– Я же говорила, я спешу.
– Но поесть-то надо!
Аэлло пожала плечами.
– Так мы, кажется, поели.
– Так-то оно так, – согласился с ней Август и почесал кончик носа. – Но может, хоть чаю с булкой, а?
Аэлло кто-то дернул за подол платья. Она посмотрела вниз. Фиолетовые глаза-блюдца расширились так, что заняли чуть не всю мордашку, и выражение такое умоляющее, что гарпия рассмеялась.
На щеках ее заиграли ямочки, и выражение лица Августа из сердитого стало мечтательным.
– Чаю с булкой можно, – сказала Аэлло, сдаваясь.
– Трав на отвар набери! – строго сказал Август, погрозил ей пальцем и скрылся в кустах.
– Еще чего! – вспылила гарпия, и пожаловалась фэйри: – Раскомандовался! А я знаю, что ли, какие тут травы пригодны для заварки!
Бруни вздохнул, и пошел в кусты, в противоположном от Августа направлении.
– Сумку постирай, – бросил фэйри через плечо.
Гарпия ахнула.
– Вы с ним заодно, что ли? Тогда путь он тебя на озеро и везет!
Бруни резко обернулся, испуганно заморгал, точно его застали врасплох, но Аэлло уже не смотрела на него: подхватив сумку, она спустилась к реке. Сумку прополоскать, между прочим, сама хотела.
Август вернулся с целым мешком сдобы, видно, не наелся половинкой окуня. Фэйри притащил ворох ароматных трав с мелкими голубыми и белыми цветочками. Аэлло набрала в котелок воды и разбудила духов огня.
Те сонно уставились на гладкое черное дно котелка, как дети на новую игрушку и принялись водить по нему горячими ладошками, тереть колпачками.
Аэлло с удовольствием вгрызлась в ароматную булку с блестящей румяной корочкой. Такая нежная, легкое нажатие пальцев – и сминается. В другую руку Аэлло взяла небольшое колечко сухой колбасы. Август только вздохнул.
– Уверена, что каши не хочешь?
Гарпия помотала головой.
– Мы фпефим, – ответила она с набитым ртом.
Август опять вздохнул. Отхлебнул из кружки и удивленно уставился на фэйри. Тот на него свои фиолетовые глаза-блюдца поднял и нахмурил гладкий лоб. Мол, чего тебе.
– Сладкий? – спросил Август.
Фэйри не ответил, только снисходительно плечами передернул.
– Как же вкусно, – пробормотала гарпия, доедая последний кусок булки. – Сам пек? Ты говорил, ты в пекарне.
– А то кто же? – удивился Август. – Сам, понятно. В дорогу.
– А зачем тебе в Цац?
– Решил воспользоваться твоим советом, – в тон ей ответил Август. – Наемником решил стать. Путешественником.
Помолчал и добавил.
– А то я не вижу, что ты без меня не дойдешь.
– Вихрь знает что! – воскликнула Аэлло оскорбленно. – Конечно, не дойду. Долечу!
– Видел я, как быстро ты выдыхаешься, – резонно возразил Август. – Ничего, скоро сама в седло попросишься.
Аэлло промолчала. Потом спросила:
– Значит, второго коня все-таки им отдал?
Август пожал плечами.
– Им с одним и вправду тяжело будет, далековато от Трескана отъехали.
Аэлло вздохнула.
– Что вздыхаешь?
– Алса вспомнила. Как он волка, Фенрира, вместе с дрекавцами сжечь не дал. Волк был храбрый. Он очень помог. И ты помог. Спасибо тебе… огромное!
Август вздрогнул, щеки и кончики ушей зарозовели, и он ответил невпопад.
– Так у гоблинов по-другому хоронят, видимо. Наверно, нельзя, чтоб вместе с врагами. А Фенрир этот ему своим стал.
– Гоблинов? Хоронят? – переспросила гарпия.
Август махнул рукой.
– Я в них не очень-то, знаешь. Если б не зеленая кожа да клыки, был бы человек-человеком. Поэтому кто их знает.
– А что такое – хоронят? – помолчав, спросила Аэлло.
Август нахмурился.
– Ну, похороны значит, ритуал, – объяснил он. – Специальные правила, как хоронить покойника. Чтобы и уважение, значит, и нечисть какая типа черных магов, что с мертвяками вошкаются, не добралась. А у вас как? Я-то о гарпиях ничего не знаю. Кроме того, что вместо змей на лекарских сумках вы рисуете ветки. А еще в разговоре, когда злитесь, касаетесь пальцем подбородка. Что это значит?
Аэлло улыбнулась, блеснула зеркальными глазами, и Август отвел взгляд от собственного отражения в них. Уставился на ямочки на щеках. Точно омуты, подумал про себя и почему-то устыдился этой мысли. Прямо менестрель какой-то!
– Это значит «молчание».
Аэлло показала, как именно надо касаться указательным пальцем середины подбородка.
– Мы часто в небе. И из-за песен ветра не всегда слышим друг друга. У нас целый алфавит на пальцах. Касание подбородка почти всегда значит молчание. Только если указательный палец буквально значит «тихо», то большой – «вон!», то есть разговор окончен. Раскрытые ладони означают покорность, если правая рука с вытянутым указательным пальцем вот так коснулась мочки уха – это предостережение. Значит, где-то рядом опасность.
Аэлло тихонько свистнула.
– Свист у нас тоже значит опасность, нападение. Услышав свист, сестры тут же прилетают на помощь!
Аэлло подумала, закусив губу, и добавила.
– Прилетали.
Встряхнулась, помотав белыми высохшими кудряшками, те озорными пружинками заскакали по плечам.
– А для целебных средств, кстати, мы используем не рисунки, а сами ветки. На островах есть растение, которое питается воздухом – Аэллопода. То есть Дыхание вихря. Его листья напоминают формой крылья, а ягоды твердые и белые, как морские жемчужины. Сестры обвивают им плечи, и другие сестры знают – это сердобольные, целительницы.
Аэлло подула, сдувая с глаз белую пушистую прядь, пригладила ее, растопырив пальцы. Ее зеркальные глаза поднялись к небу и блеснули голубым.
– Но насчет похорон мне непонятно, – сказала она, оборачиваясь к Августу.
Тот вздрогнул, но Аэлло не обратила внимания.
– Погибших, или умерших от старости сестер мы оставляем на самых пиках, и их тела и после смерти ласкает ветер. Мы улетаем, а когда прилетаем через несколько дней – их плоть уже склевали птицы. Мы собираем кости, и складываем из них пирамидки. Такие, знаешь, как колодцы с крышами! Очень красиво! Когда ветер дует в такую пирамидку, раздается пение. Это самое нежное, самое звонкое и чарующее, что можно услышать в жизни. Каждая сестра хранит в себе все наши песни. И последний ритуал называется подношение ветру.
Августу показалось, что в зеркальных глазах Аэлло отразилась цепь круглых островов на голубом фоне, а в воздухе разлился мелодичный звон.
Он испуганно помотал головой, отводя взгляд.
– Вот оно как, – сказал он, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Что она с ним сделала? Магия, не иначе!
– Вот оно что, – повторил он, прокашлявшись. – Значит, ты в буквальном смысле сошла с небес! Надо же!
Ничего, что нехозяйственная, – сказал он уже про себя. – Ведь девчонка еще совсем. Научишься.
Пока Аэлло говорила, глаза ее затуманились под полуприкрытыми веками. Теперь, когда закончила, губы остались беспомощно приоткрытыми. Но стоило Августу забубнить, Аэлло встрепенулась, словно приходя в себя.
– Нам пора, – сказала она твердо.
Бруни словно того и ждал – тут же побежал щупать сумку, успела ли просохнуть.
– По пути к Цацу будет еще одно селение, Лада, – сказал Август. – Если будем идти на этой же скорости, к вечеру доедем. Там и заночуем.
Глава 15
К вечеру чудовищный конь Августа почти перестал быть чудовищным. Когда целый день, раз за разом, мимо тебя проносится это чудовище, начинаешь замечать манжеты над копытами, яблоки на груди, красиво переливающиеся на солнце бока.
На стоянках конь вел себя смирно, если не сказать дружелюбно, быстро перестав реагировать на крылья гарпии.
Аэлло прислонилась сложенными разгоряченными с полета крыльями к тонкой изящной осинке, и принялась с интересом наблюдать, как Август, ослабив коню подпругу и достав из страшной пасти мундштук, повел его на водопой.
Лес, наконец, остался позади, песчаная дорога виляет между оврагов, время от времени весело журчат ручьи.
Мелкая речушка, почти ручеек – идеальное место для стоянки.
– Точно не хочешь верхом? – спросил Август, наблюдая, как Аэлло рассматривает коня с безопасного расстояния.
Аэлло помотала головой и отчего-то спрятала руки за спину.
Август рассмеялся.
Конь лениво скосил на крылатую девочку в длинном платье лиловый глаз и опустил голову. Раздалось довольное фырканье, по поверхности воды пошли пузыри.
– Потонешь, дурень! – крикнула Аэлло. – Захлебнешься!
Август опять засмеялся, а конь мотнул головой, и хлестнул по боку длинным хвостом, отгоняя слепня.
– Пей, не отвлекайся, – сказал Август, хлопнув коня по гладкому боку. – Это последняя остановка, здесь вода чище.
Он обернулся к Аэлло.
– Еще пару верст, и мы у цели.
Аэлло кивнула. Пара верст – это для нее три-четыре перелета, она уже начала привыкать к человеческим мерам.
Сразу, приземлившись, Аэлло тяжело дышала.
Перво-наперво сняла холщовую сумку, поставила у воды. Сама опустилась рядом. Склонилась, прошептала что-то, Август услышал только «… духи воды», зачерпнула полные ладони, умылась, напилась. Когда встала и отошла к дереву, дыхание уже восстановилось.
– Да не бойся ты, – сказал ей Август, подходя ближе.
Откусил от булки. Про полноценный обед больше песен не заводил, видно понял, что с Аэлло это бесполезно. А может, не хотел ссориться, все же скоро селение с кашей.
– Хочешь? – он протянул ломоть Аэлло, но та замахала на него руками.
– Я же говорила, буду столько есть, мне нипочем не подняться в небо.
Август вздохнул.
– Я помню. Я не тебе. Хочешь ему скормить?
Аэлло с опаской посмотрела на гнедого мерина.
– Ему?
– Ага. Ну же, не бойся!
– Никто и не боится!
Аэлло выхватила у Августа кусок булки. Решительно сдула прядь со лба. Только зеркальца глаз слегка расширены и губа закушена.
– Погоди, – сказал Август и хлопнул по темной, в рыжих подпалинах морде, потянувшейся за лакомством, – отщипни кусок, поменьше, ага. И держи на раскрытой ладони. Цепес смирный, ласковый, привык к доброму обращению. А другая лошадь запросто тебе пальцы оттяпает. Не от злости или, скажем, оттого, что характер скверный. Просто нечасто их балуют, лакомствами-то, вот они и боятся, что больше не дадут, или передумают. Кто их разберет. Ага, вот так.