Тогда от более тонких методов, враги по обе стороны пролива Ла Манш, перешли к тактике террора. Теперь они не только хотели устранить меня физически, но и посеять в сердце императора страх перед моими проектами, напрямую связав убийства, совершаемые «Народным действием», с якобы недовольством подданных моими реформами.
«Щит» отбил эту атаку. Подзуживаемые британским резидентом Улиссом Андерсоном, Чернышёв и Нессельроде поняли, что отрабатывать английские фунты все равно придется, и принялись искать иные мои «уязвимые» места. В помощь им был завербованы старый князь Щербатов и действующий министр финансов Фитингоф.
Щербатов отвалился довольно быстро. Все эти шпионские игры оказались ему не по зубам. А Фитингофа заманила в «медовую ловушку» моя «Игла» и теперь он плясал под мою дудку. К тому же мои опережающие действия в операции «Золото Маккензи» спутали врагам все карты. Я намеренно вносил в эту историю с ледяным аляскинским Эльдорадо нотки истерической путаницы.
В итоге, посланный за «Святой Марией» броненосец «Ворон» потерпел крушение, а пароход «Персеверанс», экипаж которого должен был разоблачить «русскую аферу», а в итоге — я в это верил — сам оказался в ловушке. Иволгин ведет изыскания на Клондайке — где, признаться, я и не рассчитывал ничего найти — а «Тень» ведет взбунтовавшихся британских моряков на юг Аляски, где скорее всего, ни черта нет.
На выручку моим парням скоро должен выйти первый в мире ледокол океанского класса «Ермак», оснащенный по последнему слову российской техники. Золото Аляски у России будет. В этом я не сомневался. И тогда царь уж точно не поддаться на уговоры янки из Вашингтона продать эти «бросовые» земли. А ведь там есть не только золото.
Осознав, что уязвить им меня не удается, Чернышёв и Нессельроде попытались было разыграть последнюю карту. Обличить меня в том, что я продал секреты передовой российской науки и технологий иностранной державе, пригласив высокопоставленных британских военных и сановников на демонстрацию новейших образцов оружия и техники.
Я знал, что соответствующие статейки уже были разосланы по либеральным газетенкам. Да вот только завтра они выйдут с иными заголовками, нежели запланировали эти господа. Вместо «ГРАФ ШАБАРИН СНОВА ПРОДАЛ РОССИЮ!», будет напечатано аршинными буквами: «ВЫСОКОПОСТАВЛЕННЫЕ САНОВНИКИ ПРОДАЮТ РОССИЮ!», «ДВА ГРАФА-АКРОБАТА. КАК ЧЕРНЫШЁВ И НЕССЕЛЬРОДЕ ЖОНГЛИРУЮТ РУССКИМИ СЕКРЕТАМИ ЗА АНГЛИЙСКИЕ ФУНТЫ!».
Агенты «Щита» уже присматривают за наборщиками в типографиях, чтобы они не допустили опечаток. А после того, как эти газеты разойдутся по рукам, я представлю его императорскому величеству неопровержимые доказательства вины упомянутых высокопоставленных лиц.
Лондонская биржа гудела, как гигантский улей. Брокеры кричали, размахивая акциями. Курс русских ценных бумаг, после публикации «отчета Клэйборна», упал до минимума. Английские же, особенно акции компаний, связанных с колониальной экспансией и Комитетом по русским делам, росли. Оптимизм витал в воздухе, который пах потом, пылью и деньгами.
И в этот момент, как гром среди ясного неба, по Лондону ударили… мальчишки — разносчики газет. Их пронзительные выкрики вскрыли биржевой гул, как банку русской тушенки:
— «The Northern Star»! Сенсация! ВЕЛИЧАЙШАЯ АФЕРА ВЕКА! КОМИТЕТ ПО РУССКИМ ДЕЛАМ СКРЫВАЛ ЗОЛОТО! ЧИТАЙТЕ ИСТОРИЮ ОБМАНА!
— «The Globe»! РУССКИЕ ПРАВЫ! АНГЛИЯ ОБМАНУЛА МИР! ТАЙНЫЙ ЗОЛОТОЙ ПРИИСК НА ЮГЕ! КОМИТЕТ ПОГРЯЗ В ОБМАНЕ!
— «The Clarion»! ДОКАЗАТЕЛЬСТВА! ЛЖИВЫЙ ОТЧЕТ! КЛЭЙБОРН — МАРИОНЕТКА! ЗОЛОТО БРИТАНСКОЙ КОЛУМБИИ! ПРЕДАТЕЛЬСТВО В ВЕРХАХ!
На бирже на секунду воцарилась мертвая тишина. Тысячи глаз уставились в газеты, которые как чумные пятна расползались по залу. Потом рванул шквал. Брокеры ринулись к посыльным. Крики стали истеричными:
— Продаю «Hudson Bay»! Все! Срочно!
— Куплю «Russian Mining Consolidated»! Любой объем! ДАЮ НА ДЕСЯТЬ ПРОЦЕНТОВ ВЫШЕ!
— Где подтверждение⁈ Это ложь!
— Там золото! Настоящее! Комитет нас предал!
— Продавай все колониальное! Все, что связано с Чедли!
Паника была мгновенной и всесокрушающей. Курс акций компаний, афелированных с Комитетом по русским делам и колониальных предприятий рухнул в пропасть за минуты. Фондовый индекс покатился вниз, как подстреленная птица. Напротив, русские бумаги, еще недавно считавшиеся бросовыми, взлетели до небес. Спекулянты, игравшие на понижение России и повышение Англии, оказались разорены в мгновение ока. Зал биржи превратился в ад: вопли, драки, рвущиеся в клочья контракты, бледные лица разоренных людей.
Второй акт драмы разыгрывался в Комитете по русским делам.
Лорд Чедли читал свежий номер «The Northern Star». Рука, державшая газету, дрожала. Монокль выпал и закатился под стол. Его лицо из багрового стало землисто-серым.
— Не… не может быть… — хрипло прошептал он. — Это… это чудовищная ложь! Клевета! Кто он… этот Паттерсон⁈
— Невидимка, призрак! — выкрикнул Монктон, который метался по кабинету, ловя обрывки новостей от вбегавших перепуганных клерков. — Какое теперь это имеет значение, сэр?.. Биржа… милорд… все рухнуло! Акции… падают катастрофически! Телеграммы от губернаторов… Запросы из парламента… Народ у здания… Они кричат о предательстве!
— Но это же ложь! — закричал Чедли, вскакивая. — Мы ничего не знали о южных россыпях! Клэйборн… его отчет…
— Отчет⁈ Именно отчет этого вашего любимчика сделал нас лжецами в глазах самых уважаемых людей Англии! — в отчаянии воскликнул Монктон. — Теперь любое наше слово против этого… этого мифа о южном золоте будут считать попыткой скрыть правду! Этот Паттерсон… он знал детали! Откуда⁈
Глава контрразведки Комитета осекся. В голове его мелькнула мысль о странном клерке, доставившем отчет Клэйборна. Ловушка. Все было ловушкой.
Внезапно дверь распахнулась. Секретарь, бледный как полотно, протянул депешу, переданную из Шотландии, куда она была доставлена покетботом из штата Виктория в Британской Колумбии.
— От губернатора, — пробормотал Монктон, схватил ее пробежал глазами, а затем прочел вслух, голос его срывался:
— Срочно… Лондон… Комитет… Независимые старатели группы Барнса обнаружили богатейшие россыпи золота. Участок — заброшенная русская фактория Gorely Yar. Подпись — губернатор…
Телеграмма выпала из рук Монктона. Это был приговор. Настоящее золото нашли. Нашли независимые старатели, в том самом месте, о котором судачат кумушки всего Лондона, да что там — Лондона! Всей Англии! Судачат с подачи неуловимого Паттерсона. После публикации разоблачающего отчета Клэйборна об отсутствии золота на севера Аляски. После обвинений, выдвинутых против Комитета, в сокрытии истины. Все сошлось в одну оглушительную, сокрушительную какофонию позора.
— Предатели… — прошипел Чедли, глядя в пустоту.
Его лицо исказила гримаса ярости и бессилия. Он схватился за грудь, со стороны сердца. Из горла вырвался хрип. Лицо лорда снова побагровело. Он пошатнулся и рухнул на ковер, как подкошенный дуб, опрокидывая стул. Слюна вытекала из уголка рта. Апоплексический удар убил одного из самых влиятельных политиков Британской империи.
Монктон застыл в оцепенении, глядя на поверженного патрона и на депешу — материальное доказательство их краха. Крик секретаря, зовущего врача, казался доносящимся из другого измерения. Комитет по русским делам, созданный для того, чтобы разоблачить русскую аферу, был разгромлен. Не силой оружия, а силой лжи, подкрепленной вовремя подброшенной правдой.
Его карьере конец. Его ждало не награждение, а позорное расследование, обвинения если не в измене, то в чудовищной, катастрофической некомпетентности.
— Паттерсон… Барнс… Клэйборн… — бормотал он бессвязно.
Где была правда? Кто кого вел? Не зная о том, что всю его деятельность направлял русский вице-канцлер Шабарин, сэр Эверард Монктон, главный аналитик разведывательной службы Комитета по русским делам чувствовал лишь ледяное дуновение чужого, безжалостного расчета.
— Это не может быть подлогом, Шабарин? — спросил император, с отвращением швыряя бумаги на стол.
— К сожалению, нет, ваше императорское величество, — сказал я, солгав лишь в первом слове. Я вовсе не сожалел о том, что приближенные царя оказались подонками.
— А ведь они на тебя все время мне доносили, Шабарин, — продолжал самодержец. — У меня полный ящик таких доносов. В чем только тебя не обвиняли эти господа. Даже в том, что ты осчастливил когда-то супругу управляющего Варшавской биржей… Скажу откровенно — меня это не интересует. Ты укрепляешь трон, а следовательно — всю империю. Ты защитил меня и мою семью от этих «революционеров». А что касается твоих грехов — действительных и мнимых… Сказано — кто сам без греха, пусть бросит камень… Об этих, можешь больше не беспокоится… Суд разберет их грехи и вынесет справедливый вердикт… Что касается тебя… Жалую титулом канцлера Российском империи!
Я лишь поклонился. Покидая Зимний дворец, я вдруг почувствовал, что пройден важнейший этап всей моей жизни. Причем, не только той ее части, которую я провел в XIX веке. И ощущение это завершенности, было хоть и хрупким, но, черт побери, приятным.
Вернувшись в свой кабинет в здании Особого комитета, я с удовольствием поставил подпись в многостраничном документе. Это был проект «Договора о пересмотре условий торговли и мореплавания в Балтийском и Черном морях, а также о признании зон российских экономических интересов». Текст был сухим, юридически безупречным, но за каждым пунктом стояли недели напряженной работы, начавшихся сразу после демонстрации на полигоне ИИПНТ и окончательно завершенной сейчас, в конце весны.
Договор был весьма выгоден России, ибо означал отказ от признания унизительных статей, предлагаемых державами антирусской коалиции, в рамках так называемого «Парижского трактата о нейтрализации Черного моря».
Россия окончательно закрепляла свое право иметь на всей акватории этого водоема Военно-морской флот и базы, значительные таможенные льготы для русских товаров на ключевых рынках двух империй, признание преобладающего влияния России на Балканах — фактически, зеленая улица для поддержки славянских восстаний против Османской империи, уступки в Средней Азии, укреплявшие русские позиции на Востоке, секретные протоколы о делимитации сфер интересов на Тихом океане.