Август поддержал раскрытую ладонь Аэлло, и медленно повел к страшной морде зверя.
– Вот так, – сказал он.
Сердце Аэлло затрепыхалось в груди испуганной птичкой, когда мягкие, бархатные губы осторожно коснулись ладони, обдав теплым травяным дыханием. А когда ломоть был съеден, конь ткнулся в ладошку теплым влажным носом, благодаря за угощение.
– А, – только и смогла сказать Аэлло.
– Не страшно? – лукаво спросил Август.
Аэлло посмотрела на него широко раскрытыми глазами и ошалело помотала головой.
– Это вообще не страшно, – пролепетала в ответ.
Потупилась, поняв, что все еще держит свою руку в его, отстранилась, отступила на шаг. Потом еще на полшага. Сердце так и зашлось, дыхание перехватило. Надо думать, от волнующего общения с конем.
– Цепес? – спросила она и принялась усиленно рассматривать морду, снова потянувшуюся за угощением. – Ты откуда знаешь, к чему он привык?
– Ну, так это мой конь!
– Ты его не купил?
– Купил, – ответил Август, а потом пожал своими широченными плечами, заслонив Аэлло солнце, движущееся к закату, – четыре года как.
– А, – неопределенно сказала гарпия. – А второй? Которого им оставил?
– Того перед дорогой, – ответил Август, смешавшись.
– Ты ловко в седле сидишь и дерешься, – сказала Аэлло. – Откуда у мельника, то есть у пекаря, эти умения?
Август почесал подбородок.
– Слушай, – сказал он, наконец. – Если мы хотим затемно до Лады добраться, нужно спешить. Ты как, своим ходом, или со мной, в седло?
– Своим, – сказала гарпия после небольшой паузы. Не хочет, пусть не говорит. Она все равно у него выведает. Интересно же!
Легонько вздохнув, гарпия крикнула:
– Бруни! Летим!
Фэйри тут же выбежал из кустов и полез в сумку. В руках у него какая-то трава, вперемешку с тонкими ветками и цветами, цепляется за холщовые борта, мешает. Гнездо он что ли, в сумке решил свить? – подумала Аэлло, помогая ему.
– Так ты может сумку-то с фэйри мне отдай? Поди, тяжело тебе?
Заметил. И что шею натерла, и что выдыхаюсь быстро, поняла Аэлло.
Одно дело, когда недалеко, и совсем другое – весь день лететь с ношей. Фэйри весит примерно, как младенец гарпии, но успела все руки оттянуть, а еще шею ломит, а натертая полоса чешется.
Она и сама думала посадить Бруни на коня, к Августу. И почему-то кажется, что фэйри слова бы не сказал.
Только вот что для него, бескрылого, значит сейчас небо, когда ветер свистит в ушах, когда вихрем пронзаешь пространство и время, когда все вокруг то останавливается, замирает, и ты слышишь полет целого мира сквозь вселенную! То наоборот, несется в бешеном полете это самое пространство, опережая тебя, а ты тщишься нагнать, сесть на струящийся хвост сладкого мгновения в небе…
Это поймет только она. Поэтому Аэлло нарочито бодро улыбнулась и ответила:
– Ничуть мне не тяжело.
Чтобы в следующий миг, отталкиваясь подошвами от земли, пожалеть о своих словах.
Когда Август спустя полверсты увидел Аэлло, бредущую по широкой песчаной дороге пешком, ничуть не удивился. Придержал коня, спрыгнул на землю, пошел рядом.
– Ты чего? – обернувшись к нему, спросила Аэлло. – Я сейчас полечу. Просто отдыхаю.
– Я так и понял, – согласился Август, кивая. – Лети, конечно. Цепесу отдохнуть надо.
– Цепесу? – живо отозвалась Аэлло. – Правильно! Бедный конь весь день скакал. Еще и рот вон, полный железа…
– Тут ты права, – снова согласился Август, – подержи-ка. Достану я ему мундштук.
Сунул Аэлло в руку повод, на мгновение их пальцы соприкоснулись. Сердце гарпии предательски подпрыгнуло. Потому что страшно коня в поводу держать! Ну как прыгнет?
Август быстро избавил коня от мундштука, ослабил подпругу, похлопал Цепеса по гладкому влажному боку, и повод опять занял руку хозяина.
– Аэлло! – пискнул Бруни, высовывая голову из сумки. – А можно мне на коня? Проехаться?
Гарпия взглянула на Августа – тот кивнул, и Аэлло ответила:
– Конечно. Все время в сумке сидеть. Укачает.
Подхватила фэйри двумя руками за тощие бока, подсадила в седло, Бруни поерзал, усаживаясь, свесил по потертым кожаным бокам тонкие ножки.
Так и вошли в Ладу, пешком, миновали ворота высокой крепостной стены, и оказались в настоящем царстве дерева.
Нарядные бревенчатые дома с резными палисадами, заборы-кружева, крашеные в белый и желтый, аккуратные пристройки из ровных, отесанных бревен. Чистые слюдяные оконца весело подмигивают из-под век-ставень. Те расписаны причудливыми птицами с ягодами в раскрытых клювах.
Тут и там торчат башенками высокие колодцы с журавлями, на макушках – деревянные щиты с цветными фигурками. В основном изображают красных петухов, те крутятся вокруг себя по направлению ветра.
Каменные дома тоже кое-где встречаются, но деревянных намного больше, и каменные стоят, робко прижавшись к нарядным соседям.
– Странное название, – сказала Аэлло. – На нашем «лада» – лебедь. Не вижу ничего лебединого, одни красные петухи и павлины с райскими яблоками.
Август окинул взглядом резные ставни ближайшего дома, почему-то мечтательно улыбнулся крахмальным пестрым занавескам. На подоконнике воцарился пузатый горшок с неизвестными Аэлло, пышными розовыми цветами, рядом обернулась хвостом сытая серая кошка.
Аэлло нетерпеливо дернула Августа за рукав рубахи.
– А?
Август захлопал на нее глазами, точно впервые видит, поморщился, помотал головой, собираясь с мыслями, и глупо промычал:
– М-да.
– Что – да? – совсем сердито спросила гарпия.
– Да, говорю, красиво.
Август поспешно закивал.
– Кто говорит о красоте! – возмутилась Аэлло. – Я говорю, название странное.
– Почему? – удивился Август. – Вроде первые поселенцы приплыли из-за Тесных гор, Лада им то ли богиня, то ли праматерь какая.
– Да? – кисло переспросила Аэлло.
Вопреки благодушию Августа ей здесь тесно, неуютно. Объяснить внятно невозможно, но как будто нечем дышать. Слишком уж все пестро и как-то сиропно, что ли.
Прохожие одеты не так, как в поселении Августа. Женщины носят пестрые цветные платки и длинные, в пол, сарафаны, реже – платья. Из-под сарафанов выглядывают белоснежные камизы тонкого сукна с пышными рукавами. Если на голове платка нет, то он непременно накинут на плечи.
У многих на головах широкие узорчатые ободки, на виски спускаются бусины или монеты. Прически – обязательно с косами. Иные оборачивают крендельки по бокам от лица, а кто-то обвивает пышной косой голову.
Мужчины – кто с волосами до плеч, а кто и стриженый, как Август. Из-под черных суконных шапок с козырьками у кого-то торчат ровно подстриженные пряди. Соломенных шапок, как в поселении Августа, здесь не носят.
Почти все в рубахах с расшитыми воротом, подолами и рукавами. Правда, вышивки не у каждого. На ногах – штаны из плотной ткани, кожаная, или плетеная обувь.
Мимо прошагало несколько высоких мужчин, в синих кафтанах с костяными пуговицами в два ряда, черные штаны заправлены в высокие, до колена, сапоги. На поясах посверкивают железные ручки мечей, обвитые кожей.
– И не жарко им, – удивилась Аэлло и покачала головой, провожая процессию взглядом.
– Так то стража, – пояснил ей Август. – У них по уставу положено.
Гарпия вспомнила, что такие же стояли на воротах. Август им дал за них с Аэлло по грошику и пол грошика за коня с фэйри, что, кажется, сильно обидело Бруни.
– Но ведь неудобно, – возразила она. – В таких сапогах, да еще в жару не набегаешься!
– Смотри им не скажи, – усмехнулся Август. – Или не вздумай проверить!
– Самый умный, да? – буркнула Аэлло, поджав губы.
Август шутливо поднял руки верх, мол, молчу.
Аэлло негодуя, отвернулась.
Заметила, что на них пялятся, даже оборачиваются вслед. Что вызывает больше любопытства – фэйри в седле, или сложенные за спиной крылья гарпии, непонятно.
Дороги здесь не мощеные, как в поселении Августа, а посыпанные крупным песком и хорошо укатанные, из-за этого цокота копыт не слышно, лишь глухие удары, которые гасит земля. Зато колеса в телегах скрипят громко, и как-то гулко.
Если бы не деревянные бревенчатые стены и песчаная дорога, поселение похоже на прошлое. Наверно, все людские поселения похожи, подумала Аэлло. У гарпий по-другому.
Кто-то селится на парящих островах, кто-то на острых пиках скал, а кого-то занесло и вовсе под самое небо – тетя рассказывала, есть поселение на вершинах гигантских деревьев, пронзающих самые высокие облака.
Август пробовал заговорить с Аэлло, но гарпия упрямо отмалчивалась. Фэйри же и вовсе игнорировал Августа, точно его нет. Так, в молчании подошли к центру селения – круглая площадь, окруженная низким резным забором. Наверно, главная. Здесь нет ратуши, но в центре возвышается высокий бревенчатый дом.
– Богомольня, – сказал Аэлло Август.
Аэлло хмуро посмотрела на него и не ответила.
Августа это ничуть не смутило.
– Любую богомольню за версту видно, – сказал он, – видишь, сколько нищих и попрошаек?
И вправду, вдоль узкого древесного настила, что ведет к высоким, аркой, вратам, сидят люди в лохмотьях, раскачиваются, тянут распахнутые ладони к тем, кто выходит из здания и особенно к тем, кто туда входит.
Стены богомольни искусно расписаны пригожими девицами в платках. Из-под цветастых платков свисают длинные косы, над головами парят, раскинув причудливые крылья, те же павлины, с райскими яблоками в клювах.
Несмотря на то, что время к вечеру, народ и не думает расходиться по домам: вон, поодаль и вовсе собралась толпа. Раздается крики, хохот.
– Что там? – Аэлло даже подпрыгнула, распахнув крылья, зависла в воздухе.
Широкие маховые перья легко, будто играючи, поддели лоток с леденцами, что нес, уперев в пузо, разносчик в черной шапочке. У него сизо-красный, немного набок, нос над жесткой щеткой усов.
Красные, желтые, зеленые петушки веселым, вырвавшимся на свободу потоком, посыпались на землю, пока разносчик, ахнув, не подхватил и не выровнял лоток.