Кожи почти не осталось, по всему телу.
Но сейчас парень хотя бы дышал. Да и запаха смерти Миха больше не чувствовал.
- Пока кожа останется голой. Будет больно.
- М-маковое молочко?
- Можешь дать. Когда им больно, они орать начинают, - пожаловалась Миара, пытаясь оттереть измазанные черным пальцы о юбку. Юбка, впрочем, также не отличалась чистотой. А пальцы дрожали. – Идем…
Она развернулась и направилась к выходу из шатра.
Там уже вдохнула холодный вечерний воздух и зажмурилась.
- Это чудо было каким-то… нечудесным с виду.
- Тебе не угодишь, - сказала Миара, не открывая глаз.
- Ладно, извини.
- Ничего. Подобные случаи… я могу попробовать. Поделиться силой.
- Как…
- Нет, иначе. Он мне не родич, да и не любовник, - она фыркнула. – Однако если спать со всеми больными это уже не целительство выйдет. Так что есть иные способы. Не такие эффективные. И сложнее немного. Но тоже работает.
- И он выживет?
- Как повезет. Шанс я дала. Я вытащила заразу. Сожгла её. Если до утра не скончается, можно будет попробовать дальше.
- Дальше?
- А ты как думал? Такое вмешательство всегда опасно. У него теперь повреждены легкие. И почки. Печень. Желудок. Кишечник, полагаю, тоже. Но это все восстановится. Если он будет жить.
- А будет?
Миара пожала плечами.
- Должен. Не зря же я силы тратила. Но ты ведь о другом спрашивал. Так… да, я могу прирастить к телу отсеченную руку. Или ногу. Могу пересадить сердце, почки… печень. Не любую. Лучше всего подходит та, которая от близких родственников. Алефу я вот пересаживала. И Теону как-то пришлось. Могу продлить жизнь. И восстановить отдельные органы. Многое могу, но… это требует сил.
Она сделала вдох и пригладила влажные волосы.
- Много сил. Их хватит… на двоих? Троих? Пятерых? А остальные? Куда проще использовать знания и умения, слегка подкрепляя их силой, чем просто силу.
Наверное, она была права.
- И все-таки хочется чуда, - признался Миха.
- Кому не хочется чуда…
Миара замолчала.
Она стояла, подставив лицо ветру, закрыв глаза, улыбаясь каким-то своим мыслям. Миха просто не мешал. Спешить… а куда им спешить.
Еще бы пожрать кто принес.
И вообще жизнь, кажется, приходит если не в норму, то в её подобие.
Тихий вдох.
И выдох.
- Ты тут?
- Куда я денусь.
- Действительно, - Миара потрогала лицо. – Но… ты думал, что мы дальше делать будем?
- Домой вернемся?
Ирграм все-таки выбрался из шатра. А мелкая девчонка, которая ну никак не могла быть той, которую они искали, ибо дочери императоров выглядеть должны иначе, прилично, увязалась следом. И стоило ему заикнуться, что безопаснее было бы ей в шатре остаться, она лишь глянула.
Так глянуло, что мертвое сердце заныло.
И…
Пускай. Ирграм что? Он должен был привести к девчонке? Он… привел.
К ней. Её. Какая разница?
Главное обжигающее солнце почти скрылось. И пусть даже алый диск его еще виднелся над землей, но наползавшие сумерки принесли облегчение.
И дышалось легче.
И шкуру не жгло.
Ирграм втянул воздух, пронизанный сотнями ароматов. Там, в стороне, ярко горели костры. Дым их мешался с сумерками, делая их более плотными. Но дым этот вонял, как и люди, что собрались вокруг костров. Они держались в стороне, что от Ирграма, что от шатра мертвого господина.
Господина.
Мертвого.
Ирграм нервно облизал губу, сдерживая дрожь. Он сделал. Он сумел. Он…
Идти недалеко. И охраны у шатра больше нет. Беспокойно колотиться сердце, вдруг да… с наемников станется отомстить. Пусть даже не магу, но его имуществу. Но нет. В шатре сумрачно, тихо.
Глаза Ирграма легко привыкают к темноте. Он видит клетки, и человека, что по-прежнему сидит, будто… будто Ирграм и не уходил. Та же поза, те же колени раздвинутые и руки, на них лежащие. Та же невозмутимость, которая, впрочем, пропадает быстро.
- Госпожа! – голос жреца полон незамутненной радости. И от этого становится неловко. Странно. И страннее, что девчонка не спешит подходить.
Стоит.
Смотрит.
Видит хоть что-то? Глаза человеческие слабы. А она еще и мелкая.
Ирграм подошел к клетке. Ключи он еще когда снял, благо, никого-то тело мертвого мага не интересовало, а вот теперь пригодились. Нужный нашелся сразу. Все же Ирграм долго служил роду Ульграх. И в ключах научился разбираться.
В том числе в ключах.
Жрец выбрался. И все же по неловким движениям его было видно, что сидение в клетке не прошло даром. Он почти выпал и несколько мгновений просто стоял, вцепившись в плечо Ирграма.
А потом плечо отпустил и распластался на земле.
- Госпожа, - произнес он. И добавил на языке мешеков. – Госпожа… несказанно счастлив видеть вас!
Девочка подошла.
Молча.
Встала, скрестив руки на груди.
- Я послан нести благую весть миру! – продолжил жрец, продолжая вжиматься в землю. – Ибо вернулась надежда его! И надежда Империи.
Ирграм поскреб себя за ухом.
И подумал, что туда, в проклятый город мешеков, он не вернется. А… куда вернется? И надо ли? Может, пока Миара занята, точнее слишком утомлена, чтобы думать о том, куда подевался Ирграм, стоит уйти? Лес рядом. Ирграм доберется до него.
А с ним и до рытвенника.
И там…
- Мир будет спасен! – возвестил жрец, наконец, решившись оторвать голову. А девочка вздохнула и ответила:
- Как же ты мне надоел.
Глава 38
Глава 38
Раб махнул рукой, призывая идти следом, и Верховный двинулся вдоль огромных полок. Он шел нарочито медленно, заставляя себя смотреть и запоминать.
Смотреть…
Полки.
Металл. И на полках металл. Потолок… высокий. Только в храме, пожалуй, есть настолько высокие потолки. И во дворце Императора. Но там их поддерживают колонны. А здесь? Или полки эти, упираясь в потолок, и являются своего рода колоннами? Разглядеть не получается.
Как и сам потолок.
Он светится. И ярко. Резко даже. Отчего почти сразу начинает болеть голова, и глаза слезятся. И Верховному приходится опускать взгляд. Но потом, через несколько шагов, он снова поднимает голову, пытаясь понять, откуда исходит этот свет.
Почему он столь ярок?
Ярче даже камней, которые используют маги.
Раб держится впереди. А вот Гароа отстал. И это кажется недобрым знаком. Сердце снова несется вскачь. Слишком все вокруг… иное.
Странное.
Это пугает само по себе.
Но полки, которые теперь кажутся сродни стенам, расступаются. Пространство, свободное от них, невелико. И Верховный озирается, вдруг понимая, что вряд ли отыщет дорогу обратно. Слишком уж все вокруг одинаковое.
Надо было…
Что?
Он смотрит на пол, такой же металлически-сизый, гладкий до того, что, кажется, еще немного и Верховный увидит свое в нем отражение. Но нет. Даже тени не ложатся, что тоже противоестественно.
Но вьется под ногами тонкая, едва заметная нить. Она поблескивает золотом, и Верховный с трудом сдерживается, чтобы не наклониться, не коснуться этой нити пальцами.
Раб же просто переступает через неё.
Он идет к странному сооружению, что высилось в центре вычерченного на полу круга. Оно походило на пирамиду с широким основанием, что вырастало из гладкого этого пола. Оно, изначально имея тот же, серо-стальной цвет, меняло его к вершине. Сперва сталь прорезывали золотые нити, позже к ним добавлялись зеленые, красные. И сплетаясь меж собой, они создавали диковинный узор.
И вновь же хотелось коснуться его.
Но раб вытянул руку и промычал что-то неразборчивое. Впрочем, Верховный понял. И спорить не стал. Преисполнившись смирения, он встал подле черты, глядя, как широкие такие грубые с виду руки раба коснулись творения Древних.
В подземельях Храма имелись… да, пожалуй, что имелись не такие вот пирамиды, но вещи неясного свойства и сумрачного происхождения. Вещи, которые пытались изучать, но после заперли, отнеся к числу иных сокровищ.
Теперь же…
Вершина пирамиды раскрылась диковинным бутоном. И часть лепестков поднялась выше, а часть опустилась, и бутон превратился в ложе, на которое раб бережно уложил старшего из Гароа.
Стоило ему отступить, и нити, что красные, что зеленые, пришли в движение. Они опутали тело, кажется, некоторые даже пробили кожу.
Лишь опыт позволил Верховному удержаться от крика. И не выказать отвращения, ведь взгляд старика, ныне на удивление ясный, был прикован к его лицу.
- Ты хорошо держишься, - раздался сухой скрипучий голос. – Мой никчемушный правнук по сей день не решается пройти дальше первого уровня. А ты… ты держишься хорошо.
Это говорил не старик. Его губы не двигались. А над его головой шевелились тончайшие золотые нити. Будто клубок воздушных змей.
- Но я чувствую и твой страх, и твое удивление. Это понятно. Мне ничего не угрожает.
- Я уже понял, - Верховный все же поклонился. Не потому что должен, но человек, который рискнул воспользоваться творением Древних, и сумел подчинить удивительную машину – а Верховный осознал, что видет перед собой именно механизм, пусть и невероятно сложный – был достоин уважения.
- И хорошо. Я не обманулся. Было бы обидно. Времени у меня осталось не так и много. Оно продлевает жизнь. Не знаю как. Но продлевает. Только ничто не может длиться вечно.
Старик смежил веки.
А раб затоптался рядом, заухал.
- Тише. Все хорошо. Тело слабо. Разум… разум заслужил отдых. Я решил открыться тебе, Верховный, ибо то, что я видел, что слышал о тебе говорит, что ты – человек достойный и искренне радеющий об Империи. Мне же не хотелось, чтобы все это пропало.
- Благодарю, - Верховный вновь поклонился. С него не убудет. Ибо то, что открылось ему, было сродни чуду. А чудеса стоят толики благодарности.
- Когда-то давно… когда я был ребенком…
Говорила тоже машина.
У нее не было рта и даже рога, которым она могла бы усиливать звук губ, но голос звучал. И каждое слово было ясным.