— Ну, — подвела итог Марина. — Зато денег сэкономим. Кто готов на марш-бросок?
Идею встретили без энтузиазма, но и без возмущений, и весь второй день путешествия прошел под флагом здорового образа жизни: чудесная природа, прекрасная погода, физическая нагрузка и психологическая разгрузка. Марина успела поскучать по родному миру и даже разок тайно всплакнуть по оставленному корпусу — не от сожаления, просто вдруг почему-то тоска расставания накатила.
Леам, шедший рядом, как будто прочитав мысли, в какой-то момент спросил ее:
— И не жалко было оставлять корпус? Это ведь практически Ваш дом. И мы там только-только все хорошо устроили…
— Ну, что поделать, — философски пожала плечами Марина. — Знаешь, Леам, Дом — это не здание. Дом — это место, где живет семья. К тому же мы ведь скоро вернемся, так?
Эльф как-то странно посмотрел на нее, помолчал немного и заметил:
— Если Святая Инквизиция правда ослабила режим, многие захотят остаться в Освении.
— Почему? — не поняла Марина. — Господин Гарден сказал, что ваши дома почти наверняка разрушены или заняты. И что там может быть опасно.
— А какая разница? — пожал плечами Леам. — Нам везде опасно. Но Вы сами сказали: Дом там, где семья. А большинство наших свои семьи потеряли. Они захотят остаться в Освении и попытаться найти своих. Флокси, Персик, Амадеус, Шессер, сестры… Что, если мы разделимся и уже никогда не соберемся под одной крышей?
— Ну, что ж, — подумав, сказала Марина и вздохнула. — Это тоже правильно: каждый сам решает, где его семья. Может, так даже лучше, что у ребят появится выбор. И чувство, что где-то там есть место, где их помнят и ждут. Порой, даже самой мысли об этом достаточно, чтобы чувствовать, что Дом у тебя все-таки есть.
— Наверное, Вы правы, — подумав, сказал он. — Я это всегда ощущал, но сформулировать не мог. Еще когда только заехал в корпус, неловко себя чувствовал, что меня дома ждут, а остальных — нет.
— Ну, вот, теперь и остальных будут ждать, — улыбнулась Марина. — Там, в старом корпусе. Ты знаешь, я даже сама чувствую какую-то… надежность, что ли. Уверенность, что если все пойдет не так, то я всегда могу как-нибудь да доковылять до нашей «крепости». А там меня уж согреют и откормят.
— Вообще, да, там такие уютные люди остались: Касси, Еж, дядя Мадя, господин Морден, Поморник, Дубок, — признал Леам. — Ну и Гора с Пузырем — они тоже такие… привязываются больше к месту. Я даже как-то уже и не могу представить себе корпус пустым. Кажется, будто они всегда там были.
— Особенно Дубок, — фыркнула Марина. — Ты, кстати, видел: он побег сквозь крышу пустил.
— Нет, не видел, — улыбнулся Леам.
— Чую, когда вернемся, у нас вместо кровли будет шапка зеленая, — хмыкнула девушка.
— Не, он к зиме листву от холода скинет, а мы раньше вряд ли вернемся, — подумав, сказал Леам. — Как-то глупо такое огромное расстояние преодолеть ради пары недель. Мне кажется, Ксавьер захочет остаться там на некоторое время. Если будет, где, конечно…
На последней фразе эльф понизил голос и покосился на идущего впереди мужчину.
— Что ты имеешь в виду? — не поняла Марина.
— Так ведь его родителей признали предателями, — еще тише напомнил Леам. — Обычно в таких случаях все имущество изымают в пользу государства. Сбережения и ценные вещи вроде редких картин и прочих коллекционных редкостей почти наверняка уже изъяли, а земли с крестьянами передали кому-то другому. Да и всю принадлежащую роду недвижимость могли арестовать.
— Хочешь сказать… — нахмурилась Марина.
— … что в родительский дом он вряд ли вернется, — подтвердил Леам. — У Ксавьера от прошлого только имя осталось. А если, пока нас не было, его тоже признали предателем, то… умм… В общем, вам лучше бы первое время не показывать, что вы женаты. Тогда в самом худшем случае Вы можете сказать, что не знаете его, и уехать — инквизиция не вправе Вас задерживать, Вы даже не магик.
Марина снова посмотрела на идущего впереди Ксавьера, и у нее кошки на душе заскребли. Нет, она никогда не была богатой или знатной женщиной и понятия не имела, насколько это больно — навсегда потерять то, что должно было обеспечить твое будущее. Но подозревала, что с потерей будущего смириться очень и очень нелегко.
Как это вообще: живешь такой, строишь планы, гордишься родительскими владениями и тут — бац! — все, что имеешь, вдруг изымает государство. А ты идешь на улицу, обворованный, оболганный, оплеванный, да еще и с умениями, которые не способен применить для своего выживания. Кому нужен юрист-бомж? Политик-бомж? Какое доверие к такому специалисту?
— Несправедливо, — буркнула Марина, неожиданно чувствуя, как в ней просыпаются силы для борьбы. Ксавьер, похоже, когда-то пережил не только потерю родных, но и личностный крах. И все, что он мог сделать в той ситуации — это научиться с достоинством проживать жизнь бедняка.
Однако Марина знала: если очень сильно захотеть, то уж на один-то класс можно подняться! Тем более, Ксавьер успел посмотреть на устройство общества с двух диаметрально противоположных сторон. В отличие от настоящих бедняков он знал, как это общество устроено, и мог отыскать для себя путь пусть не на вершину, но хотя бы до надежной середины.
«Хорошая мотивация — основа для успеха, — мысленно сказала себе Марина, выпрямляя спину. — Надо как-то простимулировать его двигаться дальше, не зацикливаться на смирении с ситуацией».
«Ага. Роди ему наследника — будет железная мотивация, чтобы пахать, как проклятый», — хмыкнул внутренний голос.
«Вот только попробуй опошлить мой настрой! — мысленно пригрозила ему Марина. — Я хочу вернуть человеку чувство собственного достоинства».
«Себе его сначала отрасти», — хмыкнул ее незримый собеседник.
Фраза была явно шуточной, но Марина вдруг поняла, что в этом есть доля истины. Если смотреть объективно, Ксавьер вынужден был жить в окружении бедняков и подобных себе — потерявших все аристократов, таких, как Модька. И это окружение хоть и любило его, но тянуло на дно, как в той теории про ведро с крабами. Марина прежде всегда гордилась тем, что достойно проживает свою жизнь бедняка. Но для Ксавьера она стала одним из тех, кто сильнее всего удерживал его на самом дне.
Осознание этого неожиданно больно кольнуло Марину. А был ли Ксавьер единственным, кого она тянула вниз? Не было ли в ее прежней жизни людей, которые без нее поднялись бы гораздо выше? Черт возьми, да через ее руки прошли тысячи учеников! Среди них почти наверняка были способные на большее, а она не заметила, не сказала вовремя: тебе нужен лучший учитель, не держись за меня.
А семья? Чего могла бы достичь ее семья, если б Марина чуть больше верила в близких? Быть может, скажи она в какой-то момент жизни важную фразу, и сестра нашла бы себе лучшую работу, мать занялась бы хоть чем-нибудь интересным, а может, и отец бы не пошел по наклонной…
У Марины ком в горле собрался.
«Тебя что, кризис среднего возраста догнал? — сочувственно поинтересовался внутренний голос. — Ну, что ж, поздравляю. Только давай не будем в нем засиживаться — и так вокруг сплошная жопа. Если еще и нюни разводить… Проще сразу удавиться. А я жить хочу. Так что давай, вспоминай институтский курс психологии развития. Зачем нужны кризисы?»
«Чтобы выходить на новый жизненный этап», — через силу ответила Марина.
«Ну вот, умничка. Все ведь сама знаешь, — воображаемо покивал ее незримый собеседник. — Так что кончай сопли на кулак наматывать. Цель поставила — и вперед. Кризис — это конец и начало. С чем надо покончить, ты определилась. Что надо начать — тоже вроде как смутно, но уже видишь. Погнали! В смысле, взбодрись. Будешь долго ныть по упущенным шансам — упустишь новые».
Внутренний голос был, разумеется, прав. И хоть Марина сама еще не очень поняла, какую цель себе поставила, но силы на ее достижение у нее неожиданно появились.
На следующей станции им снова не повезло. У Марины начало складываться ощущение, что чем дальше от города, тем дурнее люди. Хотя, вроде как, деревенские должны быть более душевными и понимающими. Но нет, с каждой новой станцией ненависть к магикам только набирала обороты. Хорошо хоть, их было много, и местные хоть и угрожали, но всерьез не лезли.
Однако путешествие на своих двоих здорово утомляло. Мозоли держались в пограничном состоянии: и не увеличивались до катастрофических размеров, и не заживали. Причем мозоли у нее появились не только на пятках, но и в других местах стопы, хотя, казалось бы, кроссовки были удобные и не новые.
А вот мышцы не сказать, чтобы сильно жаловались. То есть, жаловались, конечно, но Марине это было даже приятно. Все время, кроме раннего утра.
Из-за невозможности по-человечески снять номер на станции им дважды пришлось ночевать под открытым небом. И увы, оказалось, что даже самый жаркий костер с одной стороны, и смущающий, но горячий мужчина с другой не способны полноценно уберечь от предрассветной холодрыги. Сколько бы вещей посреди ночи ни надевала на себя Марина, все равно к рассвету замерзала и спустя пару дней осипла и начала подкашливать.
Так что когда на четвертый день она настороженно уточнила у смотрителя очередной станции, не будет ли он против пустить на ночлег группу магиков, и в ответ увидела безразличное пожатие плечами, ее радости не было предела!
Они оплатили две комнаты и отоспались в них с таким превеликим удовольствием, будто это были царские палаты. Марина даже начала понимать, что за чувство владело Ксавьером, когда он распивал вино на вечере у Гарденов: действительно, когда после долгого перерыва возвращаешься к привычной человеческой жизни, простые вещи кажутся невероятно приятными.
Матрас, подушка, простыни — да это чудо просто! Еще и без клопов — вообще шик! А когда оказалось, что тут еще и кормят, Марина едва не расцеловала смотрителя.
Чуть позже она поняла, в чем дело. Эта станция была узловой и стояла на пересечении Освенско-Галаардского тракта и популярного торгового пути, так что местный смотритель постоянно встречал толпы разнообразного народа и попросту устал быть ксенофобом. Теперь он делил людей только на тех, у кого деньги есть, и на тех, у кого их нет. А у Марины они пока были: на предыдущих станциях сэкономили. Так что они с ребятами не только сладко проспали всю ночь, но и вкусно позавтракали рано утром.