— Экспедиция «Персеверанс», — констатировал Шабарин, подходя к карте Северной Америки, висевшей на стене. — Капитан Клэйборн. Бывалый, жестокий. Они хотят привезти вещественные доказательства нашей «лжи». Камни, пробы воды, отчеты о бесплодности земель. И громко, на весь мир, объявить Россию обманщицей.
— Именно, — кивнул Шахов. — Его пальцы невольно сжались. Он знал Клэйборна. По слухам. По темным делам в Канаде. Это был не моряк, а мясник в форме капитана. — Они хотят превратить нашу победу в посмешище. Уронить престиж. Вернуть себе моральное превосходство.
Я кивнул.
— Поэтому мы дадим им то, что они ищут, Денис Иванович. И даже больше. Мы дадим им их собственную гибель, завернутую в триумф.
Шахов наклонил голову, слушая. Я изложил план. Он был дерзок, рискован, почти безумен. Почти идеален.
— «Персеверанс» должен вернуться, — говорил я, расхаживая по кабинету. — Вернуться с триумфом. С неопровержимыми доказательствами, что река Маккензи — не Эльдорадо. Что золото там — лишь жалкие крупинки, не стоящие затрат. Что Империя… преувеличила. Намеренно.
Шахов понимающе улыбнулся. Ему явно понравилась идея, изящная в своей коварности. И потому Джеймс Бонд продолжил:
— Чтобы дискредитировать нас, они должны сначала подтвердить правдивость части нашей информации — само существование экспедиции и ее выводы. А мы… мы подменим их выводы нашими.
— Совершенно верно, — сказал я, останавливаясь у карты и тыча пальцем в устье Маккензи. — Клэйборн найдет то, что мы позволим ему найти. Геологи из его команды… не все будут теми, за кого себя выдадут. Пробы грунта, образцы пород — все будет указывать на скудость. Его отчет будет кричать о нашем обмане. Лондон ликует! Мир потрясен! Престиж России падает! Биржи содрогаются вновь.
— Но это только первый акт, — проговорил Шахов, уже предвидя развязку.
— Именно, — сказал я. — Пока «Персеверанс» борется со льдами, пока Клэйборн пишет свой разгромный отчет, пока Лондон готовит триумф… мы действуем. Настоящее золото, Денис Иванович, найдено не на Маккензи. Оно найдено здесь. — Он ударил кулаком по карте чуть южнее, в районе хребтов Британской Колумбии, на спорных территориях, куда уже рвались тысячи авантюристов, подстрекаемые агентом Финчем. — Богатейшие россыпи. Подтвержденные. Тайно. Силами наших людей, под видом старателей-одиночек.
Шахов замер.
— И когда «Персеверанс» вернется с криком «Обман!», когда Комитет будет праздновать победу, когда акции Русско-Американской компании рухнут окончательно…
— … мы обнародуем настоящие находки, — закончил я. — Не из Петербурга. Из самого эпицентра золотой лихорадки. От «независимых» старателей. С золотым песком, с самородками, с неопровержимыми доказательствами. И скажем миру: 'Вот истинное богатство, которое Россия действительно контролирует! И которое Британия, в своей слепой ненависти, пыталась скрыть, объявив наше первое, скромное открытие на Маккензи — ложью! Они послали экспедицию не за правдой, а чтобы замять правду! Чтобы монополизировать золото для себя!
— Браво, Алексей Петрович! — улыбнулся Шахов. — Я даже не знаю, есть ли у твоей гениальности границы?
Я нахмурился. Достал из шкафчика бутылку коньяку, откупорил ее наполнил рюмочки, и сказал:
— Меня сейчас больше беспокоит судьба «Святой Марии».
Арктика. Море Баффина. Здесь не было лондонского смога, только бескрайняя, слепящая белизна льда под светом луны. Только это ночное светило, да полярное сияние изредка рассеивали тьму. Русский паровой барк «Святая Мария», корпус которого был усилен для плавания в таких условиях, с глухим скрежетом пробивал себе дорогу.
Полярная ночь превратила это движение в сущую муку. И если бы не придонные теплые течения, русский барк давно бы уже застрял в ледовом плену. За ним серой и неотступной тенью следовал британский паровой фрегат «Ворон», новейший броненосец с мощной машиной и грозными орудиями за башенной броней. Он держался на почтительной дистанции, чуть позади по курсу, как хищник, выжидающий момент для нападения.
Его капитан, Дуглас Маккартур, уже не скрывал флага, и символ морского владычества Британии вызывающе реял на флагштоке, подсвеченный дуговыми фонарями. Британцы не открывали огонь — открытая атака в нейтральных водах могла спровоцировать дипломатический скандал, которого Лондон сейчас особенно боялся после истории с «Эльдорадо».
Правда, сам капитан «Ворона» не знал об этом. Он уже давно не имел связи с Адмиралтейством. Маккартур просто следовал старой инструкции — не дать «Святой Марии» достичь цели, вынудить ее вернуться, заблокировать в какой-нибудь бухте под благовидным предлогом, или, в крайнем случае, «проводить» до места и сорвать высадку.
Капитан «Святой Марии», Григорий Васильевич Иволгин, чье лицо было даже не обветренно, а выдублено арктическими ветрами, тоже не знал о том, что происходит сейчас в мире, но не отрывал бинокля от бронированного призрака, по имени «Ворон», следующего по пятам.
— Надоедливая ворона, — процедил Григорий Васильевич сквозь зубы. — Виляет хвостом, каркает, но клюнуть боится. Держит дистанцию. Ждет, пока мы сами в ледяную ловушку зайдем.
Гидрограф Викентий Ильич Орлов, казалось, видел не только поверхность воды, но и то, что скрыто под ней на десятки футов под килем. Стоя на мостике рядом с капитаном, он изучал в свете керосиновой лампы карту, испещренную собственными пометками — мелкими, но точными, как булавочные уколы.
— Дистанция… — задумчиво проговорил Орлов, не поднимая головы. — Это их слабость, Григорий Васильевич. Они уверены в своем паре и броне. Считают нас тихоходной баржей. Но они не знают здешних вод так, как мы. И не уважают лед.
Третьим в квартердеке сейчас был Игнатий Кожин, охотник-промысловик, чье сухое поджарое тело, казалось, было вырублено из того же материала, что и айсберги. Он молчал, попыхивая индейской трубочкой, но его молчаливое присутствие было весомее многих слов. Он ждал своего часа.
— Что предлагаешь, Викентий Ильич? — спросил Иволгин, опуская бинокль. В его голосе не было сомнения, лишь готовность к риску.
Орлов ткнул тонким пальцем в узкую, извилистую протоку на карте, соединяющую акваторию, где они находились, с более широким проливом, проходящим чуть севернее.
— Пролив Святого Антония. Название — звучит, как ирония судьбы. Ширина в самом горле — не больше двух с половиной корпусов «Марии». Фарватер — коварный, петляет, как змея. Глубины… — он усмехнулся беззвучно, — достаточны для нас. Им тоже… может хватить. А может, и нет.
— Рифы? Подводные камни? — уточнил Иволгин.
— Лед, Григорий Васильевич. Вечный и коварный. — Орлов провел пальцем по краю протоки. — Здесь, на повороте, под самой поверхностью… лежит обломок старого айсберга. Откололся, видимо, лет десять назад, сел на мель и не растаял. Торчит, как подводный клык. Ни на каких картах его нет.
— Откуда же вам, Викентий Ильич, известно об этом клыке? — спросил капитан.
— Я это вижу по многим признакам — форма айсберга, то как он сидит в воде, игнорируя здешние течения… А в общем — профессиональный секрет… Сейчас важнее, что мы пройдем вплотную к нему, борт о борт, по северному галсу. У нас осадка меньше. У «Ворона»… — Орлов сделал паузу, глядя на капитана, — у него осадка больше, и винты огромные. Если он попытается срезать угол, если его капитан возжелает догнать нас в этой узкости… он напорется на этот клык. Броня выдержит, но винты…
— … будут смяты как консервные банки, — закончил мысль Иволгин. В его глазах вспыхнул азарт. — Они последуют за нами?
— Обязательно, — уверенно сказал Орлов. — Они видят, что мы идем в узость. Они уверены в своем превосходстве. Они решат, что мы отчаялись и лезем в мышеловку. Они захотят заблокировать выход или прижать нас у выхода. Гордыня, Григорий Васильевич. Их главный камень преткновения.
Кожин хрипло пробурчал:
— Воронье чутье может подвести. Лед дышит. Но попробовать стоит. Лучше смерть во льдах, чем позор полона.
Решение было принято без лишних слов. Иволгин отдал приказы. «Святая Мария» резко изменила курс, ее нос устремился к зловещей щели в ледяном барьере — ко входу в пролив Святого Антония. На мостике «Ворона» этот маневр заметили мгновенно. Капитан сэр Маккартур, самодовольно ухмыльнулся.
— Русские запаниковали! — крикнул его первый помощник. — Лезут в щель!
— Или хитрят, — заметил Макартур. — Но куда им деться? Впереди тупик или выход в море Бофорта, который нам известен. Машину на полную мощность! Догнать их на входе в протоку! Не дать им развернуться или укрыться!
«Ворон» взревел, черный дым густыми клубами повалил из его труб. Мощные винты взбили ледяную воду в бешеную пену. Броненосец рванулся вперед, сокращая дистанцию с устрашающей быстротой. Его электрические прожекторы полосовали мрак полярной ночи, как нож масло.
«Святая Мария» вползла в узкий пролив. Стены льда, местами голубоватого, местами грязно-белого, нависали над мачтами. Скорость упала. Лоцман Санаев и сам Иволгин неотрывно смотрели вперед, считывая извивы фарватера по указаниям Орлова, стоявшего у карты с хронометром в руке. Гидрограф шептал:
— Левее… еще левее… теперь право руля, плавно… вот он, поворот. Готовьтесь… северный галс. Борт к борту с ледышкой. Теперь — тише. Только пар на маневр.
Барк замедлился еще больше, почти скользя вдоль правой ледяной стены. Гидрограф, не отрываясь, смотрел за борт, в непроглядно-черную воду, подсвеченную лишь факелами. Он ждал едва заметного изменения оттенка, легкой ряби — признак присутствия подводного исполина.
Сзади, заполняя собой весь вход в пролив, показался серый форштевень «Ворона». Маккартур, видя, что русский корабль замедлился у поворота, решил действовать нагло.
— Полный вперед! — скомандовал он. — Проходим между ними и льдом! Блокируем выход!
«Ворон» рванулся вперед, пытаясь втиснуться в узкий проход между кормой «Святой Марии» и ледяным берегом, чтобы отрезать ее от выхода в открытое море. Он шел на скорости, слишком большой для такой узости, слишком самоуверенной во мраке.