— Я не порчу драгоценности, — сказал Ксавьер.
— Я волосы имела в виду, — смутилась Марина.
— Я тоже, — ответил Ксавьер, смутив ее еще больше. — Готово.
Он вытащил тиару из многострадальной шевелюры Марины, осмотрел украшение и с нежностью положил на место, в обитую бархатом коробку.
— Простите, — покаялась девушка, оглаживая зудящую голову. — Глупо получилось.
— Давайте не будем тратить время на взаимные извинения, — сказал он, закрывая коробку. — Уже поздно, а у нас есть еще дело.
Он указал рукой на поднос, на котором лежали белоснежные бинты, стояла бутылочка с прозрачной жидкостью, какой-то темный бутылек и игла в стопке с водой.
«Нет, не водой — спиртом», — сообразила Марина, принюхавшись.
— Я быстро, — пообещал Ксавьер, смачивая руки из бутылька и рассылая по комнате насыщенный запах процедурного кабинета какой-нибудь больницы.
Марина вдруг вся сжалась — как в детстве перед уколом. С одной стороны, можно было пожаловаться, что впереди ночь, и что ей будет, наверное, трудно заснуть со свежими ранками в ушах, и перенести процедуру на когда-нибудь потом, а там и вовсе отмазаться. А с другой стороны, отказ выглядел бы ребячеством.
«Быстрей начнешь — быстрей закончишь», — напомнил ей внутренний голос.
Марина вздохнула и села в кресло возле столика, на которое указал мужчина. Он протер ей ухо спиртом и положил на плечо салфетку. А потом сел на соседнее кресло и подался вперед, примериваясь. Горячие пальцы взялись за холодное из-за испарившегося спирта ухо.
До Марины долетело напряженное дыхание мужчины. Последний раз она видела его лицо так близко, когда они целовались — там, в Галаарде. Да и то, ничерта она в тот момент не видела, только паниковала. А с тех пор старательно избегала не только пристального рассматривания, но и вообще любых взглядов в его сторону.
А посмотреть на самом деле было, на что. На густые брови, большие глаза и легкие, едва заметные морщинки. На длинные, но как будто седые на кончиках ресницы. И конечно на глаза. Потрясающие стальные с голубым отливом глаза, которые сейчас, в свете ярко-белого магического светильника, отливали искрами серебра. В какой-то момент эти глаза вдруг хищно блеснули, и радужка на мгновение как будто разошлась по шву, превратив вполне обычный зрачок в вертикальную черную щель.
Марина вскрикнула — не от страха, а от неожиданной боли в мочке уха. Которая, впрочем, быстро пошла на спад. Ксавьер чуть виновато глянул на нее.
— Все в порядке? — спросил он, замерев.
— Да… уже да, — пробормотала Марина, не отводя взгляда от его зрачков. Примерещилось, что ли? А может, и нет. Все-таки он не совсем человек. Но профессор говорил, что Ксавьер не может без инициации перекинуться в драконью форму. Или может?
Он обтер ее ухо салфеткой и вставил в него небольшое золотое колечко, заставив Марину поморщиться от крайне неприятных ощущений.
— У Бристел сережки одолжил, — зачем-то пояснил Ксавьер. — Обработал, не беспокойтесь.
— А я-то Вам лекцию о микробах читала, — фыркнула Марина. — А Вы, оказывается, и сами знаете, как с ними бороться.
— Я знаю, что лекари обрабатывают все инструменты и кожу в месте надрезов, — пояснил Ксавьер. — Но до Вашего урока не знал, зачем это нужно. Пожалуй, Вы правы в том, что образованию в нашем мире не хватает системности. Если будет возможность, я постараюсь сохранить Школу магиков. У Вас вышло весьма любопытное заведение, и мне интересно, как покажут себя его выпускники.
— Замечательно покажут, — пообещала польщенная Марина, поворачиваясь к мужчине другим ухом.
Мужчина кивнул и снова приступил к работе. А девушка уже целенаправленно стала наблюдать за его зрачками. Ксавьер некоторое время занимался подготовкой, а потом вдруг замер и глянул ей в глаза.
— Вы смотрите на меня очень долго и странно, — сказал он.
— Я стала замечать в Вас нечеловеческое, — призналась Марина.
— Вас это пугает? — подумав, уточнил Ксавьер.
— Ну… пугает неизвестность, — сказала девушка. — Когда Вы прокалывали мое ухо, мне вдруг показалось, что Вы сейчас превратитесь во что-нибудь… страшное.
— Если я во что и превращусь, то это будет моя природная форма, — сказал Ксавьер. — Но Вас это не должно пугать: я магик, разумный дракон, а не дикое животное.
Он снова вернулся к манипуляциям с ее ухом.
— Я знаю, — Марина покраснела. — И все же, когда видишь что-то мистическое в обычном, казалось бы, человеке, это настолько волнующе, что непроизвольно возникает страх.
Ксавьер ничего на это не ответил, но на некоторое время снова замер, размышляя.
— Я… порой чувствую что-то такое, — признался он. — Обычно когда безумно зол или возмущен. Кажется, что еще немного, и меня просто разорвет. Даже больно становится.
— А Вы сейчас были чем-то возмущены? — уточнила Марина. — Когда прокалывали мне ухо.
Сама она не успела отследить его эмоции. Точнее, не сумела разделить свои и чужие: слишком уж мандражировала в ожидании боли. Свой собственный страх оказался сильнее чужих эмоций и вытеснил их.
Ксавьер снова некоторое время размышлял, подбирая слова и хмурясь.
— Мною в тот момент овладела странная мысль, — признался он. — Пожалуй, немного животная. Со мной бывает иногда. Такие… мимолетные вспышки. Но они быстро проходят.
— Понятно, — Марина постаралась улыбнуться. — Наверное, превращение в Вашу драконью форму как-то связано с глубинными эмоциями. Может быть, однажды Вам удастся обернуться? Случайно, под действием сильных эмоций.
— Не хотелось бы, — нахмурился Ксавьер, снова берясь за ее ухо.
— Почему? — удивилась Марина.
— Я уже сказал: самые необычные ощущения в теле у меня появляются, когда я безумно зол или возмущен до ярости, — пояснил Ксавьер. — Не хотелось бы попасть в ситуацию, где я снова это почувствую. Меня вполне устраивает тихая и мирная жизнь.
— Тоже верно. Ай!
Марина чуть было не схватилась за правое ухо, боль в котором оказалась даже сильнее, чем в левом, но вовремя одернула себя. И тут же расслабилась. Все, самое неприятное сделано, теперь только заживлять. Хотя нет, вот еще серьгу вставлять.
— Сш-ш, — она втянула в себя воздух, переживая неприятный момент.
— Потерпите, — сказал ей Ксавьер. — Я почти закончил… Все, готово.
Он бросил иглу и бинты обратно на поднос и оглядел свою работу, переводя взгляд с одного уха на другое и едва заметно хмурясь.
— Симметрично хоть? — на всякий случай уточнила Марина: может, она и не была любительницей наводить марафет, но уродовать себя тоже не желала.
— Вроде бы да, — сказал он. — Как Вы себя чувствуете? Боль прошла?
— Уши горят, — призналась Марина. Несчастные ушные раковины и правда как будто были погрызены кем-то или же побывали в горячей вафельнице.
Ксавьер кивнул, подался вперед и вдруг нежно подул ей на ухо. То есть, подул-то просто, но Марина ощутила нежность. И вроде бы, это было не ее чувство.
Она снова глянула ему в глаза, и их взгляды встретились. Одинаково настороженные, ведь они впервые вот так, без всяких причин смотрели друг другу в глаза.
Марине стало неуютно и захотелось отвернуться, как она всегда делала, встречаясь взглядом с малознакомыми людьми. Да и те тоже всегда торопились первыми отвести взгляд. Но это, как ни крути, был теперь ее муж, и наверное, прятать от него глаза было просто невежливо, а то и как-то подозрительно. Она же не изменяет ему, не наживается на нем, не говорит гадости за спиной, так почему бы и не глянуть в глаза честно, открывая душу?
И Марина постаралась справиться с этой сложной задачей.
Наверное, Ксавьер думал о чем-то подобном, потому что его взгляд тоже был неуверенным и довольно напряженным. Они старательно длили эту процедуру, уже читая в глазах друг друга, что это не совсем комфортно для обоих. И было ясно, что безмолвный обмен взглядами — это не для них, по крайней мере пока.
Однако теперь возникла новая проблема: кто первым должен был отвести взгляд? И как это расценит второй?
Марина уже всерьез начала обдумывать какую-нибудь фразу, которой можно было бы вежливо оборвать этот процесс, когда мужчина вдруг потянулся к ней с явным намерением поцеловать, как там, в гостиной. От неожиданности она немного подалась назад, но спинка кресла не позволила сильно отклониться.
Когда их разделяли уже считанные сантиметры, Ксавьер закрыл глаза, прервав обмен взглядами. А потом коснулся губами… ее щеки. Девушка замерла, объятая этим теплым ощущением и двойственными эмоциями, одна из которых была нежностью, а вторая — боязнью и ожиданием дурного.
— А теперь спать, — сказал мужчина, поднимаясь. — К утру отек спадет. Но если сильно горит, я могу сделать компресс.
— Ничего, перетерплю, — в очередной раз порозовев, сказала Марина.
Он кивнул и пошел за ширму — переодеваться, а девушка осталась наедине со своими мыслями.
«Ну, и чего молчишь?» — спросила она внутреннего собеседника, ожидая очередной обвинительной лекции в свой адрес.
«Попкорн ем», — хмыкнул тот.
Экстра про Леама
Леам не мог дождаться, когда все уснут. То Ксавьер с Мариной Игоревной по коридору ходили, то Уильяма приспичило среди ночи что-то записать, то дежурным стало скучно, и они принялись бродить по дому. А Леам лежал, как на иголках, старательно притворяясь спящим и мысленно ругая всех этих полуночников.
Однако, когда первая луна зашла, в доме все наконец стихло, и эльф бесшумной тенью выскользнул из комнаты и тихо-тихо пошел к окошку, которым оканчивался коридор второго этажа. Он смазал петли этого окна еще днем, чтобы не скрипели, как, впрочем, и петли двери в их с Уиллом комнате. Так что сейчас вполне беззвучно открыл окно и шагнул на карниз.
Сердце сбилось с ритма. Леам никогда не был любителем лазать по крышам или деревьям, хотя люди в Галаарде были уверены, что эльфы живут исключительно в кронах дубов из старых-старых лесов. Но увы, Леам боялся высоты. Однако сейчас он был готов даже сигануть вниз с риском вывихнуть, а то и сломать лодыжку.