«Неправда! — возмутилась Марина. — Ты ответил за меня».
«Но после этого ты еще раз двадцать могла пойти на попятный, — невозмутимо напомнил ее незримый собеседник. — Хоть сразу, сказав, что не то имела в виду, хоть позже, заявив, что подумала и передумала. Вы же столько трудностей преодолели, чтоб этот брак оформить! Да ты на каждом этапе могла с легкостью „соскочить“, но дошла же до конца. Сама, заметь, без моего участия».
Марина смутилась.
В тот день все было странно. Полушутливый подбор женихов, какое-то совершенно неподходящее предложение Ксавьера, еще более неожиданный ответ Марины. А дальше вообще все как в тумане. Смех отовсюду, соленые шуточки, улыбки, суета и бумажки, бумажки, бумажки…
Никто не думал о празднике, все судорожно улаживали дела — бегали за сельским старостой, требуя его в свидетели, уговаривали несчастного священника, который в ужасе отказывался венчать Старшего инквизитора из благородных и иномирную девицу из простых. Согласился, только когда ему пригрозили, что магики будут посещать каждую его службу, распугивая прихожан. Да и то, обряд толком не провел, а лишь по-быстрому проговорил обязательные тексты, осенил святым знаком, вписал в книгу да выгнал поскорее, пока кто-нибудь его за этим не застал.
А потом они еще и поехали в город и выдержали настоящую битву с чиновниками на право подтвердить церковный брак нотариально. Привычных загсов в Галаарде не было, и оформлением брака благородного — точнее, брачного договора с регистрацией — занимались юристы.
Причем оказалось, что за один день оформить бумагу нельзя, и галаардский юрист с какой-то странной улыбкой настаивал, чтобы они подошли за печатями завтра. Сказал что-то вроде: «Кто же подтверждает брак в день его заключения? Приходите хотя бы утром».
Марина хотела было возмутиться — зачем мотаться в город дважды? Но Ксавьер просмотрел типовую форму местного «свидетельства о браке», тоже странно глянул на Марину и подтвердил, что они подойдут на следующий день. Марина не стала расспрашивать, подозревая, что два юриста на нее одну — это перебор, и просто приняла все, как есть, надеясь, что все эти подтверждения уложатся в три дня.
Вообще, в тот день все получилось так спонтанно, бестолково и непродуманно, что Марину на протяжении нескольких часов не покидало ощущение дурной шутки, и она подсознательно ждала фразы «Вас снимает скрытая камера!»
Полное осознание на нее накатило только тогда, когда поздним вечером, усталые и пропыленные, они с Ксавьером вернулись домой и вступили в темный коридор корпуса. Вот, где ее пробрало уже по полной. И с этого момента все пошло не так.
Виноваты, разумеется, были ее любимые — чтоб их черти побрали! — магики, решившие устроить им сюрприз. Днем Марине было не до них. Да и вообще, она не видела смысла в организации праздника, раз уж не было возможности реализовать ее представления о добротной свадьбе: там, где фата, пышное платье, букет в нежных тонах, фотограф и все прочее. А устраивать пародию и наряжаться в хлам с чердака и прицельно швырять в Касси букетом полевых цветов она не собиралась. Но увы, как оказалось, у магиков иное представление об обязательных составляющих свадьбы.
Стоило им с Ксавьером открыть дверь, как они будто очутились в мечте Персиваля — длинном мрачном коридоре, вдоль которого стояли фигуры в темных плащах, и повсюду таинственно дрожали огоньки свеч.
В первый момент Марине даже показалось, что она снова случайно провалилась в портал и попала на сатанистский обряд — до того все было жутко. Но потом под одним из капюшонов мелькнула улыбка Леама, а из-под другого донесся смешок не сдержавшейся Флокси.
Ксавьер первым понял, что происходит:
— Идемте, — сказал он, подавая ей руку.
Марине ничего не оставалось, кроме как довериться ему. Она вложила подрагивающую руку в широкую ладонь Ксавьера. Магики замерли, как гвардейцы, встречающие короля — только на лицах угадывались едва сдерживаемые улыбки да хитро стреляли в ее адрес жгучие взгляды. Каждый держал по горящей свече, а где-то в конце этого живого коридора приятный голос Шермана без всякого колдовства затянул незнакомый мотив.
Марина почувствовала, как под действием этого голоса у нее внутри поднимается волнение, и торопливо повернулась к Ксавьеру. Но того происходящее нисколько не удивило. Он либо знал, что так будет, либо сразу принял, как должное — как обязательный обряд.
Марина почувствовала, как он потянул ее вперед, и непроизвольно сделала первый шаг. С левой стороны сверкнула золотая макушка Флокси, а в следующее мгновение девочка в прыжке обсыпала их чем-то белым и легким.
Марина присмотрелась и поняла, что это ромашковые лепестки. Она глянула на девочку, но та захихикала и спряталась за спину стоявшего неподалеку Леама. Тот мельком глянул на учительницу и быстро отвел глаза, а по легким спазмам его живого лица Марина догадалась, что эльфенку стоит больших усилий сохранять серьезное выражение.
Она не стала его смущать и пошла вперед, пытаясь подстроиться под уверенный шаг Ксавьера. Тот держался воистину с королевской невозмутимостью. Ни намека на веселье не было в его глазах. Ксавьер был серьезен настолько, что Марину пробило дрожью и колкими мурашками.
«Он тебя на ложе ведет, — отметил внутренний голос. — И все кругом об этом знают. И знали весь вечер. Все, кроме тебя».
Марина аж вспотела от этой мысли и нервно вздохнула. Ксавьер, видно, расслышав это, чуть сильнее сжал ее ладонь.
«Чтобы не убежала, что ли?» — подумала она, чувствуя жгучие взгляды в спину.
Их провожали подростки, и Марина без всякого устройства для чтения мыслей знала, о чем каждый из них сейчас думает. Варьировалась только степень скабрезности этих мыслей. Однако ни один из них — даже Крис — не позволил себе высказать ни одной похабной шутеечки вслух. Все шутки были оставлены там, у дневного костра, а в корпус ребята пронесли только многозначительные взгляды.
Марину еще трижды обсыпали лепестками полевых цветов, прежде чем она рука об руку с Ксавьером дошла до аудитории. Крис и Шерман распахнули перед ними дверь, а когда они с Ксавьером вошли, плотно ее закрыли, оставляя наедине. За спиной сразу послышался шорох, и Марина поняла, что ребята столпились за дверью, хихикая и пытаясь услышать хоть что-нибудь.
Но Ксавьер не стал затевать бесед. Он повел Марину к следующей двери — в ее комнату, бывшую лаборантскую. И как только она туда вошла, то сразу уставилась на… огромную супружескую постель. Кто-то из ребят, пока они мотались по городу, похоже, похозяйничал тут. Судя по аккуратности, чистоте, праздничности и букетам полевых цветов — девочки.
Ксавьер неожиданно отпустил ее руку, отвернулся и закрыл за собой дверь. На ключ. Потом подошел к окну и задернул шторы. В комнате остался свет лишь одной-единственной свечи.
Марина поежилась и потерла себя за плечи. Ей было и зябко от страха, и нестерпимо жарко от волнения. Однако в смысле происходящего сомневаться не приходилось, и девушка неуверенно принялась расстегивать пуговицы.
Ксавьер стоял у нее за спиной, и Марина боялась обернуться к нему. Тишина давила и нервировала. Даже внутренний голос молчал, с любопытством наблюдая, как она все это переживет. Девушка стояла будто под десятком телекамер, хотя в комнате был только Ксавьер.
Умом она понимала, что раз уж согласилась и даже справилась почти со всей бумажной волокитой, то теперь отступать поздно. Но ей было страшно. Страшнее, чем когда она в первый раз переспала с парнем — в тот раз она по крайней мере, этого хотела и была как-никак влюблена в избранника.
Ксавьер же был ей чужим. Да, она много раз с ним говорила, порой спорила и даже смеялась вместе с ним. Даже как-то раз — тогда, после рыбалки — вывела на пронзительную откровенность, о которой сама же потом пожалела. Но ближе он ей за это время не стал, даже наоборот: чем лучше она его узнавала, тем ярче осознавала, насколько они разные. И вот настал просто апогей неловкости.
Пуговки закончились. Неуверенной рукой Марина потянулась снять форму и вздрогнула, ощутив, как ее окутывает чужая аура. В тот день она впервые явственно ощутила этот эффект: «водораздел» между внешним миром и невидимым полем Ксавьера. Как статическое электричество, оно слегка давило при прикосновении, но никак не мешало преодолевать границу. А преодолев ее, можно было почувствовать смутные эмоции.
Ксавьер подошел к ней сзади и перехватил форму, заставив вздрогнуть от неожиданности. Тогда она не разобрала, что он чувствует, хотя и находилась внутри поля — ей хватало собственных переживаний и неподдельного страха. Плотное ментальное давление совершенно чуждого разума только вызывало панику и пробуждало глубинный животный страх — бежать от неизвестного. Но она сдержалась и позволила ему себя раздеть.
Под формой у нее в тот день вместо белья на манер местных длинных рубашек была надета старая, заношенная до прозрачности футболка. Марине резко стало очень стыдно за такой внешний вид, и ей вспомнилось, как сестра доказывала, что белье на женщине всегда должно быть красивое: мало ли, когда наступит его звездный час? Вот он наступил, и Марина оказалась перед мужчиной в одних стареньких слипах и дырявой футболке размера XXXL.
Она осторожно развернулась и встретила взгляд Ксавьера — такой же темный, как и всегда. Разве только в глубине его глаз виднелся едва уловимый блеск. Повисла неловкая тишина. Мужчина был выше ее и определенно сильнее. У него было моральное право и ее формальное согласие. И Марина вдруг впервые поняла, что это такое — быть ЗАМУЖЕМ, принадлежать мужчине. По-настоящему, по-древнему, без права на отказ.
Мужчина сделал шаг.
Марина дрогнула и попятилась — не от страха, не от омерзения, а скорее, от собственной неготовности к этому. Споткнулась о матрасы, постеленные прямо на полу, и едва не полетела вниз, но Ксавьер успел перехватить ее.
Сквозь тонкую ткань старой футболки Марина почувствовала горячие ладони. Ее пробило дрожью, и она часто задышала от волнения. Нет, она не так представляла себе первую брачную ночь. Точнее, как жительница двадцать первого столетия, она вообще не понимала, что это та