Хорошо это?
Плохо?
Госпожа Бригитта подхватила полы темно-вишневого платья. Сегодня она выглядела не такой изможденной. То ли отвары помогли, то ли сила, которую Миара влила в хрупкое тело. Голову баронессы укрывал очередной рогатый чепец, с краев которого на лицо падала вуаль и три жемчужные нити.
Жемчуга обвивали шею, с каждой петлей спускаясь ниже. И самая последняя касалась колен женщины. Из одних рукавов выглядывали другие, узкие, щедро расшитые золотом и каменьями. Каменьями сияли и пальцы, словно она пыталась скрыть свою болезненную некрасивость за богатством.
Шла она неспешно, высоко подняв голову, видом всем показывая, что у замка новый хозяин. И слуги, коим случалось встретиться на пути, спешно склонялись, признавая её право.
У двери было людно.
— Отойдите, — сухо велела Бригитта, и стража расступилась, вновь же склоняясь пред госпожой. Именно пред нею, это Винченцо чуял, как чуял и недовольство самоназванного жениха, который был вынужден держаться позади мачехи.
Вот он стиснул кулаки.
И лицо его побелело. Мальчишка нервно кусал губы, но молчал.
Пока.
В комнате же пахло смертью. И ноздри Миары дернулись, она сделала глубокий вдох, вбирая сладкий этот аромат. Винченцо замутило.
— Мой муж? — Бригитта повернулась к мужчине, облаченном в цвета барона. И тот коснулся раскрытой ладонью груди.
— Боюсь, господин барон скончался, — в голосе его слышалась тень сомнения.
Да и взгляд, которым он одарил Винченцо явно показывал, кого именно он полагает виновным в этой смерти. А зря, к слову. Нет, Винченцо, конечно, не стал бы маяться совестью, но и убивать того, кто мог бы принести пользу, тоже.
— Сердце не выдержало, — с притворной скорбью произнесла Бригитта. — Он так её любил.
Она коснулась кружевным платочком глаза, вытирая несуществующую слезу. И исходила от нее не печаль, скорее уж мрачная удовлетворенность.
Не она ли?
— Позволите? — Миара сперва подошла к постели, а после уж поинтересовалась. Легким движением руки она откинула одеяло, после и вовсе стащила его на пол. — Надо же, как интересно…
— Госпожа? — рука человека, как же его зовут-то? — легла на рукоять клинка. Всем своим видом он выражал готовность немедля выставить наглых магов.
И вправду думает, что получится?
— Пускай. Невеста моего дорогого пасынка, — взгляд Бригитты был полон смирения и любви, на которую пасынок ответил скрежетом зубовным. — Весьма сведуща в медицине. И я хочу знать причину, по которой мой дорогой супруг оставил сей мир.
Она тихонько вздохнула.
— В конце концов, когда явится мой сын и наследник, — это слово она подчеркнула особо, не отказав себе в удовольствии впиться взглядом в лицо Дага, — он спросит меня, как умер его отец. И что я ему отвечу? И не в том ли состоит долг доброй жены, дабы сделать все для своего мужа в его жизни и смерти?
Миара фыркнула, но услышал её лишь Винченцо.
— Но госпожа… это ведь маги…
— Которым мой муж доверял всецело. И мне ли слабым разумом своим сомневаться в его знаниях и вере? Тем паче, что он самолично благословил брак, — она немного запнулась. — Жаль, что его придется отложить.
— Почему? — голос Дага сорвался на визг.
— Потому как не далее, чем вчера мы похоронили твою дор-р-рогую матушку, — терпеливо пояснила баронесса де Варрен. — А завтра состоятся похороны моего мужа. И будет честно сперва почтить его память, а потом уже предаваться веселью.
— Старая дура! — мальчишка-таки не выдержал. — Арвис, не слушай его! Я приказываю тебе повиноваться!
— Простите, господин, — Арвис вновь склонился, но этому поклону явно чего-то недоставало. Уважения? — Однако наследником был объявлен господин Джеррайя. И пока он отсутствует…
— Он и будет отсутствовать! Он не вернется уже! Неужели не понятно?
Миара разглядывала тело. Мертвый барон не производил впечатления. Всего лишь еще один покойник. Сколько Винченцо их видывал? Этот какой-то еще неряшливый, одутловатый.
— Его не травили, — тихо произнесла Миара.
— Я ваш господин! И я приказываю… приказываю…
— Это легко проверить, — госпожа Бригитта произнесла слова мягко. — Арвис, вы не откажетесь быть свидетелем?
— Буду счастлив.
— Господа…
— У него и вправду сердце не выдержало, — Миара отпустила руку, которая упала бессильно. — Странно. Хотя порой случается. Люди такие хрупкие.
В зале развернули траурные полотна. И белизна их резала глаз, заставляя морщиться. На фоне её особенно яркими казались гербы. Со щитов скалились крылатые львы, красные и зеленые гепарды да змеи.
Неуютно.
Давит на уши тишина. Собаки и те притихли, словно и они чуяли грядущие перемены.
Госпожа Бригитта облачилась в траурное платье из белого атласа. И цвет ткани подчеркивал болезненную желтизну кожи. Алыми каплями крови горели бусины четок, которые баронесса держала в руках. Она перебирала эти бусины и смотрела исключительно перед собой.
Сюда, в зал, вынесли и тело.
Омытое.
Облаченное в доспех. Зерцало закрывало лицо барона, и сам он казался неожиданно грозным. Руки, перехваченные тонкими кожаными шнурами сжимали меч, причем явно боевой.
Старый.
— С ним мой муж сражался, — тихо произнесла баронесса.
В зале нашлось место и иным людям.
Стража.
И замковые слуги из чистых. Даже смерды, которые служили здесь, и те пришли и ныне жались к стенам. Они тряслись от страха и в то же время их снедало любопытство.
Дагу тоже дозволили переодеться.
Узкие кожаные штаны. Камиза с пышными рукавами, отделанными кружевом. И длинная котта, расшитая жемчугом. И ткань белая, яркая.
— Знаешь, — задумчиво произнесла Миара, которая не пожелала переоблачаться и теперь, в платье нежно-лазоревого цвета, выделялась средь прочих. — Он ведь готовился.
— Кто?
— Или его мать? Смотри, котта сшита не так давно. Он ведь растет и, как мне сказали, довольно быстро. А она впору. Даже чуть великовата, будто навырост делали. Ткань дорогая. Шитье.
— Что не так с шитьем?
— Присмотрись. На ткани герб де Варренов. Их цвета. Но в белом исполнении. Белый — цвет траура.
Это Миара произнесла довольно громко.
И Даг взрогнул, обернулся, одарив Миару жарким взглядом.
— Если ткань и можно было купить загодя, то вряд ли с таким узором. Стало быть, расшивали здесь. Времени это занимает немало. Она знала, что муж умрет. Вот и подготовилась.
Миара ответила жениху ободряющей улыбкой. И тот выпятил грудь.
— Давай уже! — сказал он, не скрывая раздражение. — Неси. Пусть все убедятся!
— Думаю, та женщина или говорила правду про болезнь, хотя особо больным он не выглядел, или собиралась её устроить.
— Похоже на то.
— И с магом она договорилась. Хотя… тут сложно. Мы не знаем, какую он клятву приносил. А совсем без клятвы его никто бы не нанял.
Баронесса двигалась неспешно и гордо, всем видом показывая, кто отныне главный в доме. И Арвис следовал за госпожой.
В зале стало тихо.
Еще тише, чем было, хотя еще недавно подобное казалось невозможным. Слуги и дышать-то старались через раз.
— Мы поженимся! — тишина, кажется, нервировала не только Винченцо. — Слышишь? Сегодня же! Я объявлю тебя моей женой! Перед богами и людьми! Вы все! Я приказываю радоваться.
Никто даже не улыбнулся.
А кто-то и вздохнул, судорожно, тяжко. Похоже, барона если и не любили, то всяко уважали. А на Дага смотрели с неодобрением.
Младшие братья его держались в стороне. Особенно один, которого Винченцо прежде не видел. Тот самый, ущербный.
Он и вправду был нехорош.
Выгнутая спина, перекошенная фигура. Рука на перевязи и вместе с тем удивительно красивое лицо. Черты тонкие полупрозрачные. Кожа белая. Волосы светлые, золотистые, перехвачены простою лентой. И одет паренек пусть и не в лохмотья, но всяко без излишней роскоши. Он стоял, опираясь на плечо младшего брата, и было видно, что даже это ему мучительно.
— Радуйтесь! — взвизгнул Даг.
— Они, несомненно, возрадуются, — сухо ответила госпожа Бригитта, возвращаясь в залу. В руках она несла весьма массивную шкатулку, украшенную резьбой. Серебряные накладки потемнели от времени, а красное дерево приобрело тот характерный выдержанный оттенок меди, который появляется после второй сотни лет использования. — Когда отдадут дань памяти моему дорогому мужу и вашему многоуважаемому отцу.
Голос не дрогнул.
А взгляд остановился на кривобоком мальчишке.
— Присядь, — неожиданно мягко произнесла баронесса.
— Уродам здесь не место! — рявкнул Даг. — Давай уже. Нынче же… и ты, и он, уберетесь отсюда! Ясно?
Шкатулка встала у ног мертвеца.
Бригитта осторожно провела ладонями по крышке её.
— Открывай! Нечего тянуть.
— Уймитесь, — в полголоса произнес Арвис. И положил руку на клинок.
— Ты тоже! Ты клялся в верности…
— Вашему отцу. Не вам. Госпожа?
— Сейчас. Он показал мне её. В ту ночь, когда родился наш сын. Он принес её. И позволил открыть. Он пролил мою кровь и сказал, что я буду свидетелем его воли. Помнишь, Арвис?
— Да, госпожа.
— Конечно. Он и тебя призвал. И еще троих. Как положено. Но троих больше нет. Странно, верно? Помнишь, Брена? Утонул. Он всегда отлично плавал, а тут взял и утонул. Вилли зарезали в придорожной таверне. В хорошей таверне. Хозяин её был родичем Вилли. И таверну держали они вместе. Он клялся, что не знал чужака, что тот был тихим и хотел наняться на службу. А Накс? Накса укусила змея. На болотах. Наступил на гадюку. Его даже привезли в замок, но наш маг сказал, что слишком поздно. Госпожа, неужели яд болотной гадюки настолько опасен?
Дракон.
Вот, что было на крышке шкатулки. Издалека, конечно, разглядеть сложно, но у Винченцо получилось. Жизнь научила обращать внимание и на такие мелочи.
Дракон был небольшим, с длинным змеиным телом, которое завивалось кольцами, и короткими лапами. Из раззявленной пасти вырывались языки пламени.