— Мы все уберем, — пообещал Шессер, не дожидаясь, пока Марина сформулирует свой гнев. — Честно.
— Вообще все уберем, — подтвердил Персиваль. — И починим.
— А та ваза все равно никому не нравилась, — добавил Еж. — И канделябр еще до нас отваливался.
— Никто сильно не пострадал, — заверил ее Шерман, придерживая руку. — А еще мы уже помирились. Ну, типа того.
— И посторонних тут не было, — добавил Шессер. — Так что никто ничего не видел.
— Да причем здесь это?– возмутилась Марина, прервав поток их оправданий. — Меня всего один вечер не было! Один вечер! Вы что, не могли посидеть спокойно всего несколько часов? Вам нянька нужна?
— Да мы чуть-чуть совсем, — искренне не понимая, почему так сердится учительница, развел руками Ёж.
— Вы вообще не должны были драться, — перебила его Марина. — Ни чуть-чуть, ни вот столечко.
Она показала меж пальцами миллиметр.
— Мы в шаге от закрытия класса, — сказала девушка. — Каждая мелочь может стать последней. А Вы устроили тут притон!
— Не, ну что Вы так-то, Марина Игоревна, — возмутился Еж. — Нормально живем, че Вы сразу «притон»?
— И это, по-вашему, нормально? — Марина широко раскрыла глаза. — Одни дурью торговать пытаются…
Она сурово глянула на Амадеуса. Тот цыкнул и отвел глаза.
— … другие по бабам бегают…
Она обвинительно ткнула в Шессера и Криса. Последний прикрыл ладонью откровенный засос на шее.
— … третьих хлебом не корми, дай драку устроить.
Она обвела рукой бардачину в коридоре. Тяжело вздохнула и сменила тон:
— Ребят, пожалуйста, ну дайте повод вами погордиться, — искренне попросила Марина. — Чтобы без условностей, чтоб не прикрывать вас перед начальством, не кривить душой и не врать, а честно сказать: мои ребята лучшие, других таких на всей земле нет.
В коридоре установилась смущенная тишина. Все попрятали глаза. Некоторое время было тихо, а потом кто-то сказал:
— А мы душевую доделали. Там, в подвале, где грибы растут…
У Марины дернулось веко, но она быстро взяла себя в руки.
— Это прекрасно, — кивнула она. — И я-то знаю, что вы на многое способны: и душевую сделать, и в Игрищах победить. Но, к сожалению, нас с вами меряют не по самому лучшему поступку, а по самому худшему. Увы, побеждать — это пока не для нас, даже если мы действительно на это способны. Наша задача — не проиграть. Вы понимаете разницу?
Ей никто не ответил, но большинство, кажется, прониклось идеей.
— Давайте договоримся, — вздохнула Марина. — Я не буду требовать от вас невозможного. Я готова идти на уступки и даже, черт возьми, баловать. Но ставлю вам одно условие: вы строго придерживаетесь закона и культурных норм. Избивать, обманывать и материть нельзя не только благородных, но вообще никого: ни других студентов, ни деревенских, ни даже друг друга. Даже если вас якобы никто не видит!
— А друг с другом-то почему нельзя? — не понял Ёж.
— Потому что это — вопрос привычки, — пояснила Марина. — Потому что когда чешется кулак, ты должен по привычке сдержаться, а не по привычке врезать!
Она повернулась к сестрам:
— Вас это, кстати, тоже касается. Хотите быть воинами — так будьте. Вышколенными, идеальными охранницами, что бросаются в бой только по сигналу, а не вспыльчивыми хулиганками, которые заводятся с пол оборота и ломают людям кости! Чтоб больше без приказа даже не дергались!
Сестры недовольно переглянулись, но ничего не ответили — видимо, приняли.
— Наша задача — не проиграть, — еще раз повторила Марина во всеуслышание, подводя итог своей речи. — Не дать недоброжелателям повод натравить на нас Гвардию Его Светлости. Не дать очередной комиссии найти хоть что-нибудь, за что нас можно было бы закрыть. Не вестись на провокации, не слушать свои темные позывы: они у каждого есть, даже у меня. И если вам своего самоконтроля не хватает — обращайтесь к друзьям, вас остановят. В этом и суть коллектива.
— Суть чего? — не понял Еж.
— Семьи твоей новой, — «перевела» для него Марина, окинув присутствующих широким жестом.
— Ну, вы сравнили! — фыркнул кто-то.
— Да, сравнила, — жестко ответила девушка. — И нашла это сравнение идеальным.
— Потому, что есть «папа» и «мама»? — издевательски фыркнул тот же голос — похоже, Денебы.
— Потому что вы друг друга не выбирали, как не выбирают семью — раз, — начала перечислять Марина. — Потому что друг другу вы роднее, чем прочим людям в этой стране — два. И потому, что если один налажает, отвечать будут все — три.
На это издевательских возражений не последовало, и Марина решила, что пора завязывать с воспитательной тирадой: во-первых, чем дольше говоришь — тем менее ценны для подростков твои слова, а во-вторых… А во-вторых, она, вообще-то, в туалет торопилась!
Эффект, который возымела ее речь, был несоизмерим с усилиями, которые Марина приложила. То ли с утра пораньше до ребят лучше доходило, то ли просто они, наконец, и сами дозрели до нужных идей, просто требовалось их сформулировать, но с этого момента ее класс как подменили.
Нет, ребята не стали образцами вежливости и благородства: Ёж все также вытирал сопли рукавом, Денеба с Крисом все также отмачивали абсолютно несмешные шутки, а Амадеус не стал носить ее на руках и всячески восхвалять мудрость. Но что-то все же неуловимо изменилось.
Изменения скрывались в мелочах. В том, как спокойно произошла смена дежурных. В том, как поделили на всех горсть сливочной помадки, которую Флокси сперла со стола у Гарденов. В том, как встретили конеподобного травника, заглянувшего в перерыв с набором семян. Даже в том, как ровно стали ребята ставить тапочки у входа.
Да что там — Марине впервые за все это время удалось провести полноценный урок! Правда, из-за того, что она к нему не готовилась, вышло довольно посредственно, и магики не оценили гениальность Моцарта, с чьей музыкой ознакомились посредством Марининого напевания. Но зато про его жизнь послушали с удовольствием и даже с явным интересом обсудили вопрос выгорания талантливых людей и необходимость их беречь. А перед самым обедом Марина собственными ушами услышала, как Амадеус позвал заработавшегося у котла Уильяма к столу и даже никак его не обозвал при этом.
И только один человек никак не поменялся после ее пламенной речи — Ксавьер.
После обеда, когда магики отпросились погонять в футбол, двое взрослых в очередной раз встретились в аудитории над одним столом и горой чистых листов и письменных принадлежностей. Марина уже смирилась с тем, что эти уроки с нею надолго. Вчерашний прием показал, насколько все плохо. И насколько неправильно оценивала она все это время собственное положение в обществе.
Как правильно подметила Алисия, Марине просто дико повезло. Мало того, что она сразу получила работу — что для женщины в этом мире уже было невероятным достижением — так вместе с работой ей достался и статус, а точнее, почти титул. По своей значимости этот титул стоял лишь на одну ступень ниже настоящих аристократов, но при этом обладал другой полезной способностью — с ним считались абсолютно все.
Как пояснил на обратном пути Ксавьер, должность преподавателя позволяла Марине говорить с высокопоставленными лордами, в то время как обычным людям в их присутствии полагалось молчать, пока не спросят. А в случае с отпрысками благородных Марина имела даже условную власть. Ну, как власть: общество негласно сочло, что преподаватели Академий имеют право делать замечания молодым лордам, если это касается обучения и воспитания последних. Причем это право действовало даже за пределами Академий и даже на молодых людей, не являвшихся учениками Марины. Хотя оно и было всего лишь проявлением вежливости, а не законодательно закрепленным требованием.
В каком-то смысле статус Марины можно было сравнить с Гвардией Его Светлости: гвардейцы тоже не все были благороднорожденными, ведь их принимали на должность по боевым характеристикам, а не родословной. Тем не менее, даже люди вроде Мэйгрина обязаны были подчиняться им. По крайней мере, до момента обжалования приказа у Его Светлости. Таким образом общество сдерживало самоуправство знати, не давая высокородным безнаказанно нарушать закон. А преподаватели обладали схожей властью над несовершеннолетними лордами и пользовались уважением их родителей.
Но при всем при этом реального титула у Марины, разумеется, не было. Да, ей дали некий неплохой уровень, искусственно возвысив над большей частью населения и уравняв с прочими преподавателями, которые, как она теперь знала, были по большей части благородными людьми из хороших семей. Но она с легкостью могла потерять свой статус — достаточно было начать вести себя хоть чуточку хуже, чем от нее ожидали. И такая вещь, как неумение читать и писать, определенно была ее ахиллесовой пятой.
В общем, Марина решила приложить максимум усилий для ликвидации этой проблемы.
— Вам надо изменить угол наклона пера, — посоветовал Ксавьер, глядя, как она корпит над листом, прикусив язык. — Вот так.
Он взялся за конец пера и чуть развернул его.
— Мне неудобно так, — заметила Марина, однако постаралась сделать, как велено.
— Это вопрос привычки, — напомнил Ксавьер. — Кстати о привычках: спину выпрямите, пожалуйста.
Марина подровнялась, больше не жалуясь, а радуясь, что рядом есть достаточно жесткий и педантичный человек, способный выработать в ней полезные умения.
— У Вас рука зажата, — понаблюдав еще немного за ее действиями, заметил Ксавьер. — Причем от самого плеча. Поэтому и завитки выходят такими рублеными: нет свободы в движении.
— Ну, со временем ведь, наверное, она появится? — не совсем уверенно предположила Марина.
— Если не расслабите руку — нет, — огорчил ее мужчина. — Расслабьте все: от затылка до кисти.
— Затылок-то тут причем? — удивилась Марина.
— А Вы попробуйте, — предложил Ксавьер. — Расслабьте все мышцы головы и шеи.
Марина преодолела желание спорить со своим тренером и послушно расслабилась. Голова тут же «клюнула» вниз.