– О, боги… – потрясенно произнес посол.
Ну в целом его можно было понять – обычно это я вытаскиваю его из различных передряг, а тут ситуация в корне изменилась и мы оба, и я и Эгвер, испытывали полномасштабный шок.
Определенно не подозревающий о наших истинных чувствах архонт Дагрей между тем продолжал:
– Конечно, знаете, господин посол, это Элизабет Авояр, ваша вот уже пять лет как бессменная любовница.
Какие, нахрен, пять лет?! Я всего два года как в разведуправлении, с Эгвером работаю и того меньше, где-то года полтора, ну максимум год и девять месяцев. Что происходит?!
Я искренне постаралась скрыть изумление, послу скрывать ничего не нужно было – он просто оказался потрясен до глубины души.
– Знаете, вы ведете очень закрытый образ жизни, – помешивая лед в бокале, заметил архонт Дагрей. – Жены нет, детей нет, сотрудницы вашего офиса никогда не появляются в вашем имении, и только Элизабет, – меня одарили насмешливой улыбкой, – неоднократно была замечена, выходящей из вашего гаража, чтобы совершить с вами очередное путешествие… так скажем по работе.
«Придурок!» – мрачно подумала я.
Нет, не об архонте, я сразу поняла, у кого возникли столь идиотические мысли – личный водитель господина посла. А, с другой стороны, что еще этот старый дурак мог подумать – он частенько приезжал к восьми на работу, в это время я уже сидела в служебном катере посла и ожидала Эгвера. То есть всегда заезжали сначала за мной, потом за послом. И я, о будь прокляты законы вежливости, всегда перекидывалась парой фраз с личным водителем, так сказать, уважая старость…. Знала бы, чем мне это аукнется!
– Ппослушайте, я… – начал было посол.
Что ж, я догадывалась, о чем он сейчас думает – что все действительно выглядело подозрительно, в конце концов, я часто ехала с ним как второй, или даже третий переводчик. С Эгвером непросто сработаться, он трудоголик клинический, потому и нет у него ни жены, ни детей. А сотрудницы не появлялись в доме посла, потому что с работы некоторые выползали, причем в прямом смысле. Эгвер тянул на себе слишком многое, среди наших ходили слухи, что он был влюблен в своего зама, несмотря на то, что зам была замужем, но не суть, проблема в том переводчики министерства менялись, я нет… Черт!
– Мне нужна информация, – устало произнес архонт Дагрей. – Конкретно информация о сотруднице, которая главенствовала в этой команде. Добудьте мне информацию о моей женщине, и я верну вам вашу. Свободны.
«Добудьте мне информацию о моей женщине»? Козлина тайремская, ты «свою» женщину даже со второго взгляда не узнал, трепло!
Но пришлось маскировать вполне обоснованный гнев не вполне обоснованной истерикой, и тихо рыдать в тряпочку, благо один из офицеров сжалился и протянул мне платок. Девственно-чистый на удивление.
Посол Эгвер отчетливо знал, какую именно женщину ищет тайремец, но к его чести, не показал этого. Стремительно подошел ко мне, обнял, как самый заботливый, любящий и верный мужчина, пообещал, что сделает все, чтобы меня вытащить, клялся честью, что для него теперь это вопрос чести. Цену его чести знали мы оба, но обсудить данный аспект возможности не было. Я всхлипывала, кивала, и сжимала руки так, чтобы ногти впились в кожу. Почему-то тянуло на смех. Видимо истерический.
– У вас две недели, – обозначил срок архонт Дагрей.
Отлично! За две недели Нир найдет подходящее тело какой-либо пиратской женщины и Эгвер предоставит его адмиралу. Да, двух недель более чем достаточно, а парни у меня молодцы, справятся в любом случае.
– Вы свободны, господин Эгвер, – напомнил архонт.
Посол обнял меня в последний раз, в конвойном сопровождении направился к выходу, остановился, повернулся, бросил на меня выразительный взгляд, и покинул помещение, сопровождаемый в завершении тем самым офицером, что привел меня.
И мы с целым адмиралом, который трепло забывчивое, а не мужик, остались одни.
– Огромная просьба не орать и истерик не устраивать, – устало попросил архонт, даже не глядя в мою сторону.
Оно и к лучшему, а то мало ли, вдруг с третьего раза узнает.
В общем, промолчала.
– Эти две недели спокойно побудете в отдельной каюте, никто вас не тронет, – заверил он.
Да без проблем, всегда мечтала об отпуске, в десанте его просто нет, а в разведуправлении мне так и не выдали ни единственного, в общем просто посижу изображая из себя Элизабет Авояр и… И тут я осознала степень попадоса – косметики при мне ни грамма! И одежды! Черт!
И в довершение ко всему прозвучало задумчивое со стороны внезапно развернувшегося ко мне и пристально меня разглядывающего архонта Дагрея:
– Знаете, такое ощущение, что я вас уже видел…
Видел, но не узнал! Даже с третьего раза! С третьего, мать его, раза! Вопрос – за каким дохлым дерсенгом я его целовала?
И я не придумала ничего лучше, кроме как громко и патетично всхлипнуть, а после позволить своему подбородку задрожать, имитируя надвигающуюся истерику.
– Ооо, женщины! – простонал адмирал. – Слушайте, вас сейчас проводят. И вот там рыдайте себе сколько вашей душе угодно, я не против.
С этими словами он встал, развернулся и оставил меня наедине с диванами и макетом Гаэры.
Обалдеть, кажется, на курсах адаптации говорили правду – мужики не выносят женских слез. Кто бы мог подумать, что это настолько грозное оружие. Даже токсикоз изображать не пришлось.
***
Стою, стараюсь не улыбаться. Не улыбаться, я сказала.
Через минуту появился офицер, попросил следовать за собой.
На пятом уровне меня ждала одиночная каюта, в ней, на столике, лежал мой заботливо сложенный так и не отданный в прошлый визит бронежилет, а так же обе камеры, то есть брошь и пуговка.
Когда дверь за моим провожатым закрылась, я приложила титанические усилия, к сохранению стабильного эмоционального состояния, в итоге истерически хохотала, закрыв лицо подушкой. Несмотря на насущную необходимость плакать не выходило никоим образом. Пожалуй, и сам навык был давно растерян – в десанте не рыдают, в десанте вытирают слезы-сопли и молча идут в бой. Или не молча, от боя зависит.
Так что плакать я не умела.
В детстве родители, произведя меня на свет крайне незапланированно, не особо интересовались мной, всучив бабушке. А когда та умерла, мне было всего шесть и родители не придумали ничего лучше, чем отдать меня в военную школу. В восемь я прошла отбор и была переведена в спецшколу десанта. Не знаю, чем думали мои родители, когда подписывали необходимые бумаги. О чем-то, наверное, думали, но мне этого сообщить не потрудились. А жаль, возможно тогда моя жизнь сложилась бы по другому, а так… я все время стремилась понравится этим почти неведомым людям, которые так легко от меня отказались… Помнится, я старалась быть первой во всем, всегда хотела, чтобы мной гордились, глупо надеялась, что получив очередную грамоту или награду, родители приедут ко мне…
Никто не приехал.
После первой боевой операции, в мои пятнадцать, на день рождения я получила вместо подарка темный конверт – мои родители погибли в аварии. Управление флайтом в нетрезвом виде… так банально. Так нелепо. Так больно. Но слез не было. В десанте не плачут. Орут, рвутся в бой, выплескивают агрессию в схватке, напрягают мозги перед боем, изучая тактику противника, но не плачут. Мы не умеем. Тогда в пятнадцать я смотрела в зеркало и видела перед собой нечто бесполое, со стальными мышцами, бритым под ноль черепом, маскировочной раскраской на лице и полным отсутствием слез. Мне не было себя жаль, я чувствовала только злость и ярость. В следующей боевой операции я снова была первой, просто так, потому что привыкла быть первой. Всего лишь привычка…
Ну, собственно, и отпуска у меня никогда не было.
Говоря откровенно – даже выспаться толком никогда не получалось. И тут такой подарок судьбы, даже не верится.
Но проваливаясь в сон, я поняла, что это было за предчувствие, не давшее мне заснуть ночью. И порадовалась тому, что доверилась чутью внутреннему и все дела закрыла, и в квартире прибралась, а главное – успела отдать приказ парням копать под Регу, потому что нутром чую – он тут каким-то боком замешан. И вроде нет никаких доказательств, и в целом свидетельств, но я привыкла доверять себе. И парням. А так на душе теперь было спокойно, удивительно спокойно, словно это не я попала конкретно, а архонт этот.
***
Ночь я безмятежно проспала. Утром, поглядывая на наручные часы, которые оставила на столике, поняла, что уже полдень. Встала, съела оставленный для меня завтрак, его в семь утра притащили, и, чисто метафорически выражаясь, плюнув на все, снова завалилась спать.
В обед принесли обед, забрали поднос с остатками завтрака.
Из-под одеяла сонно посмотрела на тайремца явно не из офицерского состава, этот был худым и слишком юным, повернулась на другой бок и снова заснула. Все-таки отпуск шикарная штука, давно надо было попробовать.
Вечером принесли ужин, и почему-то не забрали поднос с нетронутым обедом. Мысленно махнув рукой на странности тайремцев, продолжила спать.
Как оказалось – зря.
– Элизабет, – раздался надо мной голос, и чья-то рука легла на плечо, – послушайте, я вовсе не вижу проблемы в том, что вы здесь поживете немного. Следовательно, ваши переживания и попытки устроить голодный протест, совершенно бессмысленны.
Да, что б тебя, архонт склеротичный, я тебя слышу. И это не голодный протест – я просто столько не ем. И вообще, пожрать я могу в любой момент, а вот сон удовольствие изысканное, и по большей части мне недоступное. Дайте поспать, короче!
– Элизабет, вы меня слышите?
Интересно, а что будет, если я скажу «нет»?
– Элизабет?!
Склеротик доставучий, достал уже.
– Я вас слышу, – ответила дрожащим писклявым голосом.
– Я рад, – произнес архонт Дагрей. – Вы будете есть?
– Ддда, – вновь едва слышно ответила.
Но вообще я предпочла бы поспать.
– Подниметесь?
Я и попрыгать могу, но желательно без свидетелей.