Епифаний съежился. И вместо того, чтобы выудить деньги из чужого кармана, потянул их из своего. Кондуктор приблизился, дохнув смесью чеснока и сала. Ощупал угрюмым взглядом пассажира, что явно походил на тех типов, о появлении коих каждому государственному либо коммерческому служащему, велено циркуляром Департамента полиции извещать городовых. Безденежный, беспашпортный, безработный. Вытащит в вагоне кошелек у пассажира, а спрос будет с кого?
Трамвай как раз тормознул возле модного архимагаза «Две Лизы». Ни слова не говоря, кондуктор ухватил Раскольникова за воротник и поволок прочь из вагона. Тот и не думал сопротивляться, радуясь, что последние медяки останутся при нем. Под вывеской с изображением торгового знака — две дамочки, одна — в неглиже, а другая одетая с головы до ног во все модное — держиморда остановился, не выпуская взятого в полон приезжего. Потянул из кармана свисток.
Свистнуть не успел. Из соседней подворотни выскочил парень, с размаху воткнул в грудь кондуктора нож, рванул за руку ошеломленного Епифания и потащил за собой. Приезжий снова не стал сопротивляться. Наоборот — мчался со всех ног. Сообразил, что останься он на месте происшествия — точно не миновать ему кутузки. И хорошо еще если убийца оставил на рукояти ножа отпечатки пальцев и государственный присяжный поверенный его, Епифания Федоровича Раскольникова, оправдает. А если — нет?
Когда я представил сотрапезников друг другу, они не стали делать вид, что совсем незнакомы. Тому, что губернский секретарь, двадцативосьмилетний учитель из Боровского городского училища наслышан о знаменитом химике, я не удивился, но вот чтобы — наоборот. Все оказалось просто. Некоторые статьи Циолковского были уже опубликованы Русским физико-химическим обществом и Менделеев их читал. И пока двое ученых обсуждали свои узкоспециальные темы — глуховатый учитель пользовался специальным электрическим слуховым аппаратом — я вполголоса диктовал официанту заказ.
У этих двух ученых мужей я не спрашивал, что они предпочитают на ужин? Вкусы Дмитрия Михайловича я просто знал, а Константин Эдуардович привык к простой пище. Так что никто из них на меня в обиде не будет. Когда накрыли на стол, я все-таки постучал серебряной вилкой по краю тарелки, привлекая их внимания. Оба глянули на меня с некоторым недоумением, словно, только что заметили, что с ними за одним столом сидит канцлер Российской империи. Всего лишь.
— Прошу прощения, господа! Я вам не мешаю?
Провинциал смутился, а столичный ученый развел руками.
— Извините, Алексей Петрович, но вы же знаете нас, ученых. Нам всегда найдется, что обсудить.
— Вот и обсудите. У вас для этого масса времени будет! Ведь господин Циолковский принял мое приглашение возглавить работы по конструированию и строительству цельнометаллического дирижабля.
— В самом деле? — обрадовался директор Химического института. — Ну слава Богу! Давно пора осваивать воздушное пространство не только самолетами.
— Простите, Алексей Петрович, — проговорил будущий пионер русского космоплавания. — Вы сейчас произнесли очень интересную фразу…
— Какую же?
— Вы сказали — «масса времени».
— Ну это лишь речевой оборот.
— А я думаю, что не только оборот, — задумчиво проговорил Циолковский. — Я много думаю об этом в последние месяцы… Эквивалент массы, энергии и времени…
Так. Он мне тут, неровен час, формулу Эйнштейна выдаст — Е равно МС квадрат, за двадцать лет до немецкого физика. Взять что ли салфеточку и набросать ее? Пусть эти светила науки вытаращатся. Нет. Не стану. Зачем у этого стеснительного парня отнимать открытие. Надо только, чтобы и Менделеев заинтересовался. Если эти двое сделают мне к баллистической атомную боеголовку, лет за шестьдесят до Хиросимы, размеры моей благодарности не будут знать границ.
— Так, уважаемые господа ученые, обещайте мне, что вы обязательно обсудите эту идею, а пока давайте уже вкушать эти великолепные блюда, покуда они не остыли и не заветрились.
Судя по тому нетерпению, с каким двое ученых накинулись на фирменные блюда от Шустова, они не столько были голодны, сколько хотели поскорее избавиться от своего высокопоставленного сотрапезника — меня — то есть — и вернуться к своим высокоученым материям. Ладно. Я и не собираюсь долго отнимать у них драгоценное время. Будет неплохо добраться пораньше домой. Чтобы Лизонька не забивала себе голову разными там блондинками.
— А теперь я хотел бы сообщить вам о том, ради чего вас собственно сюда пригласил, господа, — сказал я, разливая по фужерам знаменитый Шустовский коньяк. — Сами понимаете, я человек государственный и блюду прежде всего интересы Империи. Цельнометаллические дирижабли, Константин Эдуардович, и ваши искусственные полимеры, Дмитрий Иванович, мы обязательно сделаем. Однако сейчас речь пойдет о… безопасности нашего государства.
Убийца почтового кондуктора тащил Епифания за собой через проходные дворы, в темную путаницу переулков, пока, наконец, не толкнул дверь, ведущую на черную лестницу. Здесь было темно, хоть глаз выколи, но парень вынул из кармана электрический фонарик.
Раскольников впервые увидел лицо лихоимца. Оно было плоское, рябое, нос пимпочкой. Ухмыльнувшись, рябой указал ему на лестницу. Епифаний принялся покорно подниматься, покуда не уперся в дверь в глухой стене.
— Стукни два раза, опосля еще три, — велел убийца.
Раскольников сделал, как он сказал. Через несколько мгновений дверь отворилась. На черную лестницу дохнуло жилым теплом. Мягкий свет электрических ламп озарял большую прихожую и Епифаний увидел хорошенькую, легкомысленно одетую девушку.
— Входите, — сказал она ему и обратилась к рябому, протянув ассигнацию. — Спасибо, Шмыга. Хозяин тобой доволен.
Тот схватил бумажку, ощерился редкими зубами и исчез. Раскольников переступил порог, чувствуя себя неимоверно грязным в этой роскошной квартире. Девушка смотрела на него с холодным любопытством, как на бродячего кота.
— Меня зовут Ксения Павловна, — сказала она. — С этой минуты вы должны делать все, что я вам скажу.
Епифаний приосанился. Ему нравилось, что им командует такая красавица, хотя он и не понимал, зачем этот Шмыга притащил его в эту квартиру.
— Родион, — соврал он.
— Хорошо, пусть будет — Родион, — кивнула Ксения. — Пройдите вот сюда. — Она показала на одну из дверей, которые выходили в прихожую. — Вымыйтесь, вычистите зубы, побрейтесь. Свою одежду, вплоть до носков и нижнего белья бросьте в ящик, который вы увидите в ванной комнате. Ефим принесет вам все новое и чистое. Хозяин не любит, когда человек неопрятно одет и грязен.
— Слышь, Ксюша, а он кто, это твой хозяин? — совсем осмелев, спросил Раскольников.
— Во-первых, никакой фамилярности. Для вас я только Ксения Павловна. А во-вторых, вы не в том положении, чтобы задавать вопросы.
— А в-третьих, я не просил меня сюда затаскивать, — окрысился гость.
— Ефим! — негромко позвала девушка.
Одна из дверей распахнулась и в прихожую протиснулся здоровенный мужик.
— Проводи гостя в ванную, а когда будет готов — приведи его в Фиолетовую гостиную, — распорядилась Ксения Павловна и удалилась.
Ефим с хрустом стиснул кулаки.
— Ну?
Через полчаса Епифаний, вымытый, выбритый и переодетый во все чистое, был уже в комнате, где все было фиолетовым — обои, портьеры, обивка мягкой мебели. Здесь не было электрического освещения. Свечи в канделябрах источали запах нагретого воска.
Ефим втолкнул Раскольникова в гостиную, закрыл за ним дверь. Гость остался стоять, не зная, куда приткнуться. И тут другая дверь распахнулась и вошла Ксения Павловна, толкая кресло на колесах, в котором сидел старик.
С виду обыкновенный старикан — лысый, как бильярдный шар, укутанный в халат и шлафрок. Вот только на спинке кресла торчало что-то вроде граммофонной трубы, от которой к горлу сидящего тянулась трубка.
— Вот, Владимир Ильич, — заговорила девушка, перед вами тот самый молодой человек, который вам нужен.
Старик кивнул и заговорил. Голос его раздавался не изо рта, а из «граммофонной» трубы, отчего казался механически мертвым:
— Раскольников Епифаний Федорович?
Именовавший себя Родионом, кивнул.
— Воспитанник Нижегородского Воспитательного дома, — продолжал хозяин. — Родители неизвестны. Фамилию взяли из популярного романа, а имя и отчество позаимствовали у надзирателя. — Он покосился на девушку. — Как ты думаешь, Ксюша, похож?
Та вытащила из кармана фартука карточку, внимательно посмотрела на нее, потом — на Епифания, снова на карточку.
— Определенное сходство есть, Владимир Ильич.
— Вот и я так думаю, — откликнулся старик. — Я-то хорошо знал его в молодости. — Он помолчал и опять обратился к Раскольникову: — Как ты думаешь, зачем тебя сюда привели?
Тот шмыгнул носом, проговорил с робкой надеждой:
— Вы нашли моих родителей?
— Стал бы я возиться, — усмехнулся хозяин. — Родители твои какой-нибудь извозчик да уличная девка… Однако по злой насмешке природы, ты оказался наделен сходством с одним весьма значительным лицом. И это мне на руку…
— С каким лицом? — живо заинтересовался Епифаний. — Надеюсь — с князем или графом? А может — с известным ученым или писателем?
— Учись молчать и слушать. — оборвал его калека. — И все узнаешь в свое время.
Раскольников только кивнул.
— Накорми его, Ксюша, покажи комнату, где он будет жить. И с завтрашнего утра приступай к подготовке.
— Подождите меня здесь, — сказала девушка гостю, ошеломленному непонятной переменой в судьбе.
Она выкатила кресло-коляску из Фиолетовой гостиной и вскоре вернулась.
— Идите за мною!
Ксения Павловна пошла вперед. Епифаний поплелся за нею, исподтишка разглядывая ладные ножки, выглядывающие из-под подола слишком короткого платья. Мелкий воришка, выкормыш Воспитательного дома чувствовал себя как нельзя лучше.
Еще бы! Что бы там ни задумал этот безголосый калека, а уже сама возможность проводить время рядом с такой девахой — большая удача. Надо будет улучить минуту и прижать ее