— Уровень энергетической насыщенности превышает предельно допустимый в семьдесят четыре целых и тридцать семь сотых раза.
— И что это значит?
— Для анализа ситуации не хватает данных.
Тело медленно поднималось. Сперва показались кончики пальцев ног, чересчур длинные, пожалуй. Затем выплыла грудь, округлая, небольшая.
Пожалуй, такая прошлому Ирграму понравилась бы.
Вода, точнее раствор, оставлял свою жертву нехотя.
Грудная клетка.
Впалый живот. Лицо, какое-то полустертое, словно тот, кто создавал эту женщину, никак не мог определиться с внешностью её.
Наблюдать было интересно.
Энергетические нити потянулись и, коснувшись поверхности, расползлись по ней, чтобы проникнуть в кожу. А раствор в бассейне потемнел еще больше.
Рытвенник, привстав, нервно дернул хвостом и заскулил. Он смотрел на женщину.
На Ирграма.
Снова на нее…
Ирграм не знал, сколько прошло времени. В какой-то момент само оно стало неважным, его заворожил процесс. Лицо оплывало. Темная вода стекала с него, стирая лишнюю плоть. Нос утончился, а рот из тонкой складки превратился в щель. Губы вот вышли узковаты. Да и само лицо стало каким-то треугольным, с широко разнесенными скулами и узким подбородком.
Вкусы у Древних были так себе.
В какой-то момент женщина, лежавшая тихо, вдруг раскрыла рот и сделала первый вдох. Она втянула темную жижу и, подавившись ею, закашлялась. Тело её выгнулось дугой, и руки взлетели, разбрызгивая тягучий раствор. Пальцы вцепились в края ванны.
Ирграм на всякий случай отполз.
Мало ли…
Отполз бы и дальше, но пластины, все еще пребывавшие внутри Ирграма, привязали его к жиже, и к существу, что нелепо дергалось в ней, пытаясь выбраться. В какой-то момент нити натянулись до предела.
Ирграм отряхнулся.
— Эй ты, — позвал он.
Но Розалия не откликнулась.
Структура же запульсировала, мелко и часто, и все чаще, будто невидимое сердце внутри нее билось быстрее и быстрее. А затем нити лопнули.
Это было больно.
Опять!
Ирграм отпрянул, скатывая тело в плотный шар, и зашипел от злости и раздражения. На поверхности шара тотчас выскочили шипы. Да и сама кожа уплотнилась, сделавшись прочной, как металл. Ирграм чувствовал, что теперь эту скорлупу так просто не пробить.
И хорошо.
Меж тем нити силы опутали тело в бассейне.
Мерцание почти исчезло или, скорее уж, стало таким частым, что отдельные вспышки превратились в один сплошной поток.
А затем все исчезло.
Разом.
Только легкое дрожание воздуха выдавало, что еще недавно здесь что-то да происходило. Ирграм, впрочем, не слишком поверил в это спокойствие. И шипы убирать не стал. Уменьшил слегка, благо, много сил не потребовалось. Внутри тела он теперь ощущал тоскливую пустоту.
Пластины.
В них дело.
И в энергии, которая заключена была… такой сладкой, такой нужной. Он запоздало испугался, что сам теперь перестанет существовать без этой энергии. Ведь вполне может статься, что нынешнему телу его нужны помощь.
Поддержка.
Сила.
Но… нет, чем больше Ирграм прислушивался, тем сильнее убеждался, что особых изменений не произошло. Разве что потоки внешней силы ощущались теперь яснее. И по оболочке вновь пробежала зыбь, в очередной раз меняя тело. На толстой шкуре появились оконца-участки, через которые сила извне проникала вглубь.
Пожалуй… неплохо.
Меж тем тело, до недавнего времени остававшееся неподвижным, — вдруг да не пережило оно процесса-то? — дернулось. Сначала поднялись и опустились пальцы левой руки.
Правой.
Изогнулись, пытаясь прочнее захватить край бассейна. И сами руки напряглись, вытаскивая из киселеобразной жижи тело. Тонкие руки.
Покатые плечи.
Голова запрокидывается, причем опасно так, еще немного и шея хрустнет под её тяжестью. Но вот рывок, и женщина возвращает голову.
Правда теперь та начинает клониться в другую сторону.
Волосы, длинные, слипшиеся сосульками, падают на грудь, прикрывая её.
Прилипая к ней.
Голова дергается влево.
Вправо.
Делает полукруг по груди, перекатываясь от плеча к плечу и обратно. Снова запрокидывается, словно та, что сидит, до сих пор не понимает, как сохранять эту голову в правильном положении. И потому, когда движение останавливается-таки, голова чуть кривится, повисает к левому плечу.
А руки толкают края ванны.
И она поднимается, но лишь затем, чтобы согнуться в приступе кашля, упасть, ударившись о высокий край бортика. Пальцы кривятся, и женщина выплевывает, выблевывает куски черной жижи, уже даже не жижи, но чего-то плотного, студенистого. Впрочем, она не давится. И откашлявшись, выползает-таки на бортик. Она стоит, опираясь руками и ногами, чуть покачиваясь взад и вперед. И Ирграму теперь видно её молодое, надо полагать, здоровое, пусть и худоватое тело.
Вот левая рука отрывается от камня. И голова поворачивается вбок.
Глаза у женщины затянуты пленкой слизи.
— Ир-р-р-грам? — её голос низок, и звук его рождает эхо. — Ты… Ирграм?
Она говорит с трудом. А потом садится-таки.
— Тело… недозревшее. Процесс синтеза нарушен, — голос прыгает, и рука её ложится на горло, пытаясь выровнять звуки. — Установка личности… не начата… разум… чист. Это… неправильно. Н-никаких… п-признаков… личности. А установка начинается на втором этапе… формирование тела уровня С-2 невозможно без установки личности. Запрещено.
Она и дышит-то через раз. И снова заходится в приступе кашля.
Ирграм заставил себя убрать шипы. И задумался… рядом с женщиной ему не хотелось выглядеть размытым облаком. Но и то, чем он стал, вряд ли могло впечатлить…
Нет, ему совершенно нет нужды кого-либо впечатлять.
Но…
Шипы втянулись.
И тело вновь изменилось, превращаясь… да плевать, главное, что разговаривать он сможет. А остальное… остальное не так и интересно.
— Нужна… кор-р-рекция, — на этом слове она снова закашлялась. — Стабилизация. Дозревание нервной системы…
Женщина попыталась встать, но движения её были дергаными, словно она до сих пор не могла справиться с руками. Левая и вовсе описала какой-то странный полукруг и застыла, причудливо изогнувшись локтем вверх.
— Помочь? — осведомился Ирграм.
Вежливо.
Все же существо, стоявшее перед ним, нельзя было назвать человеком в полной мере. Та штука из пластин была древней и личность в себе вмещала тоже Древнюю.
А значит…
— П-подняться… п-п-х-мги, — выдавила она, опять сгибаясь от кашля.
И Ирграм скользнул ближе, подхватил тело, оказавшееся тяжелым и липким, под руки, дернул, заставляя подняться с колен. Те, правда, не спешили разгибаться, но левая рука, снова затряслась и опала. А правая вцепилась в его плечо.
— Ос-таточные… р-рефлексы, — выдавила женщина из горла.
Возможно, если её отмыть, она и покажется красивой. Но теперь тело её, покрытое темной жижей и прилипшими к коже волосами, подергивающееся так, словно его того и гляди скрутит судорога, не вызывало иного чувства, кроме отвращения.
Хотя…
Жижа, высыхая, теряла исходные свойства. А вот через кожу Ирграма впиталась весьма даже неплохо. И… судя по всему, его телу она понравилась.
— Н-нужно в-р-ремя… р-реабилитация. Добраться… до пункта управления. Медотсек… капсула стабилизирует состояние.
Ирграм не отказал себе в удовольствии немного измениться. Он окружил это вялое, еще холодноватое тело, туманом, а тот впитал в себя мелкую шелуху застывающей жижи. Будто чешуйки крови.
И силы в них столько же.
— Что… ты… в этом н-нет н-нужды… пр-цесс р-р-разложения запущен. Очистка будет произведена естественным… об-р-рзом, — выдавила она.
— Пускай, — Ирграм с сожалением посмотрел на бассейн, в котором темная жижа уходила, медленно, но заметно. Вон, сквозь тонкое её покрывало видны черные зевы водостоков. Или как это тут называется? Он бы и сам справился с поглощением, но… — Идти куда?
Женщина снова дернула головой, оскалилась и указала.
— Т-да… код доступа… у меня может не быть к-да д-т-па, — она все еще давилась словами. Впрочем, шаг в нужном направлении сделала сама.
Уже хорошо.
Очень даже хорошо…
Ирграм подставил плечо.
— Разберемся, — сказал он. — Сначала надо убедиться, что этот твой центр вообще уцелел… все-таки тысяча лет прошла. Или больше…
— Невозможно! — женщина даже споткнулась. И слово-то вышло чистым, ровным.
— Я ж говорил, — проворчал Ирграм.
С женщинами и прежде было сложно. И ничего-то, оказывается, не изменилось. Они по-прежнему не слышали того, что шло вразрез с их представлениями о мире.
— Я говорил и не один раз, — повторил он. — Прошла тысяча лет. Возможно, что всего лишь… тысяча, а то и больше… никто точно не может сказать, когда Древние покинули мир. Но было это давно. Очень, очень давно…
Глава 20
Винченцо
Наемник стоял, скрестив руки на груди и вперившись взглядом в Миару. Та тоже стояла, и тоже скрестив руки, и смотрела с насмешкой. И в этих переглядываниях читалось что-то такое… непонятное.
Точнее понятное, но лишь этим двоим.
— Будешь плохо себя вести, — сказала Миара наставительно, — я тебе туда вообще доступ перекрою.
— Дорогая, мне надо начинать ревновать? — Карраго заглянул внутрь.
— Я столько не выпью, — Тень демонстративно отвернулся. И поведение это, почти детское, было столь нехарактерно для наемника, что Винченцо, пожалуй, удивился.
Сильно.
— А это уже обидно, — Миара выпятила губу. — Впрочем… как хочешь.
И плечиком дернула, отчего белая хламида едва вовсе не съехала.
— В общем, все живы, бодры и полны претензий, — сделал вывод Карраго. — А стало быть, в норме… жизнь продолжается.
Огляделся.
И добавил.
— Или почти в норме…
Дикарь сидел, прислонившись к стене, закрыв глаза и стиснув руками меч. Причем так, что костяшки пальцев побелели. Он определенно дышал, но и только.