинов вытер платком лоб. Он дрожал всем своим внушительным телом, то ли от восторга, то ли от пережитого волнения.
— Ваше высокопревосходительство, — наконец выдавил он. — Запуск экспериментальной ракеты «Гром-два» произведен. Цель поражена.
— Вижу, — произнес я. — Теперь нам нужно научиться запускать их пакетом, то есть — залпом. И знаете, господа, это не игрушки. Это новый голос России. Голос, который скоро услышат за океаном. Примите мои поздравления, полковник Константинов. Буду хлопотать о присвоении вам генеральского звания. Надеюсь, скоро мы увидим запуск нашей…
— «Катюши», — с улыбкой напомнил Константин Иванович наш сравнительно недавний разговор.
— Так тому и быть, — сказал я.
Мы спустились с помоста, расселись по саням. Кучеры хлопнули вожжами и лошадки повлекли санки по наезженному полозьями насту. Загремели колокольчики под дугами. Странный звук для места, где только что была запущена боевая ракета — первая ласточка грядущей ракетной мощи Империи.
У ворот, которые вели на территорию городка, где жили испытатели не только ракет, но и других опытных образцов артиллерии, мимо нашего небольшого кортежа прошагал взвод солдат. Судя по веникам, которые они держали под мышками, солдатики направлялись в баню, сотрясая морозный воздух лихой песней.
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег катюша,
На высокий берег на крутой.
Выходила, песню заводила
Про степного сизого орла,
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла.
Мы переглянулись с Константиновым и рассмеялись. Остальные — офицеры и ученые — недоуменно поглядывали, не понимая, что именно нас так развеселило. Откуда им было знать, что «Катюшу» поют уже по всей России? А тем более то — что скоро «катюши» запоют с палубы русских кораблей и с установок полевых батарей, на страх нашим врагам.
Вечером, я позвал полковника в свой кабинет в домике, специально построенным для высокопоставленных гостей полигона. Трещали дрова в «голландке». Отсветы играли в гранях бокалов, наполненных крымским вином. Константинов сидел в кресле напротив меня. Несмотря на располагающую к отдыху обстановку, взгляд ракетчика был предельно внимателен. И не зря.