— Все равно молодец, Касси, — решила подбодрить ее Марина. — Достойный ответ! Так всегда и говори.
Она обернулась к проректору:
— Вы что-то хотели, господин Тельпе?
— Я говорю, что слушание начинается, — поджав губы, сказал он.
— Какое слушание? — удивилась Марина.
— Имперской комиссии по этике, разумеется, — холодно ответил Тельпе. — Вас разве не предупреждали? Будет рассматриваться вопрос морального облика Вашего класса и Вас в частности.
— Н-нет, не предупреждали, — забормотала она, а ребята вокруг затихли, почуяв неладное, и собрались за ее спиной, как группа поддержки.
— Странно, — нисколько не удивившись, сказал господин Тельпе. — Но в любом случае мы ждем Вас уже четверть часа. Вас и Ваш класс.
— Да не было никакого уведомления! — возмутился Крис. — Вы специа…
— Тихо! — неожиданно подал голос Ксавьер, поднимаясь на ноги. Класс тут же перестал роптать. Мужчина подошел к Марине, встал рядом с ней и спокойным голосом сказал:
— Благодарим за информацию, господин проректор. Мы скоро будем. Извинитесь, пожалуйста, перед комиссией за это недоразумение. Видимо, посыльный с уведомлением где-то затерялся, иначе мы давно уже были бы на месте.
— Хорошо, — кивнул Тельпе. — Ждем вас.
И он ушел, провожаемый многочисленными взглядами.
Марина затравленно оглянулась на Ксавьера. Тот ответил непроницаемым взглядом, однако каким-то шестым чувством девушка ощутила, как он усиленно внушает ей уверенность своей аурой — как будто намеренно. И она через силу улыбнулась, благодаря его за эту поддержку. А потом глубоко вдохнула, медленно выдохнула, выпрямилась и напустила на лицо привычную рабочую «маску». Чего только в школах не случается: то имперские проверки, то прокурорские. Всего бояться — нервов не хватит.
Глава 22
На выходе из корпуса их нагнали дядя Мадя и госпожа Эгнерция. Оба почему-то выглядели виноватыми. Впрочем, причина этого выяснилась сразу:
— Простите, — сходу покаялся дядя Мадя. — Мне еще утром это письмо дали. А я встретил госпожу Эгнерцию, отвлекся и… Я ж не знал, что там внутри вызов на слушание!
— Не извиняйтесь, — сдержанно улыбнулась Марина, слегка сбавив скорость шага, чтобы пожилому человеку не пришлось бежать. — Это не Ваша вина.
— Ну как же? — удивился профессор. — Я вас подвел…
— Нет, — Марина покачала головой. — Что это за уведомление такое, которое отсылается всего за несколько часов до мероприятия? А вдруг у нас выездной урок? Экскурсия? Поход? Карантин? Да мало ли что. Это явно не Ваша вина, дядя Мадя, не переживайте так.
— И все же я вас подвел, — мужчина горестно сдвинул брови. — Опоздать на Имперскую комиссию по этике — это… это…
— Демонстративный жест неуважения, — закончил за него Ксавьер.
— Но ведь Тельпе передаст, что мы опоздали не по своей вине, — заметила Марина.
— Может, и передаст, — сказал дядя Мадя. — Но все же впечатление будет уже подпорчено. Это же все-таки комиссия по этике, а не финансовая проверка.
— А что — это так страшно? — напряженно уточнила Марина: впереди уже показались столы, укрытые красными бархатными скатертями. За столами сидели какие-то мужчины, переговариваясь друг с другом.
Во дворе толпы не наблюдалось — только комиссия, некоторые преподаватели да еще какие-то люди в отдалении, перед которыми виднелась приметная форма гвардейцев Его Светлости. Зато из окон общежития неподалеку высунулись любопытные лица. Видимо, студентам запретили выходить, чтобы не подслушивали. А вот посмотреть из окна на позор класса магиков — разрешили.
— Имперская комиссия по этике по функциям сродни освенской инквизиции, только без привязки к вере, — пояснил Ксавьер. — Они подчиняются императору и следят, чтобы моральный облик жителей соответствовал его воле. Вот только по ерунде их не дергают — вызывают исключительно на серьезные либо показательные случаи: появление опасных сект, коррупция, обман либо заговор между высокопоставленными людьми, монополизация производства и так далее.
— Короче, это разновидность прокуратуры с расширенными функциями, — помрачнела Марина, подобрав в голове подходящий аналог. — А кое-кто хочет натравить их на нас, чтобы создать прецедент и не допустить открытия других классов магиков. Ничего, прорвемся как-нибудь. Мы ничего дурного не совершали. Так?
Ей никто не ответил. Да и сама Марина прекрасно понимала: порой недостаточно быть просто хорошим человеком, чтобы защититься от обвинения.
— Они не смогли закрыть класс после всех основных проверок и даже нескольких дополнительных и перешли к общественному давлению, — негромко сказал дядя Мадя, беря ее под руку и придвигаясь ближе, чтобы разговор не слышали посторонние. — Готовьтесь, Марина Игоревна: похоже, Вас будут выживать, очерняя перед обществом.
— Ну, с вилами к нам уже приходили, — пошутила Марина, но весьма нервно. — Разберемся как-нибудь.
— Рад вашему позитивному настрою, — дядя Мадя одобрительно сжал ее локоть. — Но, боюсь, дело обретает более крутой оборот: это все-таки Имперская комиссия по этике.
— Что, это прямо настолько серьезно? — нахмурилась Марина. — А вообще, в чем хоть обвинять будут?
— Не знаю, — честно сказал дядя Мадя и еще понизил голос. — Я краем уха слышал, что кто-то из ваших ребят связался с бандитами. Думаю, напирать будут на это. Но и что угодно другое могут приплести. Ваши романтические отношения с лордом Брефедой, например. Формально он Ваш ученик, а его статус вызывает вопросы. Его благородное происхождение можно использовать как во благо, так и во вред — сейчас он вряд ли сможет повлиять на это. Могут сказать, что вы принуждаете его, пользуясь своим положением.
— И Вы туда же! — шепотом возмутилась Марина. — Да не было между нами ничего! Всего пара поцелуев, и оба — из крайней необходимости.
— Вы целовались с лордом Брефедой? Да еще и дважды? — дядя Мадя весело и искренне изумился. — Воистину говорят: дети мира Креста уговорят самого диавола.
— Профессор Мадиер! — воззвала к его совести Марина.
— Да верю я Вам, верю, — рассмеялся он. — Лорд Брефеда — не тот человек, которого можно охмурить, да и Вы не похожи на легкомысленную девицу. Но все же… а, впрочем, если это и приплетут, то только как косвенный признак недобросовестности. Обвинение явно будет базироваться на чем-то более серьезном.
…
Разговор утих сам собой, когда они предстали перед комиссией. Никаких кресел или хотя бы стульев не было: видимо, предполагалось, что подозреваемые должны стоять у всех на виду.
— Равняйсь, — негромко сказал Ксавьер, но его услышали, и за спиной Марины класс выстроился, как по струнке. Установилась тишина, полная стариковских покашливаний, шума ветра и щебетания птах, свивших гнезда под крышей центрального корпуса.
Девушка замерла, не зная, что сказать. «Здравствуйте, уважаемые члены комиссии, рада вас видеть»? Или же «Добро пожаловать в Академию. Надеюсь, дорога была легкой?». В итоге она остановилась на лаконичном «Добрый день». Правда, день определенно добрым быть перестал, и получилось, что слушание комиссии по этике началось с маленькой лжи, но никто не обратил на это внимания.
— Прошу прощения, господа! — тут же вышел вперед дядя Мадя. — Опоздание класса — моя вина. Я работаю в Академии сторожем и порой переношу корреспонденцию от здания к зданию. И вот, сегодня должен был передать Марине Игоревне уведомление, но по случайному стечению обстоятельств не сделал этого вовремя.
— Понятно, — нахмурился мужчина с моноклем, сидевший в центре. — Оставим этот вопрос. И так уже задержались, приступим сразу к делу.
Они зашуршали какими-то бумагами, а Марина окинула взглядом пришедших. Большая часть лиц была ей незнакома. Эти люди были богато одеты — совсем не так, как аристократы в гостях у Гарденов — и определенно носили какую-то форму. В целом комиссия пугала своей основательностью и типичным для проверяющих органов поведением. Однако именно это поселило в душе Марины робкую надежду: чем выше комиссия, тем сложнее ее подкупить, и можно надеяться на справедливое отношение.
Слева от приезжих сидели Актеллий Денеб, господин Тельпе и парочка преподавателей, в том числе Эверик, который тут же подбадривающе улыбнулся Марине.
Справа расположился господин Гарден, который, как уже знала девушка, был доверенным попечителем Академии от герцога. Он тоже приветливо ей кивнул. Впрочем, рядом с ним сидели еще какие-то благородные господа с куда менее благодушными минами — видимо, остальные попечители — и они уставились на Марину с неприязнью.
«Ну, хотя бы три человека здесь условно на нашей стороне», — приободрила себя девушка. Внутренний голос же на это многозначительно промолчал.
Мужчина в центре поднялся. Шепотки и кашель стихли, установилась напряженная тишина.
— Мы открываем слушание дела по вопросу морального облика класса музыки Галаардской Академии магии и целительства и его преподавателя Калининой Марины Игоревны, — сухим, бесцветным тоном принялся мужчина зачитывать по бумажке, хмуря брови, чтобы удержать монокль. — Итак, Марина Игоревна Калинина — это Вы?
Мужчина уставился на девушку сквозь монокль.
— Да, — кивнула она.
— Это весь Ваш класс? — уточнил мужчина, обведя ребят взглядом.
Марина оглянулась.
— Сережу забыли, — спохватилась она. — Но он нездоров: пребывает ныне в виде полуразумной мыши. Принести его? Он уже может говорить… почти нормально.
— Нет, не нужно, — поморщился мужчина.
— Ох уж эти маги! Вот только с мышами мы и не разговаривали, — пробормотал его коллега по правую руку, цыкнув и покачав головой. — Давайте сразу к делу. Нам еще к герцогу ехать, на казначейскую проверку, а мы тут про каких-то говорящих мышей.
Мужчина с моноклем кивнул и передал бумагу плюгавенькому служащему в замызганной форме, а сам сел на место. Плюгавенький выпрямился, поправил пенсне и принялся зачитывать дребезжащим голосом:
— В соответствии со статьей пятьсот девяносто шесть Уклада Империи о моральном облике ее граждан, лица, привлеченные к обучению иных лиц, как то: учителя, преподаватели, кураторы, воспитатели, няни, гувернантки, балетмейстеры…