— «Алексей Второй?».
— «Ошибаешься». — В голове Хусейна раздался смешок. — «Твои собратья по вере называют меня Гласом Иблиса. Для всех остальных я Лжебог. Но сегодня я — ваш единственный шанс на выживание».
То, что испытал Хусейн в первые секунды сложно было описать, но в нём одновременно столкнулись любопытство, сомнение и гнев. Он уже был готов мысленно выругаться, но неизвестная, — или известная? — сущность опередила его.
— «Ты можешь закричать на меня. Назвать лжецом или провокатором. Но не спеши, Хусейн. Спроси себя: если я лгу, то грозит ли вам хоть что-то? А если говорю правду, то зачем?».
Хусейн сглотнул. У него пересохло в горле, но он всё равно дотянулся до гарнитуры… и остановил палец. Секунда — и он передал бы тревожный сигнал…
— «Что ты знаешь о Фариде? Что с ним?».
— «Он предал ваш Собор, Хусейн. И спланировал покушение. Ещё тринадцать километров, и ты сможешь лично в этом убедиться. Или, всё же, остановишь конвой, и выслушаешь моё предложение».
Хусейн сомневался недолго. Подавшись вперёд, он открыл лючок к водителю и коротко бросил:
— Остановись под предлогом поломки машины. Незамедлительно. — Он знал, что Джамаль и Маджид не двинутся дальше без него. Но спустя некоторое время вполне могут лично поинтересоваться, что же такое произошло. Особенно если водитель не справится с достоверным отыгрышем человека, пытающегося наскоро решить возникшую в механизмах проблему.
Сконцентрировавшись на своих невеликих способностях, Хусейн обратился к неизвестному, нависающему над его разумом, как гора — над крошечным человеком.
— «Я готов выслушать тебя, Глас Иблиса. Что ты имел в виду, говоря о единственном шансе? Ты можешь остановить воронку?».
— «Да, я могу её остановить. И остановлю раньше, чем она преодолеет точку невозврата. Но речь сейчас пойдёт о том, что будет после, Хусейн. После того, как этот кризис канет в лету, и начнётся новая эпоха. Эпоха моего правления, Хусейн». — Глас Иблиса, суть Шайтан, как его называли приверженцы крупнейшей мировой религии, не щадил чувств собеседника, и резал «на живую». Его словно и вовсе не волновало, ответит советник Собора согласием, или проклянёт Лжебога, отвергнув его предложение.
И Хусейн, тяжело дышащий и напряжённый, это понимал. Он был политиком, одним из первых лиц своей страны. Сколько раз ему приходилось сходиться с недругами в словесных баталиях, когда на кону стояли годы благополучия Калифата? Сколько раз он оказывался в искусно расставленной ловушке, где неверный шаг означал потерю чести, достоинства и своего поста?
Нынешняя ситуация отличалась лишь в том, что Хусейн ощущал себя совершенно беззащитным. Он понимал, что в прямом столкновении с носителем известного и звучного прозвища — Лжебогом — все его телохранители обратятся в пыль в тот же миг, как поднимут оружие. В остальном же, Глас Иблиса явно не был нацелен на устранение Собора. Максимум на введение его в заблуждение, но и это, как казалось Хусейну, было слишком маловероятно. И слишком мелко для человека, обладающего мощью, способной заставить дрожать в страхе элиту элит.
— «Ты хочешь обрести власть надо всеми народами, Лжебог?».
— «Иначе человечество ждёт гибель. Количество разломов будет расти. Концентрация пси на планете — увеличиваться. И совсем скоро Земля начнёт стремительно превращаться в копию разрушенных миров-из-разломов. Это нельзя предотвратить, но можно отсрочить и спасти людей». — Лжебог подождал немного, прежде чем продолжить вливать оформленные мыслеобразы прямо в голову мужчины. — «Я счёл Южный Калифат подходящим плацдармом для установления единой власти на востоке. По этой причине я здесь».
— «Народы не примут тебя в качестве единоличного правителя, Лжебог».
— «Для этого мне и нужны структуры вроде вашего Собора, Хусейн. Легче принять над собой власть соотечественников, чем чужака».
Мужчина выдержал паузу в несколько секунд, взвешивая все «за» и «против». При том он уже понимал, что тот же Джамаль будет в ярости от одной лишь мысли о том, чтобы присягнуть на верность Лжебогу. Но осознавая его возможности, Хусейн понимал то, что или они согласятся, и смогут проконтролировать хоть что-то, или откажутся, и их сомнут. По миру ходили слухи о том, как Артур Геслер избавился от организованной преступности в «странах первого мира», и отразить тот же подход на Восток было бы вполне в его духе.
— «Мы никак не сможем гарантировать быстрое приведение к порядку даже всего Калифата, наводнённого сепаратистами. В других государствах-единоверцах обстановка порой ещё хуже, и власть находится во многих руках одновременно. Потребуются многие годы, чтобы что-то сделать…». — Восток никогда не был един ни на словах, ни на деле. В каждой стране существовало столько полюсов силы, что любая попытка нарисовать действительную политическую карту региона превратила бы работу художника в Ад, требующий задействования микроскопа.
Из этого следовало то, что на фоне любого другого региона именно восток был наименее стабильным, самым непрогнозируемым и требующим колоссальных сил для захвата даже сравнительно небольших территорий. Со странами Европы в этом плане было на порядки легче, так как там не только присутствовала цельная, единая структура власти, контролирующая каждую пядь своей земли и не допускающая существования десятков группировок сепаратистов, но и сами люди были воспитаны так, что им необходим был один-единственный лидер или правительство.
— «От Калифата потребуется только объединить и привести к согласию лишённые руководства группировки и государства. Потому как я лично обезглавлю ваших соседей и обеспечу поставки дополнительных вооружений, техники и расходников, когда возникнет такая необходимость». — Хусейн засомневался, пусть слова Лжебога и звучали очень привлекательно. Объединить Восток под рукой Собора Южного Калифата, стать своего рода мессией для сородичей и единоверцев — это мечта любого мужчины. Но вот какой ценой придётся за это заплатить, и не окажется ли, что всё это лишь ширма для скорейшего установления тотального единовластия Лжебога? — «Взамен я потребую исключительно лояльности и готовности действовать ради претворения в жизнь моего плана по спасению человечества. Внутренняя политика Калифата, ваши споры и склоки, ваши идеалы не будут меня интересовать до тех пор, пока мои приказы исполняются качественно и своевременно».
— «Это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, Лжебог».
— «И тем не менее, это и есть правда, Хусейн». — А ещё Артур всё равно прогнозировал массу неприятностей, связанных с нежеланием людей, и в частности — членов религиозных общин, признавать над собой власть чужака. Пусть даже фактически ими будут управлять их же сородичи, сам факт нахождения во главе Лжебога гарантированно спровоцирует такую массу конфликтов, что новой власти Востока придётся сильно постараться, чтобы урегулировать ситуацию и покарать смутьянов…
— Хусейн? Что с машиной? Нужно двигаться дальше, если хотим успеть вернуться до темноты. — Голос Маджида, раздавшийся в гарнитуре после тихого щелчка, моментально вернул мужчину в реальность. Он выждал пару секунд, устаканивая мысли в голове, после чего выдохнул:
— С возвращением придётся повременить. — Хусейн прислушался к своим ощущениям, ища то ли собственную неуверенность, то ли недовольство Лжебога, который всё так же нависал над ним подобно горе. — На связь вышел один… человек. Нужно незамедлительно обсудить это с глазу на глаз, как членам Собора.
Хусейн первым вышел из машины, кивнув начальнику охраны: телохранители уже давно высыпали наружу, оцепив периметр вокруг «его» колонны. Аналогичным образом поступили и защитники Маджида и Джамаля, которые, к их чести, почти сразу выбрались наружу и теперь вышагивали по волнистому, испещрённому трещинами и дырами асфальту к инициатору внепланового собрания.
— Что за человек? — Первым спросил старик, окинув взглядом горизонт. — И к чему спешка? Сепаратисты могут быть неподалёку…
— Этот «человек» сообщил о засаде в двенадцати километрах. С его слов, Фарид переметнулся на сторону сепаратистов, «прочитал» тебя, Джамаль, и организовал засаду на обратном пути…
— Похоже на чушь. — На удивление спокойно произнёс Маджид.
— Этот «человек» — Лжебог. — Хусейн заметил, что его собеседники моментально прониклись серьёзностью ситуации от одного лишь упоминания этого имени. — И он прямо сейчас может легко нас всех прикончить. Но вместо этого предупредил… и кое-что предложил.
Не меньше пяти минут потребовалось Хусейну для того, чтобы пересказать то, что Лжебог заботливо вложил в его голову в виде концепций и образов. Могло получиться и быстрее, но ярящийся Джамаль и сыпящий встречными вопросами Маджид несколько затянули процесс. Один был возмущён уже тем, что член Совета прислушался к «голосу в голове» и, фактически, начал плясать под его дудку, а другой одновременно и интересовался обстоятельствами появления Лжебога, и отчаянно настаивал на резком смене курса: поговорить, мол, можно было и в дороге.
Вполне закономерно, что это не могло привнести в ситуацию хотя бы капельку ясности, пусть Хусейн и пытался, понимая, что Собор, споря, лишь позорится перед Лжебогом.
— Он не просто Глас Иблиса, Хусейн! — Прорычал Джамаль, ударяя тростью об асфальт. — Он искушает! Вводит в соблазн! Обещает то, о чём иные и мечтать не смеют!
Маджид хмыкнул и не оборачиваясь, глядя куда-то в сторону теряющейся в пустыне дороги и будто бы пытаясь высмотреть Лжебога, бросил:
— Ты ошибаешься, Джамаль. Лжебог… Можно называть его как угодно, но на деле им уже была проделана огромная работа. Даже здесь, у нас теперь производят на порядок меньше «грязного» дурмана. Исчезла часть группировок мятежников, промышлявших работорговлей и трансплантацией органов. Даже напряжение у границ схлынуло потому, что он, преследуя какие-то свои цели, зачистил откровенных фанатиков, лишь прикрывающихся именем пророка. — Маджид говорил степенно и уверенно, так, словно его подменили. Но по блеску в глазах, по изменившейся осанке знающие его люди могли понять, что тот просто нащупал опору под ногами. Не понимающий, как совладать с бедами, обрушившимися на Калифат, он наконец-то увидел проблеск надежды. — А теперь он не убил нас, Джамаль. Не взял в плен. Не захватил власть силой, пусть и мог. Он просто сделал предложение, от которого, скажу честно, трудно отказаться…