— Благодарю вас господин капитан, — произнес он хрипло, глядя не на Иволгина, а куда-то за его спину, на сине-зеленые сколы льда, сверкающего в лунных лучах. — Мы… принимаем ваши условия.
Переход на русский барк был немым и тягостным. Британские офицеры молча смотрели, как их могучий броненосец, символ имперской мощи, оставался позади, беспомощный и оскверненный мятежом, зажатый во льдах под мрачным небом Арктики. На палубе к капитану «Ворона» обратился старший помощник русского капитана Никитин:
— Капитан Маккартур, и вы, господа офицеры. Помещение вам приготовлено. Придется потесниться, уж не обессудьте. Врач осмотрит раненых.
Маккартур лишь кивнул. Что он мог сказать? «Благодарю вас, сэр»? Слова застревали в горле.
После того, как с погибшего броненосца в трюмы русского корабля усилиями обеих экипажей был перегружен уголь, перевезены запасы провианта, пресной воды, оружие и боеприпасы, «Святая Мария» дала ход, осторожно выбираясь из пролива Святого Антония, оставляя «Ворона» во власти льдов и судьбы. На борту русского барка теперь были пленные британские офицеры — неожиданный трофей. Игнатий Кожин, куривший трубочку у борта, провожал взглядом темнеющую громадину вражеского корабля.
— Ну вот, Григорий Васильевич, — пробурчал он. — Тащим теперь на себе ворога…
Иволгин промолчал. Он смотрел вперед, на чистые воды моря Бофорта. Операция продолжалась. Но вкус этой маленькой победы был странным — смесь удовлетворения, жалости и ледяного предчувствия, что война, которую они вели, только начиналась, и правила в ней были еще более жестокими и непредсказуемыми, чем арктические льды. А пленные офицеры в тесных каютах внизу были напоминанием — в этой игре не бывает абсолютных победителей.
Глава 8
Я стоял у огромной карты мира, раскинутой на столе из черного дерева в моем кабинете в здании, выделенном под Особый комитет. Под пальцами — холодная, глянцевая поверхность бумаги. Мой палец ногтем скользнул от Петербурга — сгустка имперской воли — через Атлантику к Лондону, к гнезду спеси и интриг, а затем на северо-запад, вдоль изрезанной линии Аляскинского берега, к точке, помеченной маленьким, но зловещим алым крестиком: Устье реки Маккензи. Ложный Клондайк. Сердце ловушки.
Тишина кабинета была звенящей, нарушаемой лишь потрескиванием поленьев в камине да тиканьем маятника старинных напольных часов. За этой тишиной стоял гул войны теней, нервов, обмана и предательств. Я ощущал его кожей — как напряжение перед грозой. Влажный петербургский снег за окном валил хлопьями, застилая мрачные фасады, но внутри меня горел холодный, расчетливый огонь.
— Он клюнул, ваше превосходительство. — Голос прозвучал тихо, почти бестелесно, из глубины кабинета, где в кресле у камина вольготно раскинулась гостья. Мое самое острое, самое безжалостное тайное орудие. Ее фигура в строгом темно-синем платье казалась невесомой, словно эта женщина уже была не здесь, хотя я чувствовал на себе пристальный взгляд ее глаз — острых, как иглы, и холодных, как арктический лед.
— «Феникс» подтверждает. Статья вышла в «The Star» первым утренним тиражом. Заголовки: «Сенсация! Русская карта золота Аляски похищена!», «Тайный путь к Эльдорадо — устье реки Маккензи!», «Капитан Маккартур напал на след!». Биржа взорвалась. Акции всех, кто имеет хоть малейшее отношение к Русской Америке или гипотетическому золоту, скачут вверх, как угорелые. Ажиотаж.
Я не улыбнулся. Удовлетворение было глубже, острее — как вкус редкого, выдержанного коньяка или секс после долгого воздержания. Я лишь слегка кивнул, ощущая, как пальцы непроизвольно сжимаются в кулак на холодной поверхности карты, прямо над ненавистным Лондоном.
— Адмиралтейство? Их реакция?
— Встревожены, но пока осторожничают, как старые лисы. Рассчитывают на миссию «Персеверанса». Однако давление на них чудовищное. Со стороны задних скамеек парламента, «ястребов» в правительстве, биржевиков Сити. Тех самых финансовых воронов, что почуяли легкую поживу. Им нужны гарантии. Подтверждение. Они отчаянно хотят верить в этот мираж золота. И мы им этот мираж… преподнесли.
Она скользнула по ковру бесшумно, как тень от облака, и положила передо мной на стол тонкую папку из темной кожи. Я открыл ее. Внутри — дагеротип страницы из вахтенного журнала «Святой Марии». Подделка, но шедевр. Искусно состаренная бумага, точная копия почерка Иволгина, его нервный, угловатый росчерк. Датировка. Координаты. Запись: «…обследовали район. Признаки крупной россыпи в устье восточного рукава дельты Маккензи. Перспективы исключительные. Настоящий Клондайк? Требуется проверка…». И главное — отпечаток пальца. Настоящий. Снятый когда-то с документов самого Иволгина и перенесенный сюда. Этот «документ» уже лежал на столе у ключевых фигур в британском Адмиралтействе и Комитета по русским делам, «утекший» через идеальную щель — барона Фитингофа.
— Фитингоф сыграл? — уточнил я, и мой голос прозвучал ровно, но я чувствовал, как холодная ярость к этому предателю шевелится где-то глубоко внутри. Он смел есть русский хлеб и продавать Россию.
— Блестяще, — в голосе моей гостьи прозвучала редкая нота одобрения, холодного, как сталь. — Он «в панике» от неэффективности трат Консорциума. Он «считает долгом чести» предупредить «друзей» в Лондоне о «возможном предательстве или некомпетентности Шабарина». Эта карта — его «неопровержимое доказательство» истинных намерений вице-канцлера, то есть — вас. Англичане проглотили наживку. Для них Фитингоф — алмаз чистой воды в короне их агентуры. Надежный. Ценный. Смертоносный.
Я подошел к окну. Петербург тонул в белой мгле. Где-то там, в этом заснеженном городе, за стенами какого-нибудь особняка, была Лиза. Моя Лиза. С ее глазами — пустыми, как замерзшие озера. С ее молчанием, которое кричало громче любых упреков. Я резко отогнал образ. Сейчас не время. Сейчас — война.
— Клэйборн получил «подсказку»? — спросил я, поворачиваясь спиной к метели.
— Безусловно, — ее кивок был едва уловим. — Подтверждающая депеша, отправленная из Лох-Эйла, перехвачена и дешифрована час назад. Клэйборн докладывает, что судьба «Святой Марии» и преследующего ее «Ворона» неизвестна, но… — в голосе этой женщины появилась тонкая, как лезвие, нотка торжества, — … он ссылается на «абсолютно надежные источники в Петербурге», читай — Фитингофа, полученные по телеграфу из Стокгольма, о том, что «Святая Мария» миновала Исландию и углубилась в Баффиново море. Клэйборн запрашивает санкцию на немедленное преследование. И… дополнительные ресурсы. Он уверен, что гонится за главным призом. Пишет о «неслыханных богатствах» и «триумфе Короны».
На моем лице, наверное, впервые за долгие недели напряжения, появилось что-то отдаленно напоминающее улыбку. Холодную. Безрадостную. Удовлетворение хищника, видящего, как жертва входит в капкан.
— Отлично. Теперь — второй акт. «Сюрприз» для «Персеверанса» в устье Маккензи должен быть… незабываемым. Готовы ли «Молнии»?
— «Полярный Волк» должен быть уже на месте, — ответила моя собеседница без колебаний. — Стоит в одном из рукавов дельты. Мины — новейшие, ударно-замыкательного действия, разработка лаборатории Зинина по вашим чертежам — выставлены на фарватере. Два горных орудия с фугасными снарядами, начинка — опять же по рецепту Зинина, на позициях. Боеприпасов достаточно. Они ждут только сигнала.
— Сигнал будет, — сказал я. — Клэйборну дали наживку, от которой он не сможет отказаться. Шанс на сокрушительную победу и на то, что ему простят его прошлое. Как всякий английский пират, он хочет кончить дни пэром и джентльменом. И потому — пойдет на все.
— А «Святая Мария»? — спросила она.
— А «Святая Мария», — я взглянул на карту, на тонкую, едва заметную ниточку пролива Принца Уэльского, — … у Иволгина есть Орлов. Если кто и вытянет их из этой ледяной трясины, так это он. Наша задача — дать им этот шанс. Мы не знаем, где сейчас «Ворон», возможно развязка уже близка, но, как это ни цинично звучит — Иволгин свою миссию уже выполнил…
— Что вы хотите этим сказать, ваше сиятельство?
— Не важно. Усильте наблюдение за Фитингофом. Он нам еще пригодится. Чтобы вывести на чистую воду всех его пауков в банках Лондона. И… — я подошел к столу, взял перо, — … передайте в ИИПНТ Константинову: «Гром» подтвержден. Пусть готовит «Особые Посылки» для адресатов в ключевых портах. На случай, если лондонские господа решат, что дипломатического скандала им мало. Пусть знают, что ответ будет… не дипломатичным.
Пароход «Персеверанс», выкрашенный в практичный, сливающийся со льдами серо-белый цвет, врезался в паковый лед к западу от Баффиновой Земли. Его паровые лебедки с глухим скрежетом ворочали льдины, прокладывая путь на север, к заветному устью реки Маккензи. На борту царила атмосфера, которую сложно было назвать здоровой. Напряжение висело густым туманом, смешиваясь с запахом угольной гари, пота и дешевого рома.
Капитан Артур Клэйборн, лицо которого, изборожденное морщинами и шрамами от обморожений, напоминало старую карту опасных земель, стоял на мостике. Его взгляд был прикован не к ледяному панцирю, а к фигуре человека у левого борта. Человека, которого он знал, как Джеймса Макферсона.
— Старый пес, — пробормотал Клэйборн, обращаясь к своему первому помощнику, мрачному шотландцу Морроу. — Макферсон… Мы с ним ловили китов у Шпицбергена лет пять назад. Хитрый, как лиса. Выжил там, где другие сложили косточки. Но этот… — капитан кивнул в сторону бородатого мужчины в потертой меховой парке, оживленно беседовавшего с группой матросов у пароходной трубы, — этот Макферсон слишком… скользкий. Слишком много знает о русских порядках на Аляске. И слишком вовремя объявился в Галифаксе, когда мы искали толмача и знатока Русской Америки.
Морроу хмыкнул:
— Подозрительно, сэр, но бумаги в порядке. И рекомендация от старины Дункана… хоть он и помер прошлой зимой, проверить не у кого. А нам без человека, говорящего по-русски и знающего здешние воды, как без рук. Особенно если придется… взаимодействовать с местным