Все-таки она очень красивая, подумала Аэлло. Кажется, ничего не пожалела бы за такие гладкие локоны. Пойдет к ней, непременно пойдет. Дурак будет, если не пойдет.
В следующий миг гарпия взвилась молнией над стулом, распахнув крылья.
С соседнего столика, за которым давеча сидела черноволосая девушка, упала глиняная кружка, на полу образовалась пенная лужа.
Сурово покосившись на Аэлло, одна из подавальщиц смахнула мокрые глиняные черепки в совок на длинной ручке.
– Отрастила опахала, дочь шайтана! – раздалось из-за другого стола.
Оказывается, взлетая, гарпия и их тарелки смахнула. Двое темноглазых мужчин со смуглой кожей и волосами до плеч неодобрительно зацокали языками.
Аэлло приземлилась на пол и сложила крылья. Не хватало все здесь перебить.
– Куда! – закричала она, кидаясь к высокой круглой бочке.
Вскочил, хватаясь за меч, и Август.
– Что ты, Аэлло? – крикнул ей вслед.
– Стротин! Там!
– Где? Какой Стротин?
– Да вон же! Вон! Там… только что был! Кажется…
Аэлло обернулась к догнавшему ее Августу и растерянно пробормотала:
– Я уверена, что видела его!
На нее сердито уставился невысокий, по грудь, крепкий бородатый коротышка. На голове длинная полотняная шапка. Не Стротин! Вихрь, она обозналась! Должно быть, когда он отвернулся к стене. А может, увидела тень.
Тут к открытому проему двери скользнула фигурка в черном, и, шагнув на порог, растворилась в полумраке улицы.
– Вон он!
Оттолкнув румяную подавальщицу, гарпия кинулась следом. Август – за ней.
Посвежевший к вечеру воздух охладил лицо. Что-то темное мелькнуло за колесом телеги, Аэлло бросилась туда и обнаружила черную собаку, пасть открыта, язык вывален. Бесполезно, поняла Аэлло. Если ей вообще не померещилось.
– Так кто такой Стротин? – спросил Август, хмуря брови.
– Дрекавац, – устало ответила Аэлло. – Он меня в ловушку заманил, к знахарю вашему, Левкою.
– К Левкою? – переспросил Август и почесал затылок.
Аэлло часто закивала.
– А потом я его в лесу видела, утром. Когда на нас дрекавцы напали. Зубоскалил, издевался. За главного он у них, что ли! Теперь не узнать! Но только мне кажется, это он подстроил на зверинец напасть.
Август нахмурился, и, положив руку на рукоять меча, оглянулся по сторонам.
– Мы оба устали, Аэлло, – сказал он, наконец. – Пора отдыхать. Завтра на рассвете выезжаем.
Ага, отдыхать, с горечью подумала Аэлло. Нарочно так говоришь, чтобы к ней пойти. К гладковолосой этой. Ну и ладно.
Кивнула.
Вместе вошли обратно в зал.
– Погоди, сумку возьму.
И пошла к столу.
– Извините, – сказала соседям, чью посуду случайно разгромила. У людей так неудобно, тесно!
В ответ ей скривились, но промолчали. Аэлло заметила, что темноволосая девушка так и не появилась – вон, так же сиротливо покоится на блюдце ненадкушенный пирожок, рядом стоит кувшин, только осколки глиняной кружки подмели да мокрое пятно вытерли.
Истошный женский визг потряс трактир.
В гробовой тишине Аэлло обернулась к лестнице.
На самом верху лестницы вцепилась в перила одна из подавальщиц.
Волосы всклокочены, подбородок дрожит, лицо белое. За спиной – настежь распахнутая дверь.
Аэлло итак уже понятно – кричала она.
– Беда, люди добрые! – заорала женщина снова, заламывая руки, и оседая на деревянные ступеньки. – Насьюшку зарезали! Ох, зарезали…
Глава 17
Истеричный женский визг, мужской бас, звон посуды, звук опрокидываемых стульев – все слилось для Аэлло в единый гул.
Гарпия приложила пальцы к вискам, замотала головой, но стало только хуже: теперь еще и пространство утратило границы, слившись в неровные тусклые пятна.
Что? Как? Почему? Только что она была здесь, вот только что! Говорила, улыбалась своим отвратительно красивым ртом…
О чем она только думает!
Аэлло потянула ворот платья, ставший вдруг слишком тесным, но это не помогло. Здесь нет воздуха, нет пространства, нет ветра.
Отвратительные звуки, отвратительные запахи, слишком тесно, слишком темно.
Вопль «Зарезали!» почему-то все еще стоит в ушах, не пропуская ничего другого. А когда он ослаб, и другие звуки все же просочились, первое, что услышала Аэлло, было злобное, полное ненависти и желчи:
– Нелюдина! Проклятая нелюдина!
Аэлло словно очнулась, словно вышла из забытья, встряхнулась, помотала головой, на макушке взметнулись легким облачком белые кудряшки.
Подавальщицы, завсегдатаи – все уставились на нее, лица у всех хмурые, а у кого-то и вовсе перекошены.
– Зарезала, значит? – выплюнула ей в лицо полногрудая подавальщица с длинной косой через плечо.
– У, пялится! – поддержала ее вторая, точь-в-точь похожая.
– Глазищи-то так и сверкают! Ишь, нелюдь, – крякнул усатый стриженый мужчина.
Аэлло захлопала ресницами. О ком они? Неуверенно оглянулась – как быстро ее окружили! Сверкают в вытянутых руках ножи, у двоих, в белых колпаках, длинные вертела, кто-то протискивается сквозь толпу, держа над головой вилы.
Загрохотали, захлопываясь, резные ставни.
Подступили совсем близко – распахнешь крылья, и наткнешься на сверкающие лезвия. Аэлло сжалась в комок, кутаясь в крылья, в отчаянье бросила взгляд на дверь, у проема застыли двое с вилами.
Значит, даже если подняться под самый потолок, наружу не прорваться.
Аэлло прижала сумку с фэйри к груди, нашла глазами Августа. Он успел взойти на лестницу, всего на одну или две ступени, но толпа плотно сомкнулась у подножия, не позволяя сделать и шага.
Кто-то с силой пихнул его в плечо, Август оторопело обернулся, проследив глазами, как мимо по лестнице взбежала Лада с побелевшим лицом, с закушенной губой. Хозяйка чуть не споткнулась о ноги женщины, рассевшейся на верхней ступени, но устояла на ногах, схватившись за деревянные перила, и, не говоря ни слова, скрылась в распахнутой пасти двери.
Август обернулся к гарпии, вглядываясь в ее лицо, стоит, окруженная вооруженной толпой, зеркальцами глаз по сторонам сверкает, в уголках, даже отсюда видно, влажно. Абсолютно беспомощная, бледная.
– Аэлло! А ну, пропустите!
Август выхватил меч, поднял его высоко над головой.
Толпа присела, но не разошлась.
– Тишей, парень, тишей! – крикнул ему мужчина средних лет в красной расшитой рубахе, с сединой в усах, с волосами до плеч.
Он скрестил на груди руки и быстро оглянулся на гарпию. Аэлло расслышала шепот: староста.
– Не спеши, говорят тебе!
– А ну! Выпустите ее! Пропустите меня к ней сейчас же!
В толпе стали переглядываться. Мнения разделились. Одни за то, чтобы пропустить Августа к Аэлло, «чтобы всю шайку в одном месте», другие категорически против.
– Ага, как же! Чтобы ты девку свою полоумную вытащил?
– Не бывать этому!
– Опять же она нелюдь!
Дождавшись тишины, староста пригладил усы и изрек.
– Ты парень, лучше стой, где стоишь!
Подавальщица, та, что первая назвала Аэлло нелюдиной, истерично взвизгнула:
– Люди добрые! Да что же вы с ним лясы разводите! Не видите, что ли, в сговоре они?!
Толпа заходила ходуном, кольцо вокруг Аэлло сжалось. Гарпия почувствовала, как что-то острое впивается в крыло сбоку, как раз между перьев. От неожиданности вздрогнула, стальные перья колыхнулись, выдергивая из чьей-то дрожащей руки вертел. Звякнуло о пол, и окружавшие ее люди чуть отстранились. Но ножей и вертелов не опустили.
Раздались отдельные выкрики.
– А ведь и правда!
– Да, надо бы разобраться!
Лица старосты Аэлло не видно, но ясно, что он внимательно изучает Августа.
– И что ты на это скажешь, парень?
– Да на что – на это? – оторопело переспросил Август.
– В сговоре с нелюдиной своей аль нет?
– Да в каком сговоре? Что вы несете? – крикнул Август и потряс мечом. Брови его поползли вверх, вид ошарашенный, но какой-то отчаянный, голубые глаза стали совсем круглыми.
Подавальщица, та самая, снова противно заверещала:
– А кто Насью-то зарезал, изверг? Не иначе, она, твоя подружка полоумная!
На верху лестницы показалась Лада. Необъятная грудь нависла над перилами, в лакированное дерево впились побелевшие пальцы.
– Лекаря! Лекаря! – закричала она надрывно, и, склонившись к самым перилам чуть ли не лбом, жалобно, коротко завыла. Тут же распрямилась, и, рывком развернувшись, опять скрылась в покоях дочери.
Кто-то побежал за лекарем, а тот, словно караулил под дверью, вошел почти сразу же. Строгий, деловитый, с темными волосами до плеч, с живым узким лицом. Под мышкой у него небольшой продолговатый ящичек с двумя змеями, что сплелись хвостами и нависли над кубком.
– Дорогу! – крикнул неожиданно трубным, зычным голосом, и толпа растерянно расступилась.
Лекарь бегом взбежал по ступеням.
– А я знаю, что делать, – глухо сказала подавальщица, что расселась на верху лестницы. На глаза ей упала прядь волос, выбившаяся из косы.
Все затихли, уставившись на женщину, лишь приглушенные рыдания звучат откуда-то сверху.
– На костер, на костер ее надо, – начала было женщина, но за ее спиной снова распахнулась дверь, и она обернулась на звук.
Решительно обнимая хозяйку за полные плечи, лекарь вытеснил ее на лестницу, приговаривая:
– Вы мешаете, мамаша! Ждите! Дело серьезное! И возьмите себя в руки, извольте не рыдать под дверью!
Лицо Лады застыло камнем, словно посмертная маска, взгляд пустой и отстраненный.
Подавальщица встрепенулась, вскочила, подхватила Ладу под локоть:
– Пойдем, голубушка, пойдем! Надо тебе успокоиться. Лекарь поможет, обязательно поможет.
Та решительно отстранила заботливо протянутые руки.
– Успокоиться?! – горько вскричала Лада. – Так ведь Насью мою, девочку ненаглядную, ножом по горлу!
Замерла, схватившись одной рукой за пышную грудь, другой о перила оперлась. Принялась вращать глазами.
– Где она? Где эта нелюдина проклятая, что Насью мою погубила?