Техника… Все упиралось в нее. В те самые машины, которые мы продемонстрировали англичанам, чтобы сбить с них спесь, показав реальность будущего могущества России. Сейчас же требовались не прототипы, а серийные машины — сотни пудов металла и топлива, доставленные на край света. Как их построить и доставить? Казна и без того трещала по швам от расходов по восстановлению хозяйства империи и наших субсидий в молодые балканские государства.
Можно было не сомневаться, что такой человек, как капитан Иволгин, не отступит от выполнения задания, пока не получит соответствующий приказ. Я должен был решить — дать ему такой приказ, который на «Святой Марии» в лучшем случае получат еще через полгода или отправить к нему превосходно организованную экспедицию, оборудованную так, как не может быть оборудовано ни одно другое предприятие в этом веке. Нигде, кроме России. И я выбрал второе.
— Миша, — сказал я секретарю. — Вызови-ка ко мне следующих господ — Путилова, Солдатенкова, Кокорева и Озерова. Дело срочное, секретное. Речь идет о безопасности и процветании государства.
Названные господа, которые за время сотрудничества с Особым комитетом уже привыкли к срочным совещаниям, собрались у меня в течение часа. Промышленники смотрели на меня настороженно, подозревая, что я потребую от них новых расходов, представитель науки с ожиданием и надеждой. Озеров знал, что от меня в любой момент можно ожидать новых неожиданных идей. И ни купцов, ни ученого я не разочаровал.
— Господин Путилов, — начал я без предварительных объяснений. — Как идут работы по вашему «Ермаку»?
— Даст Бог, к лету на воду спустим, — сказал он. — Сами знаете, Алексей Петрович, пришлось вносить изменения в проект на ходу — в дополнение к паровым силовым агрегатам поставили усовершенствованные двигатели внутреннего сгорания, для чего пришлось установить цистерны для горючего, провели электрическое освещение, а также — электрические помпы, лебедки и многое другое. Станцию беспроволочного телеграфа и так далее…
— Превосходно, но в середине мая ледокол должен будет спущен на воду, — распорядился я.
— Да, но…
— Никаких — но! — Я поднял донесение капитана Иволгина. — Наличие золотосных жил на Аляске подтверждено, господа! Месторождение богатейшее. Осталось только пойти и взять его.
Капитан Артур Клэйборн пришел в себя от резкой боли в виске и ощущения ледяной сырости, просочившейся сквозь одежду. Он лежал на голых досках трюма в луже соленой воды. Руки были грубо стянуты за спиной пеньковым концом, ноги — ремнем. В полумраке, освещаемом единственным коптящим фонарем «летучая мышь», он различил силуэты других узников.
Морроу, его первый помощник, сидел прислонившись к бочке из-под солонины. Лицо шотландца было мертвенно-бледным, на груди темнело большое кровавое пятно, пропитавшее толстую шерстяную робу. Дыхание было хриплым, прерывистым. Рядом, скорчившись на ящиках, сидели доктор Элсворт и мистер Фок, тоже связанные. На их лицах застыли непонимание и растерянность.
— Морроу? — хрипло позвал Клэйборн, пытаясь пошевелиться. Боль пронзила череп. — Ты… жив?
— Пуля… — прошипел Морроу, с трудом открывая глаза. Голос был слабым, булькающим. — Зацепила ребро… но прошла навылет… Не… не смертельно… пока. Подонки… — Он скривился от приступа кашля, выплюнув кровавую слюну на грязный пол.
Случившееся вспомнилось с обжигающей ясностью. Вскоре после того, как русские отпустили их и пленников с «Ворона» со своего барка, Макферсон, этот проклятый змей, собрал вокруг себя самых отчаянных головорезов и неудачников — Барнса, здоровенного боцмана с лицом, изъеденным оспой, Кертиса — угрюмого артиллериста, молодого, амбициозного рулевого Мэтьюза. Мало того, они освободили боцмана Гаррисона и других зачинщиков мятежа на броненосце.
Макферсон говорил со всеми ними, тыча пальцем в раскинутую на ящике карту. Видать, живописал, как русские тайно вывозят золото из Британской Колумбии, пока их держат здесь, на севере, в ледяной пустыне. До слуха капитана «Персеверанса» долетели слова: «Одна шлюпка, быстрый рейд, разведка, добыча образцов, слава, гинеи от благодарного Комитета…», и он попытался пресечь это безумие, приказав разойтись по местам. Тогда Барнс, дыша перегаром, шагнул вперед, перекрывая своему капитану дорогу.
— Мы не твои щенки, Клэйборн! — зарычал он, и запах дешевого рома ударил Клэйборну в нос. — Мы не намерены тут подыхать за жалкие гроши, пока русские сундуки золотом набивают! Макферсон прав! Мы идем за настоящим сокровищем!
Клэйборн молниеносно выхватил револьвер из кобуры.
— Назад, Барнс! Это мятеж! На каторгу всех отправлю!
Его голос гремел, но в глазах Барнса и стоящих за ним бунтовщиков капитан увидел не страх, а остервенение отчаяния. И первым выстрелил не он. Резкий хлопок — и Морроу, бросившийся прикрыть своего начальника, вскрикнул и рухнул на палубу, хватаясь за грудь. И все завертелось. Крики: «Изменник!», «Бей их!», лязг металла, глухие удары. Кто-то из верных капитану матросов пытался дать отпор, но новые выстрелы быстро сломили сопротивление.
Бой шел не только на палубе, но и в надстройке. И когда оттуда показался ухмыляющийся Гаррисон с окровавленным ножом, Клэйборн понял, что и с офицерами, оставшегося у русских Дугласа Маккартура, сохранивших верность присяге, покончено. Капитан «Персеверанса» рванулся к Макферсону, чтобы расправиться с подстрекателем бунта, но тут страшный удар обрушился ему на затылок.
И вот он пришел в себя, а через минуту дверь трюма с громким скрипом отворилась. На комингсе, очерченный тусклым светом льющимся с палубы, стоял Макферсон, но это был не прежний говорливый «старый китобой». Это был другой человек — жесткий, сосредоточенный, с револьвером «Кольта» в руке. За его спиной маячили угрюмые силуэты Барнса и еще двух мятежников, их лица были возбуждены, глаза блестели лихорадочно в полутьме.
— Очнулись, капитан? — голос Макферсона был ровным, холодным, без тени прежнего панибратства и шотландского акцента. — Неловко вышло. Но ваши люди… они выбрали шанс на жизнь и богатство. Вместо позора и нищеты.
— Ты… подстрекатель! — выдохнул Клэйборн, тщетно пытаясь высвободить руки. Петли впивались в запястья. — Шпион! Русская гадина!
Макферсон лишь брезгливо усмехнулся.
— Гадина? Возможно. Но я даю им то, чего вы и ваш проклятый Комитет дать не смогли — надежду. И реальное золото. Так, что тех, кто одумался, господа, прошу присоединиться к нашей команде. Остальные останутся в трюме. Вот только запасы продовольствия у нас ограничены. — Он повернулся к мятежникам, его тон стал командным: — Барнс, Кертис, Мэтьюз — со мной на шлюпку. Уокер, Дженкинс — остаетесь здесь. Следить за пленными и судном. Пистолеты заряжены? Если кто из них — он кивнул в сторону связанных — или их прихвостней попробует дернутся — стрелять без разговоров. — Его взгляд скользнул по окровавленной груди Морроу, который стонал, полуприкрыв глаза. — Сейчас пришлю корабельного врача, чтобы он осмотрел вас, мистер Морроу. Вы толковый моряк, жаль — не ту сторону избрали.
— Куда вы⁈ — сорвался испуганный крик у Фока. — Я с вами!
— Туда, где золото не мираж, мистер Фок, — отрезал Макферсон, повернувшийся было к выходу. — На юг. К холмам Горелого Яра. Вы сделали правильный выбор, мистер Фок. Нам нужен хороший минералог. Освободите его, парни… Остальные, ждите вестей. И… не искушайте судьбу…
Глава 12
Я прочитывал документы, что лежали передо мною, один за другим. Это были не отчеты сотрудников ИИПНТ об очередных испытаниях, не депеши моих агентов со всех концов света, не донесения бойцов «Щита Империи», не векселя, не долговые расписки, не запросы из министерств и департаментов — это были письма, чужие письма которые свидетельствовали как против их отправителей так и против получателей.
«Пламенник» выполнил мой приказ. Он добыл документы, изобличающие графа Чернышёва и канцлера Российской империи Нессельроде, как завербованных британской и французской разведками врагов России. Доказательств было более, чем достаточно. Оба осознанно вредили Империи — один на ниве государственного управления, другой — на дипломатическом поприще.
Из сих писем явствовало, что все началось с личной неприязни ко мне. Сначала меня в этих задушевных посланиях величали «провинциальным выскочкой», «этим екатеринославским Прометеем», «уездным анфан терибль». Затем, неприязнь эта перешла на мои нововведения. В письмах стали мелькать эпитеты «губернии России пропахли бездымным порохом», «от треска шабаринок у кобыл случаются выкидыши», «из-за этих его револьверов скоро опустеет Русь-Матушка…».
Как это уже не раз было в истории и не раз еще будет, на Западе заметили эти «остроумные замечания» в мой адрес, и когда во многом благодаря моим стараниям события Крымской войны стали развиваться не так как планировали наши враги, Босфор и Дарданеллы перешли под контроль Черноморского флота, освободительное движение на Балканах и Пиренеях получило новый импульс, польский мятеж был подавлен, а враг — отброшен от Петербурга, мои личные враги получили предложение, от которого не смогли отказаться.
Причем, вербанули Чернышёва и Нессельроде без особых выкрутасов — грубо и примитивно. Одного застукали за утехами, в православной стране мягко говоря, не принятыми. Второго запугали проблемами со здоровьем, предлагая чудесное исцеление в швейцарской клинике. И пошло, поехало. Сии сановники сливали государственные и военные секреты Империи целыми папками. Попутно пытаясь от меня избавиться.
Сначала тщились раскрутить историю с прижитым на стороне младенцем, для чего подключили с одной стороны Лавасьера-Левашова, с другой — Лопухина. Замысел втянуть меня в отдающую мистическим душком историю был, следует признать, неплохим.
Будь это все романом, пожалуй, иные чувствительные барышни в ужасе отбросили бы такую книжку, опасаясь читать ее дальше, но обезумевшая Шварц, чиркнув по глотке жандарма и проделав дырку в голове парижского содомита, не дала завершиться этому приключению, задуманным иностранными разведками финалом.