Даже если повезет и никто не явится, из тех, кого Миха не будет рад видеть, остров этот нехороший. Вот как отошли чуток, так прямо и дышать стало легче.
— Господин, — жалобно простонал старик. — Обопритесь на меня, господин.
Мальчишка попытался встать, но со стоном опустился во мхи.
А ведь лихорадит.
Его били и крепко, хотя, надо полагать, умеючи, если он до сих пор жив. Но сами по себе ушибы малоприятны. Еще и рана. Стресс.
Миха покачал головой.
До ближайшего острова, на котором он сам провел предыдущую ночь, идти пару часов. Мальчишка точно не сможет. Бросить? Клятва же ж.
Чтоб её.
— Держись, — он подхватил паренька и закинул на плечо.
А с виду хрупкий тонкий, весу же — как в хорошем кабанчике. При мысли о кабанчике рот наполнился слюной, а в животе заурчало, напоминая, что подвиги подвигами, а обед по расписанию должен быть.
— Ничего, — проворчал Миха, поправляя мальчишку. — Дойдем.
И дошли ведь.
Нынешнее его тело оказалось весьма выносливым. Правда, не настолько, чтобы вовсе не чувствовать веса. Да еще и на болоте.
Но дошли.
И ступив на твердую землю, Миха принюхался. Нет, чужаками не пахло, как и костром. Все было, как вчера: клочок земли, в который корнями вцепились пара сосенок. Их ветви переплелись между собой, давая слабую тень. Под корнями поднималась трава. Чуть в стороне поднимался горб земли, из которого щупальцами торчали корни старого дерева. От дерева остался лишь пени и эти вот корни.
— Раздень его, — сказал Миха, сбросив парня на землю.
Тот выглядел неправильно тихим. А ощущался горячим. Да он же в отключке!
— Раздень и разотри.
— Господин, — старик выбирался на сушу на четвереньках. — Я сведущ в лекарских делах. И пусть многое отобрали, но кое-что я спрятал.
Дрожащей рукой старик вытащил откуда-то из лохмотьев стекляшку, которую с торжественным видом возложил на лоб паренька.
— Что это? — Миха оглянулся.
А Ица где?
Нет, вон, выбрался на сушу, отряхнулся, руками с одежды грязь попытался оттереть. Это зря. По болотам еще идти и идти.
— Это «Сердце Таи», — с гордым видом произнес старик, сложив руки на груди. А кто одежду мокрую с мальчишки снимать будет? — Оно дает телу силы, позволяя исцелить себя.
— Понятно, — Миха обошел парня по дуге. Кто эти магические штучки знает? — А вчера почему не исцелил?
Вряд ли из желания посмотреть, как Миха выкручиваться станет.
— К сожалению, тонкие вещи весьма чувствительны к остаточным проявлениям силы. Остров же принял на себя удар сотворенного пламени.
И снова руки сцепил.
Губы поджал. На парня уставился. А ведь не нравится ему Джер, пусть старик и величает его господином. Величать-то величает, а смотрит этак, с раздражением, которое бы скрыть, но он слишком устал.
— О пламени, — Миха почувствовал, как в штаны его вцепились.
Ица? Он потрепал мальчишку по темным волосам.
— Ты уцелел.
Старик поклонился.
— Почему?
— Так уж вышло, что в годы иные мы с отцом сего отрока были весьма близки, — он потер переносицу. — Матушка моя была удостоена великой чести. Её взяли в дом и определили в кормилицы тогда еще юному барону. А владетельный де Варрен был столь милостив, что разрешил и меня оставить.
И снова замолчал.
— Мы росли вместе. И вместе учились. Вместе оставили дом, ибо барон был третьим сыном, а стало быть, Богами был определен ему путь меча и славы.
Красиво говорит. И чуется, что правду.
— Многое мы повидали, и славу удалось стяжать. Но с нею и многие беды. Однако же в один из походов, память о которых греет мою душу, нам случилось побывать в месте, которое иначе, чем проклятым, я не назову.
Мальчишка на земле открыл глаза.
Пустые.
И закрыл.
Он дернулся было, но старик, опустившись на корточки, удержал его голову.
— Мы взяли в том месте хорошую добычу, однако вместе с тем многих оставили на пути, что туда, что обратно. И смерти эти были столь ужасны, что мой друг и господин решил сберечь меня. Он лично врезал в мое тело Слезу неба из числа взятых в том храме.
Он осекся, понимая, что сболтнул лишнего и уставился на Миху. Миха пожал плечами. Храм? Пусть себе. Шаманам вот храмы вовсе не нужны.
— Это была чистая Слеза, полная первозданной силы. Она многажды спасала меня. И барона.
— Но не мальчишку.
— У барона девять сыновей.
То есть, если один вдруг домой не вернется, папочка сильно не расстроится. С другой стороны, мага он ведь послал. И выкуп.
— Будьте любезны, возьмите его за ноги, — попросил старик, и Миха подчинился. Дрожь, сотрясавшая мальчишку, усилилась, перерождаясь в конвульсии.
— На самом деле барон не жесток. И любит своих детей. Но в тот день, когда вернулись мы в Паллес, нас ждало письмо. Случилась беда. Мор прошел по землям баронства, забрав многих людей. И он был столь велик, что даже маги не сразу сумели справиться с ним. Ушли и отец, и старшие братья, мать, сестры. А еще многие вассалы и просто люди. Богатый некогда край превратился в пустыню. Барону многое пришлось сделать, дабы вернуть жизнь на эти земли.
И военная добыча пошла на восстановление сельского хозяйства.
Что ж, вполне себе вариант.
— Он не помрет? — уточнил Миха, когда изо рта мальчишки пошла пена. Старик ловко перевернул голову на бок.
— Благороднорожденный Джеррайя является признанным наследником. И единственным сыном первой жены моего господина, — пену он смахнул ладонью. — Она же, будучи дочерью рода весьма славного и богатого…
За что, вероятно, и была выбрана. А то сельское хозяйство, оно такое, не одну добычу сожрать способно.
— Весьма надеется, что именно Джеррайя унаследует фьеф.
— Зачем ты мне это рассказываешь?
— Затем, что, несмотря на прожитые годы, я еще не утратил самого желания жить. И весьма хотел бы вернуться домой. И мне кажется, что с вашей помощью у меня получится. Не только у меня.
— Тебе он не нравится, — счел нужным упомянуть Миха.
Мальчишку опять вывернуло, но не пеной, а желудочным соком и желчью. Запах был характерный.
— К сожалению, брагороднорожденная госпожа Бригитта чересчур уж долго внушала сыну мысли о его избранности. Господин Джеррайя силен и ловок, однако ума ему не достает.
— Выпорю, — просипел упомянутый господин Джеррайя.
— Сначала доживи, — старик разжал руки и забрал стекляшку, которая помутнела. — Твое тело избавилось от заразы, что вызывало лихорадку. Однако для этого потребовались силы.
— Матушка… запорет!
Пацаненок попытался встать, но легкий — сугубо в педагогических целях — подзатыльник опрокинул его на траву.
— И тебя, — просипел он, закрывая глаза.
Но вот бледность ушла и жара Миха не ощущал. Стало быть, жить будет.
— Все-таки раздень его, — велел он старику. — И сам тоже. Сейчас день. Тепло.
А мокрая одежда это самое тепло из тела вытягивает.
— Господин?
— Еда понадобится. Отойду. Вернусь. Костер, — Миха задумался. Костер нужен. И чтобы согреться, и чтобы эту самую еду приготовить. Что-то сомнительно, что они согласятся жрать сырое мясо. Нет, через пару дней-то согласятся. Голод, он такой. Но лучше до такого не доводить.
— Я сумею разложить костер, который не увидят, — старик потер руки. — Идите, господин. Я пригляжу за порядком.
Глава 25
В пыточной пахло железом и болью. Едким потом. Кровью. Дерьмом. Запахи эти прочно въелись в камень, но, казалось, ничуть не беспокоили Верховного. Устроившись в кресле, он спокойно разглядывал человека, растянутого на дыбе.
— Доброго дня, — почти нормальным голосом произнес Ирграм.
Верховный за прошедшие дни слегка похудел, но вместе с тем из облика его исчезла некая обреченность, заставлявшая думать, что осталось этому человеку не так и много.
— Доброго дня, господин маг, — Верховный улыбнулся и даже поднялся.
И одежда другая.
Теплая. Вон, и плащ, мехом подбитый, набросил. А то и вправду, зябковато здесь, несмотря на очаг и жаровни, на которых наливался белым цветом инструмент.
— Мне показалось, что вам будет интересно услышать. А заодно, помнится, вы говорили, что ваши методы дознания отличны от наших. Что они более совершенны.
Ирграм поклонился снова, давя облегченный выдох.
Дознание.
Конечно.
И его просят помочь. Дышать как-то легче стало.
— Я с радостью продемонстрирую все, что знаю, — он облизал пересохшие губы. — Но мне понадобится мой инструмент. Если будет кого послать, я напишу записку.
Верховный кивнул.
А человек, что до того висел спокойно, так, как живые не висят, задергался и заорал.
— Я рассказал все! Я…
— Заткни его пока, — Верховный поморщился.
Ирграм же с трудом остался на месте, когда мимо метнулась тень. Палач? Поговаривали, что дикари умели разделать человека на части так, что он долго еще оставался живым.
С другой стороны, разве не то же происходит в лаборатории?
Мысль была неправильной. И Ирграм затолкал её подальше.
— Кто это?
— Это? Это отец той безумной девушки, которая принесла проклятье. Он утверждает, что не учил этому дочь. Что он лишь надеялся, что Император обратит свой взор на неё.
— Вы верите?
— Не знаю. На дыбе сложно лгать. Если палач умел. Мой говорит, что он не лжет.
— И вы хотите проверить?
Верховный склонил голову.
Ждать пришлось недолго. Через четверть часа — чудовищно длинную четверть часа — принесли кофр с инструментом. Смешать зелье забвения недолго.
Пара капель лотосового молочка. Вытяжка из молок черной рыбы. Печень енота. Настой белокоренника. И драгоценная краска из морских раковин, которая размешивается туго, словно нехотя.
— Снимите его, — попросил Ирграм. — Посадите куда-нибудь или положите. На ровную поверхность, чтобы он не испытывал неудобства. Настолько, насколько это возможно.
Как ни странно, но подчинились.
В пыточной появился стол, судя по виду, весьма старый и часто используемый. Человека разместили на нем, прихватив руки ремнями.