И встала.
Руки отерла.
— А я… пойду умоюсь.
И удалилась к реке.
Винченцо вздохнул и направился следом. Все же… пусть здесь тихо и даже почти мирно, но отпускать её одну — неразумно. Приближаться он не станет.
Так, постоит неподалеку.
Посмотрит.
Как раньше… совсем как раньше.
Миара шла вдоль берега, то и дело останавливаясь. Порой она наклонялась, глядела в воду, выискивая нечто, лишь ей понятное. Пару раз вставала на корточки, перебирая прибрежную траву, потом поднималась и шла дальше.
— Выходи, — сказала она, оказавшись перед рощицей железных деревьев. Эти, выросшие какими-то несуразно тонкими тесно переплелись друг с другом ветвями, образуя один большой, расползшийся ствол.
— Давно заметила?
— Сразу, — она оперлась на ближайшее деревце. — Просто… надо было успокоиться.
— Что произошло?
— Сама не знаю… это… ненормально. Я вдруг захотела убить его.
— Ирграма?
— И его тоже. Карраго… всех. А потом стало себя жалко. До слез. И если желание убить понятно… это со всеми бывает, то с чего мне себя жалеть?
— Не с чего?
— Не знаю.
— Ты молода… красива. Одарена. Ты могла бы и вправду неплохо устроиться, — Винченцо подошел и опустился на траву. Отсюда не было видно пятно, но вода по реке ползла грязная и мутная. Впрочем, плевать на воду. — И не говори, что не справилась бы с Теоном или Алефом… справилась бы. Стравила бы их друг с другом, а потом управляла бы победителем.
— Какой хороший план, — пробормотала Миара. — И почему мне это раньше в голову не пришло…
— Может, решила, что слишком это…
— Утомительно? Постоянно интриговать… управлять… следить, чтобы не оттеснили, не… перехватили такую зыбкую власть? — она вздохнула. — Это и вправду утомительно.
— А теперь ты усталая, чумазая…
— Страшная?
— И это тоже.
— Стою не понятно где, пялюсь на грязную реку и даже убить некого, чтобы нервы успокоить.
— Можно убить Карраго.
— Во-первых, не факт, что он еще не в себе и позволит. Во-вторых… он полезен.
— Неужели⁈
— Он много знает. Даже не так. Он очень много знает. И учит так… раньше он не давал себе труда быть внимательным. Объяснять? Ни к чему. А вот наказать за то, что отвлеклась или недопоняла. Или… — её кулачки сжались. — Нет уж… я пока буду его использовать.
— А потом?
— А потом посмотрим. Но это все равно не объясняет моего желания поплакать.
— Может… просто нервы?
— У меня? — на Винченцо посмотрели с удивлением.
— Почему нет? Ты же все-таки человек. А у людей есть нервы. Тебе ли, как целителю, не знать…
— Знаю… и меня, как будущего целителя, долго и старательно избавляли от излишней чувствительности. И… нет, это не нервы. Это… это шепот. Я пыталась рисовать знаки, как он советовал.
Миара с раздражением сорвала травинку, смяла её и выбросила.
— Только не помогло. И не понятно… то зовут куда-то. То будто смеются. Надо мной. Представляешь?
— Нет.
— Иногда его почти и не слышно. Точнее чаще всего и не слышно. Я даже начинаю думать, что все уже, он исчез, этот шепот, хотя знаю наверняка, что не исчез, что… он со мной. Сводит с ума. А если уже? Если я…
— Тогда мне придется тебя убить.
— Из тебя тоже излишнюю чувствительность вытравливали, — печально произнесла Миара. — Ты говоришь так… спокойно.
— Могу слезу уронить. Но ты же не поверишь.
— Нет. Не надо… слез не надо. Я еще не настолько свихнулась, чтобы и вправду кого-нибудь убить. Но шепот… он такой настойчивый. Как будто кто-то ходит за мной и бубнит, бубнит… во снах особенно.
— Сядь, — попросил Винченцо.
— Зачем?
— Просто, — он похлопал рядом. — Там… в том мире, куда я попал, я понимал эту малышку.
— Ты про мешекскую стерву?
— Она еще ребенок.
— Ну да, конечно, — Миара прикусила губу. — Когда мне было столько же, я… я принесла в жертву свою подругу. То есть, я думала, что у меня могут быть подруги. Пусть из служанок, пусть… а потом отец сказал, что я должна. И я сделала, что он сказал.
Странно её обнимать.
Без повода.
Или это тоже повод.
— Если хочешь поплакать…
— Тогда я плакала. И меня заставили убить еще и… впрочем, не важно. Я привыкла. Потом уже привыкла. Оказывается, можно привыкнуть почти ко всему. Убивать. Или к тому, что умирают… Карраго учил распределять силы. А как? Только на практике. Много-много заболевших. Их надо рассортировать. Те, кто слишком тяжелый, на них не стоит тратиться. Наоборот… если сил нет, то этими можно воспользоваться. Быстрые ритуалы… да, а потом уже остальных лечить. Главное, так, чтобы довести до состояния, когда пациент уже не умрет, когда сможет сам… сперва не получалось. Им было больно. Мне жалко. Всех. И я быстро тратила все силы. А потом сидела и смотрела, как они умирают. Он всегда позволял им умирать, а меня оставлял смотреть. И те, на кого меня не хватило, проклинали…
— Я не знал.
— Тебя ломали иначе.
— Это да.
Волосы у нее жесткие и пахнут тиной, а еще лесом.
— Если я уйду в тот мир, а ты со мной, то, конечно, есть шанс понять, что говорят тени… если они тоже уйдут в тот мир. Так вот, как мы вернемся?
— Понятия не имею.
— Хреновый план.
— А то, — Винченцо поцеловал её в макушку. — Поэтому предлагаю обратиться к той, что… знает больше.
— Еще более хреновый план. Ты мастер хреновых планов.
— А ты ведешь себя, как маленькая обиженная девочка.
— И что?
— И ничего… только если все останется, как есть, ты сойдешь с ума.
Миара вздохнула.
— Я иногда думаю, что это самый лучший вариант… сойду с ума, ты меня убьешь…
— Ждать не обязательно. У тебя же яд есть.
— Ты мне этот яд до конца жизни вспоминать будешь?
— Буду… — Винченцо подал руку. — Идем. Она не такая и вредная. Кстати, чем-то на тебя похожа.
— Нисколько! Я всегда была красавицей.
— И умницей.
— Вот! А она… мелкое чудовище.
— Но полезное.
— Полезное, — согласилась Миара. — Если… если я там останусь?
— Хочешь, я пойду с тобой?
— Хочу. Только не факт, что получится. Да и не разумно это. Сходить с ума лучше по одиночке. А то ведь Карраго не справится… да и обидно. Мы умрем, а он останется.
— Лично я умирать не планирую, — Винченцо помог сестре подняться. — И ты только ворчишь… как старуха, между прочим.
— Я и выгляжу примерно так.
— Тем более не уподобляйся.
Ица, как ни странно, выслушала внимательно. И без улыбки. Нахмурила лоб. Потом поглядела на Миару.
— Мертвый, — сказала она. — Мертвый хотеть говорить. Дух.
— То, что они хотят, я уже поняла. Но проблема в том, что я их не понимаю. А Вин говорит, что там… — Миара махнула. — Где вы были, там… в общем, ты сказала, что язык один. И если так, то я пойму, чего они хотят. Может, конечно, это и не имеет значения…
Карраго, уже очнувшийся, — Винченцо не знал, радоваться ли ему или же наоборот, сожалеть об упущенной возможности, — слушал превнимательно.
— Да, — девочка кивнула не сразу. — Так. Есть. Ты уже мочь идти. Но вернуться… дух быть добрым. Дух быть злым. Злой дух хотеть забрать. Ты.
— То есть, это не безопасно.
— Да.
— Тогда…
— А заткнуть их как-то можно?
Ица вновь задумалась. Пальцы её зарылись в шерсть зверюги, которая не отходила от мешекской императрицы ни на шаг.
— Нет. Если дух хотеть сказать, то он сказать. Чтоб ты понять. Надо. Но… ты ходить дорога дух. И ты мочь опять. Я — не надо. Ты. Сама.
— Я? — Миара поморщилась, кажется, не слишком обрадовавшись. — Я… понятия не имею, как это делается! А тот бред, который… когда я болела, он ведь просто от жара… и вообще… это напрочь ненаучно.
Ица посмотрела на Винченцо и заговорила на своем, на мешекском.
— Скажи, пожалуйста, этой не слишком умной женщине, что если у нее есть дар, то, как бы ни закрывала глаза, этот дар никуда не денется. Если она слышит духов, то и духи слышат её. Они… — девочка на мгновенье задумалась, а потом подняла руку. — Они как ночные бабочки, которые летят на огонь. А она — огонь. Если бабочек будет много, слишком много, огонь погаснет.
— Что она может сделать?
Все-таки странно говорить на чужом языке, во рту словно камни перекатываются. А Винченцо и забыл, что понимает… тоже странно. Раньше он как-то о своих умениях не забывал.
Почему же сама Ица, побывав в мире духов, не вернулась со знанием языка?
— Она? Многое. Огонь сильнее. Если помнит, что он огонь.
— Я могу пойти с ней?
— Она злая.
— Я тоже недобрый.
Ица чуть склонила голову. Все-таки взгляд у нее совершенно недетский.
— Она такая, какая есть. И я. Может, нас такими сделали. А где-то мы и сами сделались, чтобы выжить или просто уже по привычке. И нельзя сказать, что на нас вовсе нет вины, как нельзя сказать, что мы сами во всем виноваты. Нет. Жизнь… сложная, как бы банально это ни звучало. Но бросать я её не хочу. Она, если подумать, все, что осталось от моей семьи. И… все, что было у меня от семьи. Понимаешь?
— Я хотела сестру. Или брата, — вздохнула Ица. — Чтобы большой и сильный. И защищал… хотя не от кого меня там защищать.
— Её я никогда не мог защитить. Как и она меня. Раньше… а тут… она не показывает, но ей страшно. Очень. С ума сойти… безумные маги — это то, с чем лучше не сталкиваться, — язык у мешеков неудобный, какой-то клокочущий, и говорит Винченцо явно криво, но его понимают. — Или потеряться. Стать кем-то другим… не важно. Я хочу пойти с ней.
— Тогда попроси, чтобы она тебя взяла.
— А ты? Ты можешь помочь? Хоть чем-то?
— Дорога, — Ица снова ответила не сразу. — Дорогу я могу открыть. Немножко. Если она захочет.
Миара захотела.
Вечер.
Костер.
Река, которая уже наполнилась водой, пусть темной и грязной даже в сумерках. Опаленные берега. Запах гари и гнилой тины, исходящий от воды. Карраго, который выглядит странно-безразличным ко всему вокруг. Он сидит, протянув руки к костру, и пламя подсвечивает тонкие пальцы его розовым. Карраго же смотрит на них, иногда шевеля, и снова застывая.