— О, да! — оживился профессор Мадиер. — Потрясающие были люди. Высшая школа инквизиции до них была всего лишь мелким ответвлением церкви, в котором обучали, как правильно пытать еретиков. А при них суть Инквизиции полностью изменилась. Церковь стала изучать, откуда берется магия, идет ли она от бога или же от дьявола, зависит ли высокий моральный облик от внутреннего запаса энергии и многое другое.
— И как, зависит? — хмыкнула Марина, которая с некоторых пор не видела особой разницы между моральным обликом людей и нелюдей: что Уильям, что Амадеус — оба могли как выручить в сложной ситуации, так и отжечь по полной.
— Нет, — улыбнулся профессор. — Вижу, Вам смешно. Но когда-то это был сложный теологический вопрос. И после казни четы Брефеда он был снова поднят. И, увы, извращен. Высшая школа инквизиции, двадцать лет пропагандировавшая равноправие и взаимоуважение, вдруг принялась внушать обществу, что магики — суть порождение тьмы, и все неудачи страны лишь оттого, что люди поддаются их искушению.
— Да, господин Тельпе мне уже что-то подобное говорил, — покивала Марина. — Знаете, в моем мире некогда так казнили красивых женщин: мол, они ведьмы и сбивают мужчин с пути истинного.
— Да? — удивился профессор Мадиер. — А я думал, в мире Креста нет таких предрассудков. Самые известные люди, приходившие к нам оттуда, были как раз проповедниками, вещающими о равенстве всех перед богом и призывающие любить ближнего.
— А, так вот почему вы называете Землю миром Креста, — улыбнулась Марина. — Далеко же разбрелись наши миссионеры. Ну, хорошо хоть, правильные. А то бы ваших людей научили сжигать женщин на кострах и расстреливать евреев.
— Сжигать на кострах? — ужаснулся дядя Мадя. — Живьем?
Марина кивнула.
— М-да, — протянул ошарашенный мужчина. — Еще одно доказательство, что религия — это только инструмент, которым можно как лечить души, так и угнетать их, а то и зверски уничтожать.
Они немного помолчали.
— Знаете, а я был уверен, что Вы — чистая юная дева из справедливого мира, и никогда не видели ничего страшнее наших магиков-уголовников, — неожиданно признался профессор. — Даже пару раз останавливал себя, когда речь в наших беседах заходила о войне в Освении.
— Ну, живьем я ужасов и правда не видела, — признала Марина. — Я знакома с историей земных зверств только по книгам и фильмам — это такие живые картинки со звуком. Но, думаю, в Вашем пересказе история Освении будет не страшнее документалок о концлагерях. Так что там произошло пять лет назад?
— Что-что, — вздохнул профессор Мадиер. — Как обычно — государственный переворот и передел власти. Ну, по крайней мере, для умных людей это выглядело именно так.
И он принялся рассказывать. Марина слушала, открыв рот. О многом она уже и сама догадалась, но большая часть информации все же была в новинку.
…
Изначально инквизиция была чем-то вроде судебного органа церкви. Она разбирала сложные случаи: что есть грех, а что — нет. Затем, когда церковь приобрела большой вес в политике, инквизиция стала частью системы охраны порядка: занималась теми, кто погряз во грехе, но еще был не настолько плох, чтобы попасть на виселицу.
Такое положение дел устраивало страну несколько сотен лет. Временами случались перегибы — а как без этого? Церковь то получала влияние, то лишалась его. Но в целом не особенно и боролась за власть. Но потом кое-что изменилось.
— Церковники по-настоящему пришли во власть против своей воли, спасая народ от смуты, когда четыре ветки одной династии делили трон, — сказал профессор Мадиер. — Это долгая история. И, честно говоря, я не уверен, что могу рассказывать ее за спиной Ксавьера.
Он покосился на реку. Медная голова мужчины виднелась далеко-далеко вверх по течению реки: видимо, Ксавьер решил немного поплавать.
— Эта история как-то очерняет его семью? — осторожно уточнила Марина.
— Нет, почему же? — удивился дядя Мадя. — Брефеда как раз повели себя очень даже достойно в той ситуации, поэтому за ними и закрепилось уважение народа.
— В таком случае, не вижу ничего плохого в том, чтобы кратко осветить эту часть истории, — заметила Марина. — Вы ведь сами сказали, что они сыграли серьезную роль в событиях пятилетней давности.
— Да, Вы правы, — кивнул дядя Мадя. — Ну, что ж. На уровне учебника истории, пожалуй, я могу просветить.
Марина приготовилась слушать дальше.
— Те четыре семьи были ответвлениями клана Брефеда. Это очень старый род, правивший Освенией с незапамятных времен, — сказал профессор. — Но увы, однажды род прервался по мужской линии: из восьми детей выжили только четыре принцессы, а все мальчики скончались от неизвестной болезни в раннем возрасте.
— Наверное, какое-то генетическое нарушение, — сочувственно покивала Марина. — У наших правителей в прошлом тоже такое бывало: из-за кровосмешения.
— Да, думаю, там имело место нечто подобное, — согласился дядя Мадя. — И увы, матримониальная политика только усугубила проблему. Трех принцесс выдали замуж за представителей других знатных родов, а одну, старшую и наследную, ради сохранения крови и фамилии — за двоюродного брата. Нехорошо, конечно, но в то время часто так поступали, чтобы «сохранить силу рода».
— Дайте угадаю: история с болезнью младенцев повторилась, — мрачно предположила Марина.
— Да, это так, — кивнул дядя Мадя. — Дети рождались больными, выживали только девочки. Тогда-то и случился переворот: три семьи потребовали от четвертой освободить трон и прервать дефектную ветвь. Начались междоусобицы, кровопролития, раздел страны. Освения едва не пала, раздираемая внутренними конфликтами и атакуемая внешними врагами, которые почуяли слабину.
— Вы прямо как историю Земли пересказываете, — фыркнула Марина. — Только я не поняла, причем тут церковники. Мы же с них начали.
— Ну, вот как раз тогда-то на помощь и пришли церковники, — кивнул дядя Мадя. — Светская власть пошатнулась, по землям шагали враги, людям было страшно, и они шли за помощью к богу и его служителям. Церковь объединила народ в обход правительства. Инквизиторы, обученные искусству не только пыток, но и боя возглавили народное ополчение и выиграли войну с внешним врагом. А внутренние неурядицы затихли сами собой: ослабевшие роды побоялись идти против церкви и народа одновременно.
— Ух ты! — искренне изумилась Марина. — Нестандартное применение Святой инквизиции. Пожалуй, за такой пронародной церковью и я бы пошла в бой.
— Вот именно, — кивнул профессор Мадиер. — Церковь укрепила свои позиции. Однако ситуацией не воспользовалась и страну не возглавила, что, согласитесь, тоже вызывает уважение.
— Согласна, — кивнула Марина. — И все меньше вижу предпосылок к изгнанию магиков. Или это две разные истории?
— Одна, — подтвердил дядя Мадя. — Церковь все-таки вмешалась в конфликт четырех родов, чтобы остановить междоусобицы. Пользуясь своим влиянием в народе, церковники выбрали из трех здоровых веток одну, заявив, что это, мол, божественный выбор. Четвертая ветка навсегда лишилась права наследия. Всех девочек повыдавали замуж, и у большей части повторилась история со смертями наследников. Род назвали проклятым и, чтобы не путать его наследников, стали сохранять за детьми материнскую фамилию — Брефеда.
— А как же тогда появился на свет Ксавьер, если мальчики погибали? — не поняла Марина. — Или я что-то упустила?
— А вот это только божественным вмешательством и можно объяснить, — развел руками дядя Мадя. — В одном из ответвлений фамилии Брефеда проблема неожиданно сошла на нет, и в роду появился мальчик — Аурелий, отец Ксавьера. Но увы, было слишком поздно, и власть к тому времени закрепилась за другой фамилией.
— М-да, обидно, — сказала Марина.
Профессор Мадиер кивнул и продолжил:
— Семья Брефеда осталась уважаемой — шутка ли, древнейший род правителей — но увы, ненаследной. Они стали просто аристократами высшего света. Прозвание «проклятых» с них, конечно, сняли. В качестве извинения церковь вновь привлекла их к себе и позволила занять высокие должности в Инквизиции. С этого и начался ее расцвет. И расцвет Высшей школы инквизиции прежде всего.
Дядя Мадя приосанился, похоже, испытывая удовольствие от рассказа об Альма матер.
— В роду Брефеда дети всегда получали прекрасное образование, так что наследники рода были хороши в вопросах судопроизводства, — сказал он. — Им доверили предотвращать так называемые «еретические поступки»: деяния, что образованы грешной сутью человека и ведут к страданиям общества или его части.
— Да, вот это настоящая инквизиция, это я понимаю, — покивала Марина. — И что случилось потом?
— А потом Аурелий Брефеда показал всем, что ему это не интересно, — хмыкнул дядя Мадя. — Сколько его помню, он всегда был научником до мозга костей. И, получив под свой контроль Высшую школу инквизиции, он превратил ее в научный институт — центр исследования магии.
— А почему именно магии? — не поняла Марина. — Ну, то есть, я верю, что магия нуждается в изучении. Но ведь и другие законы вселенной надо исследовать наравне с ней. Почему он сосредоточился именно на магии? Почему нельзя было превратить школу инквизиции в универсальный институт изучения тайн вселенной?
— Не поверите: дело было в любви, — дядя Мадя хитро улыбнулся, наклонился поближе к Марине и понизил голос. — Это безумно романтичная история. Сейчас расскажу — если хотите, конечно.
Марина усмехнулась и кивнула. Еще б она не хотела услышать романтическую историю! Промокод
— Инквизиция ведь после войны стала очень милитаризированным местом, — начал рассказывать дядя Мадя. — И иногда ее опытных работников — ну, то есть хороших бойцов — посылали на разные опасные задания. И вот как-то раз отряд инквизиции во главе с Аурелием Брефедой отправился спасать какую-то девицу от дракона.
Марина не сдержалась и хихикнула: и здесь тоже истории про драконов и принцесс.
— Да-да, — улыбнулся дядя Мадя. — Дракон залез в какую-то пещеру и рычал оттуда, что если они подойдут, он откусит девице голову. И, чтобы не раздражать такое опасное существо, побеседовать с ним пошел как раз-таки Аурелий Брефеда. Он так успешно заговаривал дракону зубы, что тот пустил его внутрь. Но до девицы Аурелий так и не дошел.