Через день после того, как все мои гости уехали, настала очередь для того, чтобы окончательно рассчитаться со всеми людьми, создававшими хорошее настроение на приёме, который, я уверен, что будут обсуждать не только в Екатеринославской губернии, но и за её пределами. Просто, таким образом никто ещё никого не принимал, не устраивал балов. Или же мне об этом неизвестно.
Что касается Миловидова, то артист решил, что те песни, которые он выучил и которые столь неплохо «зашли» публике, имеет право исполнять. Он даже не удосужился меня спросить о том, можно ли ему это делать. Этот деятель просто поставил меня в известно, что песни будут греметь на всю Одессу и за её пределами. И что он прославит и песни и меня, как их автора.
Нахрен мне его слава? Нет, конечно, и она нужна. Я не лишён тщеславия, но мне нужны деньги! Каждый проект должен иметь целью прибыль. Пусть не деньгами, но только лишь слава автора актив какой-то неполноценный. Те мои знания, которые я перенес из будущего, должны работать на достижение цели. В среднесрочной перспективе я должен стать несколько больше, чем малоизвестный и слабосильный молодой боярин Шабарин. Для этого нужны деньги, для этого нужна сила.
— Но как же так! — блеснул руками в знаке полного негодования Миловидов. — Эти песни должны знать люди!
— Скажите, уважаемый господин Миловидов. А что артиста делает знаменитым? — спросил я, но, не дожидаясь ответа, предложил свою версию ответа. — Чаще всего, артиста делает известным именно то, что он исполняет. Он может не обладать великолепнейшими вокальными данными, артист может лишь быть приятным на вид и достаточно смелым и открытым. Я уверен, что именно песни делают из певца знаменитость, а это не только слава, на которую вы ссылаетесь, это ещё и деньги, связи, принятие в обществе, возможность сказать то, что обязательно должны услышать многие. И вы хотите всё это у меня забрать, то есть мои песни, исполнять их, а мне сказать спасибо?
— Но, чего же вы хотите, господин Шабарин? — спросил артист.
— Всего лишь долю, — спокойным голосом произнес я. — С каждого выступления. Это, если у вас нет пяти сотен рублей серебром за каждую песню заплатить сейчас.
Нет, заделаться продюсером у Миловидова — такая себе перспектива. Хотя, если бы российское общество было хоть немного более эмансипировано, то я бы предложил бы заняться этим Эльзе. Мне кажется, она достаточно коммуникабельна, чтобы стать продюсером того же Миловидова. Но вряд ли получится. Наверное, в этом мире такая профессия и вовсе непонятна.
Вместе с тем, российское общество уже готово к восприятию творческих людей, как неких эстрадных звёзд. Тот же Пушкин был никем иным, как звездой. Так почему бы не стать подобной звездочкой и артисту, который будет исполнять песни?
Да, патентное право в России развито из рук вон плохо. На мой же взгляд, если подкидывать Миловидову одну песенку в два-три месяца, то он может продержаться долгое время на плаву и быть весьма известным исполнителем. Не хватает все же технологий носителей для песен, вот на этом можно было бы заработать очень и очень хорошо. Я не знаю как делаются грампластинки, уж тем более в этом мире считаю невозможным создать что-то более технологичное. Но вот, что можно продавать, так это напечатанные на бумаге тексты песен с нотами.
А ведь я ещё даже не прошёлся по некоторым тем произведениям, которые можно было бы продать в этом времени. Помнится, как дед напевал «Крутится, вертится шар голубой»… старая песня, но она не отпускала деда всю его жизнь. Или взять «Bésame mucho». Пусть испанский язык в этом времени далеко не самый популярный, но подобную мелодичную песню обязательно будут петь, она будто врывается в мозг. И подобных песен… Вспомнить бы еще.
— Вот моё предложение… — сказал я и протянул два исписанных листа бумаги.
Это был составленный мной договор с Миловидовым о том, что он имеет право использовать мои песни, но за это с каждого исполнения должен отдавать мне всего-то тридцать процентов от заработка, что приносят произведения. Как по мне, очень щадящий договор. Что же касается контроля исполнения, то здесь я, конечно же, был не в самом выгодном положении. Но, достаточно будет узнать, сколько Миловидов даёт концертов в той же самой Одессе, чтобы примерно прикинуть возможный свой доход от его певческой деятельности.
В договоре также было прописано, что в течение трех лет не реже, чем один раз в три месяца я должен буду представлять одну песню. Это я подсчитал, сколько примерно могу вспомнить произведений, подобрать аккордов, чтобы самому не попасть впросак, когда не смогу выдать ничего нового. Для достаточно медленно текущего времени, свойственногоё в эту эпоху подобное обновление репертуара более, чем достойно.
— И как вы будете следить за мной? — с интересом спросил Миловидов.
— А сколько вы уже получили приглашений от Екатеринославских дворян? — вопросам на вопрос отвечал я. — Даже, если вы возьмёте плату за свое выступление соразмерно той, что положил вам я, то вы будете должны мне уже почти шесть сотен рублей.
— Право слово, вы меня вгоняете в крепостничество! — воскликнул артист.
— Так живите той самой жизнью, что и жили до знакомства со мной. Будьте во втором составе Одесской оперы, бесславным артистом, который мог бы стать знаменитостью, — сказал я.
В целом, мы с Миловидовым нашли общий язык, хотя это было не совсем просто. Те подходы, которые я хотел использовать в отношении этого артиста, в это время не использовались. Мало того, у меня был только один метод, который мог бы заставить Миловидова следовать букве нашего договора. Этот метод — принуждение через силу.
Ну, не мог я запросто так отдавать все те песни, которые в будущем приносили исполнителям и авторам баснословные деньги и славу.
С поваром была немного иная история. Гаскон признался мне, что хотел бы открыть собственный ресторан в той же Одессе. Вот только ему не хватало для того денег. Намёк был непрозрачный, повар хотел, чтобы я стал соучредителем ресторана и вошёл в партнёрские отношения на паях. Я ему так же объяснил, что те рецепты, которые он видел у меня в поместье, без моего согласия использовать не может. Последовала даже прямая угроза, что, порой, самым главным защитником патентного права является меткий выстрел в того, кто это право нарушает.
Мне было интересно иметь небольшой бизнес в развивающемся городе. Одесса будущего мне нравилась, конечно, до определенных событий. Но есть в этом городе и русская душа, и глубокая культура. Не только русская, может, даже не столько русская, сколько культуру делали одесские евреи, греки, гагаузы… интернационал. Так что, я готов был вложиться даже прямо сейчас деньгами в будущий ресторан. Мало того, я заверил Гаскона, что смогу ещё подумать о том, какие блюда мог бы составить, чтобы наш с ним ресторан был в высокой степени эксклюзивным.
Ведь в этом времени ещё очень слаборазвита культура потребления томатов. Между тем, томатный соус, который был изготовлен в поместье перед приёмом, съеден весь и без остатков. Гости только и спрашивали нет ли ещё добавки. Да, и культура салатов в этом времени ещё не развита. Нет ещё пресловутого Оливье или салата Цезарь. Так что, для гастрономической деятельности простор велик.
У меня оставалось после приёма всего-то, это вместе с деньгами, что я взял у Жебокрицкого, девять тысяч семьсот рублей, тысячу из которых я отдал Гаскону. Он меня заверял, что ещё чуть более тысячи у него также имеется. И что за эти деньги сможет снять помещение, персонал у него минимальный, но имеется свой. Так что, ресторану быть!
Когда поместье опустело от гостей, даже было как-то немного грустно. Я мог бы занять себя тем, чтобы начать усиленно тренироваться, но делать этого не мог, плечо то и дело саднило, и не сказать, что заживало быстро.
Однако, заняться мне было чем. Во-первых, приехал Морницкий. Он не показывался во время приёма, как я понял, деликатно выждав, в Луганске, когда мои гости уедут, а после уже нагрянул.
Главный полицмейстер Ростова ехал в Екатеринослав и решил заехать ко мне. Всего лишь одну новость он принёс на своём хвосте, но отчего-то посчитал, что я обязан это знать. В губернию едет некий ревизор, отчего все градоначальники и полиция изрядно нервничают. Я понимал, на что намекает Морницкий. Нужно было использовать эту возможность, чтобы начать наступление на Кулагина.
Вместе с тем, у меня закрадывались мысли, что вице-губернатор не может действовать без согласования сверху, что у него есть так называемая «крыша». И для чего именно приезжает ревизор? Не для того ли, чтобы забрать свою долю со всех теневых операций местных коррупционеров? Как обычно бывает, всегда думаешь о худшем. Но быть наивным и верить в радужных единорогов, какающих сладким щербетом также не хотелось.
— Что это? — спросил я у мамы, когда она мне принесла некий блокнот.
Признаться, я опасался даже прикасаться к этому предмету. Чуйка останавливала меня. Наверное, это так шалит мой инстинкт самосохранения. Он, инстинкт этот, несколько глуповат, не понимает, что часто, чтобы выжить, нужно действовать жестко и рискованно.
Глава 20
— Господин полицмейстер, а готовы ли вы к войне? — спросил я.
Морницкий находился в недоумении, ему было непонятно, что именно я хотел бы услышать от него.
— Объяснитесь, сударь, — после некоторой паузы попросил полицмейстер.
— Вот вы приезжаете ко мне, сообщаете о том, что в Екатеринослав прибыл ревизор, тем самым подталкивая меня к тому, чтобы я начал совершать некие поступки. Так вот, а что будете делать вы? — в некоторой степени жестко уточнил я.
Ну, а кому будет нравиться то, что приезжает некий Морницкий и хочет, чтобы я своими руками хватал из костра жареные каштаны? И ладно бы этот самый полицмейстер был каким-то человеком, от которого я завишу или который нужен был бы мне, как партнёр в делах. Но я уже сделал то, что нужно было мне в Ростове: покарал своих обидчиков. И будут ли какие-нибудь существенные дела у меня в этом городе, бабушка надвое сказала. Так что, по сути, Морницкий для меня чуть более, чем бесполезный человек.