— Я с женой, — ледяным тоном напомнил Саша.
Ульран умолк. Затем прозвучало:
— Спрашивай.
Кощею было достаточно одного взгляда, чтобы поклонившись, водяной пробулькал:
— Спрашивайте, хозяин.
Вот после этих слов Саша поймал мою ладонь, переплел наши пальцы, поднес к губам, нежно поцеловал, улыбнулся мне и задал ледяной вопрос водяному:
— Как давно здесь темные?!
Если при угрозе его жилищу Ульран позеленел, то сейчас его кожа приобрела светло-серый оттенок. Неприятный такой, подчеркнувший грязную слизь и бородавки. Но под неумолимым взглядом Стужева водяной затрясся и пробулькал:
— Я думал, вас интересуют внеплановые утопленники… хозяин. Ваши бушевали, что я взял жизней больше оговоренной нормы и…
После такого кто-то возмущенно заорал:
— Что?!
А Саша почему-то сказал:
— Маргош, с этим я потом разберусь.
И тут до меня дошло, что кричала, оказывается, я! Причем громко, и на нас даже обернулась парочка, прогуливающаяся метрах в ста левее, и какая-то мамочка торопливо зашагала с коляской в противоположную от озера сторону — видимо, малыш спал, а тут я ору.
— Простите! — уже гораздо тише крикнула я.
Девушка остановилась, махнула рукой и тоже крикнула:
— Да ничего, все равно уже просыпаться время, второй час гуляем.
— А кто у вас? — не могла не спросить.
— Девочка. — В голосе мамочки такая гордость проскользнула.
И вот я стою и улыбаюсь, и она тоже, и тут Стужев:
— А сколько вам уже?
— Семь, — ответила мамочка и рассмеялась. — А вам сколько?
Я поразилась вопросу, но это я.
— Третий месяц, — беззастенчиво соврал Саша и, обняв меня, разместил руку на моем испуганно втянувшемся животе.
— Ну, значит, скоро с нами гулять будете, — крикнула девушка. — Легких вам родов.
— Спасибо, — поблагодарил Стужев, у меня дар речи отказал напрочь, — а вам не болеть.
— Спасибо, — ответила наша собеседница и укатила с проснувшимся малышом.
А в воде кто-то булькал от смеха. Причем заливался просто-таки, запрокинув голову. И это он зря, если честно. Хотя им я займусь попозже.
— Сашенька! — прошипела, едва сдерживаясь.
— Малыш, я просто беседу поддержал. А на счет беременности пока никак, Маргош, прости.
Странное дело — я обиделась. Моя сволочь всепонимающая обняла крепче и прошептала в ухо:
— Дома обсудим, если ты захочешь, я всегда за, только с уничтожением врагов поторопиться придется.
Ничего не ответив, просто положила ладони поверх его рук и постаралась скрыть счастливую улыбку. И меня очередной раз уносит куда-то в розовые облака, где светит ласковое солнышко, поют птицы и просто очень-очень хорошо и так отчетливо чувствуется тепло его прикосновений.
Из состояния счастливой эйфории меня вырвал ледяной голос Стужева:
— Я жду.
И сразу такое чувство, что я спустилась с небес на землю, причем в состоянии свободного полета и без парашюта. Бамц! И вот он парк, спокойные воды заросшего озера, где помимо нескольких бычков, смятых пачек от сигарет и пустой пластиковой бутылки плавает еще и жуткого вида водяной. Невольно вздрогнула, Саша просто крепче обнял.
Не заметивший нашего невербального общения водный монстр тяжело вздохнул и забулькал:
— Да по летнему зною о первом слухи дошли.
— Какие слухи?
Вопрос прозвучал тихо, но так, что я невольно поежилась.
Побулькав от чрезмерной задумчивости, водяной сообщил:
— Гибельники странные стали, на имена свои не откликались, словно и не они вовсе, да Гекаты алтарь порушили, а так, почитай, и ничего конкретного, хозяин.
Я после его слов на Сашу сразу посмотрела, но тот стоял совершенно спокойный. Как айсберг, ага. И невозмутимый, как атомная бомба, в смысле он невозмутимый, а всем вокруг нехорошо становится. И…
— Сколько? — задал следующий вопрос Стужев.
— Про девятерых слышал, — отозвался водяной.
Девять. Мне почему-то вспомнились те темные, что с Демоном на дом Кощея напали. Демон был девятым, а тех, кто в темном облике, — восемь.
— Один где-то гуляет, — задумчиво пробормотал Князь.
— А остальные? — мгновенно вскинулся Ульран.
— Им не повезло, — достаточно жестко ответил Стужев.
У водяного случился шок! Буквально! Потому что монстр протянул руку, схватил пачку от сигарет и начал ее нервно грызть, похоже, вовсе не замечая этого, и в ужасе смотрел на Князя. Саша же хранил небрежно-невозмутимое молчание, и только я, как вспомню его, покрытого порезами и падающего у моих ног, так и выть хочется. В голос. А выглядит, главное, так, словно он и ногтя не поломал, уморив всех темных сходу… С другой стороны, молодец, лицо держит, самурай фольклорный!
Глянув на Стужева, я поняла, что он явно думает сейчас… о моей предстоящей беременности, в смысле скорой гибели врагов всех мастей, и решила перейти к наиболее важным вопросам:
— Уважаемый Ульран, — трясущийся водяной перевел перепуганный взгляд на меня, — так, а что там с утопленниками?
Странное дело: мифологическая субстанция затряслась еще сильнее, напоминая желе в момент шестибалльного землетрясения. И главное — догрызал пачку от сигарет, видимо, в попытке мне не ответить.
— У него норма — один утопленник в пять лет, — произнес Стужев, избавив монстра от необходимости отвечать. — Но мы засекли четырех только за прошлый лунный цикл. По нашим правилам Ульран — труп, а утопление в данном случае классифицируется как убийство, а не как жертва, однако ты сама слышала, этого взялись крышевать госструктуры.
— И? — Я растерянно посмотрела на Сашу.
Князь улыбнулся мне, просто улыбнулся, а сердце мгновенно замерло от нахлынувшего чувства нежности, а затем Стужев сказал:
— По сути его крышуют, следовательно, гипотетически я не могу причинить ему вред. Гипотетически.
Водяной схватил бутылку и теперь грыз ее, трясясь от ужаса.
— По-хорошему, его следует убить, — равнодушно продолжил Саша. — Но… — Снова улыбнулся мне и добавил: — Но у меня здесь, совершенно случайно, имеется очень добрая Яга, которая не захочет убивать, но и убийства прощать не будет, так, Маргош?
— Так, — подтвердила я.
Он посмотрел на меня с таким обожанием, что нить рассуждений как-то странным образом теряться начала.
— Вот и наложи на него запрет, лет на сорок. — Стужев нежно погладил мои ладони. — Таким образом и у озера хозяин останется, и утопленников здесь сорок лет не будет.
Молча глянула на Ульрана — кажется, хозяина у этого озера уже сейчас не станет, погибнет в рассвете лет от разрыва сердца.
— А больше чем на сорок лет можно? — тихо спросила я.
— Нельзя, — твердо ответил Кощей-младший. — Он больше без питания не протянет, нежить, она жизнью питается.
Я глянула на озеро, на водяного, на Стужева…
— Но, Са-а-аш…
— Предлагаешь мне убить сразу, чтобы не мучился? — с улыбкой поинтересовался Князь.
— Нет!
— Нет? — И главное ведь, подтрунивает и не скрывает даже. — Уверена, малыш?
— Но, Саш…
— Ритусь, — развернул лицом к себе, наклонился, нежно поцеловал, — утопленники не всегда несчастные случайные жертвы, в основном самоубийцы и алкоголики, и тут уж неважно, где опустившийся сдохнет — повесившись на суку или поддавшись чарам водяного и войдя в воду.
Я дышать перестала, просто как представлю картинку…
— Маргош, — Князь решительно развернул меня к озеру, — коснись пальцами воды и наложи запрет. Текст такой: «Я, имя, налагаю запрет на питание и жертвоприношения и т. д.». На сорок лет, больше нельзя, он сдохнет. Причем мучительной голодной смертью. Если не хочешь, просто скажи — я убью его сам, но факт в том, что сюда другого вселят в течение недели.
Суровая правда жизни.
Молча кивнула, подошла к краю озера, присела и, коснувшись пальцами воды, которая вот так, при ближайшем рассмотрении, и не казалась такой уж грязной, прошептала:
— Я, Яга Маргарита, — удивительно, но слова словно наполнялись силой, я говорила, и это было как-то… значимо, — налагаю запрет на водяного… — запнувшись на имени, все же вспомнила и продолжила, — на водяного Ульрана, на питание и жертвоприношения сроком на…
Дикий вой и вся эта отвратительная покрытая слизью махина вдруг помчалась на меня, раззявив жуткую пасть! Но не успела я испугаться, как летучая мышь, та самая, что висела на моей цепочке, расправила крылья, оттолкнулась лапками и полетела навстречу, чтобы обнять разбушевавшегося водяного непроницаемой тьмой, как крыльями.
— Продолжай, Маргош. — Спокойствие Стужева казалось непоколебимым.
Мне бы так!
Глядя на воющий сгусток тьмы — ревущего в ее коконе водяного, я с трудом вернулась к речи:
— Налагаю запрет на водяного Ульрана, на питание и жертвоприношения сроком на сорок лет…
И вода всколыхнулась. Словно ударная волна прошлась. Замер водяной. Отпустив его, летучая мышка вернулась ко мне, умильно заглянула в глаза, зацепилась лапками за цепочку и вновь повисла безжизненным амулетом. А я… я…
— Умница. — Саша подошел, поднял на руки и, развернувшись, понес меня прочь.
— Ты не хотел его убивать? — шепотом спросила я через стужевское плечо, глядя на остолбеневшего от горя водяного.
— Не особо, — признался Кощей-младший. — Убил бы этого, они поставили бы следующего, с таким же правом на свободное убийство. А теперь Ульрана отсюда сорок лет никто сдвинуть не сможет, и бессмертный он ровно на этот срок.
— А, — меня все еще трясло, — зачем им водяной?
Саша остановился, нежно поцеловал и ласково посоветовал:
— Не спрашивай.
Хмыкнув, отвернулась от него и… замерла. Недалеко от озера, наполовину скрытый стволом дерева стоял мужчина в черном плаще! Тот самый мужчина с острыми ушами, которые топорщили его капюшон. Судя по тому, как он переводил взгляд с убитого горем водяного на нас, он, в отличие от остальных, все видел!
— Ритусь, — Саша остановился, — что?
Испуганно посмотрев на него, указала взглядом на странного мужчину. Кощей-младший перевел взгляд, и все его тело вдруг стало жестким, практически каменным от напряжения.