Британцы же замешкались и сбавили скорость, поэтому скоро мы начали от них всё больше отрываться. Однако то, что произошло дальше, стало сюрпризом даже для меня.
— Внимание, приказ! — раздался в селекторе голос Ушакова. Он звучал как-то странно, что заставило меня насторожиться. — Эскадре Понятовского взять право на борт и бросить якорь. Великий князь Понятовский и граф Разин, вы должны явиться на флагманский линкор «Разящий» сию же минуту!
— Есть! — услышал я Витольда.
— Есть, — ответил сам.
— Игорь Сергеевич? — удивился Богдан.
— Оставляю эскадру на вас, парни, — кивнул я.
Объяснять ничего не хотелось, да и не мог толком. Я и сам не понимал, что происходит. Поэтому вышел из капитанской рубки и на магической тяге отправился в сторону флагмана, на котором колыхался флаг Российской Империи.
Мы с Витольдом скоро ступили на борт рядом с Михаилом. Он выглядел так же странно, как и звучал его голос, был предельно серьёзен, даже мрачен.
— Что случилось? — заволновался Витольд.
— Скоро увидите…
А затем мы молча наблюдали, как русский флот пересекает границу, которая нам требовалась для проведения всех необходимых работ. Но корабли не сбавляли ход, а британский флот уже выстроился и встал перед нами заградительной стеной. Даже потрёпанный штормом, он всё ещё выглядел грозно. Британцы — что в моём прошлом мире, что в этом — отлично знали морское дело, тут уж ничего не скажешь.
— Но почему мы не останавливаемся? — спросил я.
Витольд глазами задавал тот же вопрос, а Ушаков молча взглянул на мачту. Мы тоже повернулись как раз в тот момент, когда вместе с флагом Российской Империи начал подниматься ещё один.
— Это же… — ахнул Витольд.
— Да, мой друг, — осклабился Ушаков.
И только теперь я понял, что он был не мрачен, а воодушевлён. Полон боевой ярости, которую сдерживал, чтобы обрушить её на врага, если потребуется.
На мачте поднимался личный флаг императорского рода. Это означало, что сам Пожарский сейчас находится на борту «Разящего».
— Охренеть! — выдохнул я и снова повернулся в сторону британцев.
Они тоже заметили флаг и поняли, что мы не собираемся останавливаться. Русский флот продолжал на полном ходу двигаться прямо на них, словно молот, который вот-вот разобьёт их наковальню гремучего шторма.
И вдруг я осознал, что мы на пороге большой войны. Британцы столько времени провоцировали нас, прощупывали границы дозволенного, лезли в наши земли, засылали шпионов, вмешивались в нашу работу. И теперь получили ответ.
Россия больше не будет терпеть!
Вдруг я почувствовал, как по телу прокатывает волна воодушевления. Иррациональный, но вполне объяснимый порыв ярости и готовности сражаться за свою Родину. Я даже поймал себя на мысли, что не хочу, чтобы британцы отступили. Пускай! Пускай они упрутся рогом! И тогда мы ворвёмся на их позиции, разметаем их ржавые корыта и отправим хвалёный британский флот на дно Балтийского моря!
Вдруг за спинами послышалось удивлённое роптание. Я обернулся и увидел, как на борт поднимается высокий широкоплечий человек. Я сразу его узнал, хотя вживую видел впервые. Только на портретах, в телевизоре, в интернете, где он мелькал не раз.
Даже помыслить не мог, что встречу его здесь.
Когда Пётр Александрович встал рядом с нами, мы разом поклонились. Этот человек внушал уважение одним своим видом и необъяснимой аурой, которая не имела ничего общего с магией. И почему-то он притягивал к себе взгляды. Чем-то он мне напоминал того же Соколова, если бы того удалось нормально нарядить, причесать и выбить солдафонские повадки.
— Так вот, значит, какой вы, граф Разин, — улыбнулся император, глядя на меня.
— Ваше Императорское Величество, — слегка поклонился я.
Витольд и Михаил трепетали рядом с этим человеком. Матросы, офицеры переглядывались. Их переполняли эмоции, будто сам бог сейчас стоял перед ними. А я же…
Он мне просто понравился. Я мигом считал что-то близкое по духу и почувствовал, что не нужно ждать от императора какой-нибудь подляны, постоянно взвешивать каждое слово или оглядываться, не заносит ли кто-то из его сподвижников клинок над моей шеей.
Я приосанился и встал с ним на равных, чем вызвал испуганные взгляды Ушакова и Понятовского. Пётр Александрович же добродушно спросил:
— Поможете нам сделать громкое заявление от лица всей державы, Игорь Сергеевич?
— Конечно. Что от меня требуется?
— Слышал, вы не так давно освоили стихию земли. Это верно?
— Да.
— Тогда… просто смотрите и всё поймёте, — и усмехнулся.
Я снова взглянул на британцев. Они продолжали стоять, а расстояние между нами сокращалось все быстрее. Мы приближались к границе невозврата, когда они просто не успеют развернуться и уйти. И тогда столкновения не избежать.
Несмотря на буйный ветер, качку и рёв моторов, в воздухе повисло молчание и вязкое, почти осязаемое напряжение. Ушаков с яростью смотрел вперёд — он жаждал битвы. Витольд, казалось, готов был рвануть в одиночку, не дожидаясь остального флота. И только император с лёгкой улыбкой смотрел перед собой, будто точно знал, что произойдёт дальше.
Британцы повернули.
Их корабли начали медленно разворачиваться, пока не показали корму и скрылись в шторме, который пришлось успокаивать силами магов.
— Победа, господа! — воскликнул император. — Британцы не осмелились противостоять нам!
— Ур-ра-а-а! — рьяно подхватил Михаил.
— Ур-ра-а-а-а! — поддержал его Витольд.
Затем присоединились все матросы и офицеры. От линкора по всему флоту раздались оглушающие троекратные возгласы:
— Ур-ра-а-а! Ур-ра-а-а-а! Ур-р-ра-а-а-а-а!
Но и это было ещё не всё. Когда ликование утихло, а британцы стали лишь тонкой полоской на горизонте, русский флот наконец-то остановился.
Мы шли долго. Я не привык ориентироваться на море, но мы точно ушли намного дальше, чем планировали прокладывать траншеи.
А когда корабли бросили якорь, император снова обратился ко мне:
— Приготовьтесь, Игорь Сергеевич. — Он шагнул к краю борта и взглянул вниз. — Я же правильно помню, что там, под нами, скалистый грунт?
— Да, верно, — кивнул я.
— Отлично, — кивнул он, а затем обратился ко всем: — Господа!
И, подхватив себя магией, воспарил над морем. Я почувствовал, как вокруг него сгущается огромное количество магического поля. Затем и без того неспокойное море забурлило, по корпусу корабля прокатилась волна вибрации, и над морем показалась вершина тёмной скалы.
Она росла вверх, словно острый зуб, но по мере того, как становилась выше, формировалась в длинную трапецию с ровными гранями и остановилась только когда достигла высоты метров пятьдесят, не меньше.
Встав на вершине, император воскликнул:
— Вперёд, господа!
И с кораблей взлетели сотни могущественных магов. Общая концентрация магического поля, которая исходило от ближайших из них, немного поддавливала даже меня. Я переглянулся с Михаилом и Витольдом. Мы обменялись ухмылками и прыгнули за борт.
Пришлось использовать всё своё умение магии земли и воды, чтобы из грунта, находящегося на дне, вырастить такой же обелиск. Демоны его раздери! Это отняло у меня львиную долю сил! Я весь вспотел, каждый мускул напрягался и едва не бился судорогами… Но это получилось!
Скоро от горизонта до горизонта Балтийское море разграничил ряд чёрных обелисков. Было нетрудно догадаться, что это знак всем врагам нашего государства. Там, к востоку от этой границы, море теперь не нейтральное, и даже не шведское.
Оно теперь русское!
Глава 24
Британская империя, секретная квартира Тайного Совета.
Тулия Смит сидела на своём любимом кресле, доставшемся от бабушки. — единственной вещи, которую ей позволили взять с собой из родного дома. Она любила расслабиться в нём и читать книжку под чашку горячего чёрного чая. Могла проводить часы за этим занятием, совсем позабыв обо всём. Иногда она даже забывала про еду, и Оливер приносил ей булочки, бутерброды и даже целые подносы угощений.
Каждая вмятина в этом кресле подстраивалась под Тулию, движения вызывали знакомый тихий скрип старой потёртой кожи. Кресло пахло домом, бабушкой, которую Тулия любила, наверное, больше остальных своих близких… и детством, которое уже давно и безвозвратно потеряно.
Но здесь, в этой треклятой квартире, даже бабушкино кресло не спасало, не помогало расслабиться и забыться. Тулия листала страницу за страницей и не помнила их содержание. Никакого удовольствия от чтения, никакого уюта, несмотря на дорого обставленную «клетку», в которой её заперли.
Размышления о тяжёлой судьбе прервало бренчание замочной скважины. Тулия оглянулась, и когда дверь отворилась, в комнату вошёл её брат.
— Оливер, — тихо позвала она.
— Тулия, — мрачно отозвался брат.
Девушка подскочила и крепко обняла Оливера, прижалась и еле сдержала порыв разреветься. Оливер был вторым человеком после бабушки, близким для неё, и когда он находился рядом, можно было позволить себе проявить эмоции.
— Как ты, дорогая?
— В порядке, — соврала Тулия.
— Они с тобой хорошо обращаются?
— Не волнуйся, дорогой. Лучше позаботься о себе.
Тулия действительно беспокоилась не за себя, а за Оливера, который, впрочем, и стал виновником, пусть и не прямым, всей сложившейся ситуации. Хотя, конечно, во многом виноваты закостенелые семейные устои, которым неуклонно следовали их родители. Немного свободы позволялось только ей, Тулии, за что братья частенько называли «принцессой Смит». Она могла тратить время на хобби и заниматься чем хотела, а достижений на поприще семейного дела от неё никто особо и не ждал. Колин Смит сосредоточил на своей дочери всю заботу, которую не хотел или по какой-то причине не мог дать сыновьям. И поэтому Тулия единственная из детей питала к нему тёплые чувства.
— Сестра… — прошептал Оливер, — слушай внимательно.
Тулия насторожилась, но, вовремя сообразив, не показала виду, чтобы не вызвать подозрений.