Шессер одарил ее многозначительным взглядом.
Когда все немного выдохнули, эльф обработал ранку кровоостанавливающим раствором и осторожно перевязал шею пациента бинтами. Полюбовался результатом, послушал шипящие звуки дыхания и недовольно цыкнул.
— Надо бы Марине Игоревне рассказать, — протянул он.
— Еще чего! — возмутилась Кристел. — Если мы ей про каждую нашу оплошность будем рассказывать, она поседеет и спать не сможет.
— Не поспоришь, — вздохнул Леам. — Один только кувырок Криса с крыши чего стоит. У него до сих пор шея хрустит.
— Фигня, — отмахнулась валькирия. — Вот когда Шес с Модькой подрались и за ножи схватились — вот это проблема была.
— О, да, — мрачно протянул эльф. — Я задолбался Малинку отвлекать, пока вы там прибирались. Кстати, куда ковер кровавый дели?
— Никуда пока, — ответила Кристел. — Спрятали за домом. Думаю, проще уже выкинуть, чем отстирать.
— Броснан нам точно головы открутит, когда узнает, — покачал головой эльф.
— Да-а, этот не как Малинка, в облаках не витает: и брызги крови, и царапины от ножей — все сходу подмечает, — согласилась Кристел.
Шессер, наконец, зашевелился, поморщился и потянулся к горлу, но его руки перехватили с двух сторон.
— Блин, рана на самом видном месте, — цыкнула Кристел, оглядывая результат лечения. — Шес, у тебя есть рубашка с высоким воротом?
Парень попытался отрицательно качнуть головой, но вновь скривился от боли.
— Короче, если вдруг Малинка заметит рану, врем, что на сук напоролся, договорились? — подвела итог Кристел.
— Не поверит, — усомнился Леам. — В то, что Уилл сам себя к стене приклеил, не поверила. И в то, что Флокси неожиданно решила подстричься — тоже.
— Ну, уж лучше так, чем признаваться, что кто-то из нас опять чуть не сдох, — хмыкнула валькирия.
— Согласен, — вздохнул эльф. — Хотя лучше б вы дохли пореже.
Глава 14
На следующее утро дом Брефеда долго спорил о планах на день. На чай леди Мераба позвала Марину уже после обеденного перерыва в школе, и девушка настаивала, что магикам следует вернуться вместе с ней домой и остаться там. Магики же, которых наконец-то начали хоть куда-то выпускать, возвращаться домой раньше времени не хотели. В итоге сошлись на том, что Марина поедет в дом Мераба прямо из школы.
Ксавьера подобное положение дел тоже не особенно устроило. Он никогда не любил возиться с магиками и делал это по принуждению — сначала потому, что его об этом попросил Актеллий Денеб, а ситуация в колонии, как оказалось, была аховая, потом — потому что назначили старостой, а потом… А потом это как-то вошло в привычку.
«Я катал их на хвосте, — осознал Ксавьер и даже замер посреди коридора Высшей школы инквизиции. — Вот ведь засранцы, устроили покатушки на старшем лорде по ночному Крамарину… А все Вы, Марина».
Он мысленно потянулся к девушке, но та уже отбыла в дом Мераба, и ментальная связь ослабла: Ксавьер лишь смутно чувствовал, что где-то в этом мире его жена еще есть.
В такие моменты ему становилось страшно — они напоминали ему тот миг во время казни, момент исчезновения из разума его матери, и последовавшее за этим чудовищное, безграничное одиночество. Как он жил с этим последние пять лет? И жил ли вообще или только влачил жалкое существование?
Но теперь Ксавьер чувствовал тонкую нить, что связывала его с женой. Это был не совсем тот уровень единения душ, который был у него когда-то с матерью. Чтобы пообщаться с Мариной, ему приходилось прилагать усилия, и эти усилия были пропорциональны расстоянию, их отделявшему. Полностью едины они были, лишь когда держали друг друга в объятиях.
Ксавьер слегка улыбнулся, вспомнив об этом. По телу разлилось тепло. Он снова потянулся к Марине, чтобы поделиться этими ощущениями, но опять не достал до нее.
«Тоже, что ли, отрастить себе внутренний голос, чтоб не скучать, когда ее нет? — подумал Ксавьер. — Любопытная, однако, тварь. И забавная».
Голос ему нравился. Он был альтернативной версией Марины — всем тем, что она себе запрещала. А беседы или того пуще — споры этих двоих — веселили Ксавьера, хоть он в этом и не признавался. Особенно, когда кто-то из них обращался к нему с просьбой встать на его сторону.
Марина, похоже, не осознавала, что действительно спорит сама с собой, воспринимая свой внутренний голос как реального собеседника. Собственно, тот и был в каком-то смысле реален, как реально всякое существо, умеющее мыслить.
«Интересно, как он у нее образовался?» — задался вопросом мужчина и попытался представить, что говорит со своим хвостом. Ожидаемо, хвост не ответил.
Впрочем, было у Ксавьера предположение, что Голос возник в голове Марины не от хорошей жизни. Это странное существо частенько вспоминало какие-то смутные картины детства и отсылало их Ксавьеру, с любопытством ожидая его реакции. Причем отсылало по невербальному каналу, который был недоступен Марининому основному сознанию. Наверное, специально, так как картинки были довольно жуткими — для ребенка, разумеется. Похоже, Марина их не помнила, а вот Голос помнил. И не показывал ей, оберегая от дурных воспоминаний.
«Самые хорошие люди всегда рождаются в самом дурном месте, — подумал Ксавьер. — А счастливая сытая жизнь лишь развращает».
Подумал и понял, что в этом месте Голос обязательно что-нибудь вставил бы — скорее всего, примеры бы привел. А Марина бы непременно заметила, что это категоричный подход, напомнила бы, что в дурном месте помимо «самых хороших людей» рождается куда больше дурных, а в счастливых сытых семьях далеко не всегда вырастают избалованные тунеядцы и куда чаще дети все же становятся такими же счастливыми и сытыми, как и их родители.
«И зачем мне все эти бесполезные диспуты?» — подумал Ксавьер. И тут же понял: чушь, которую несут Марина, ее Голос, да и ребята, заполняет пустоту в голове. Настолько плотно забивает все свободное место, что не остается ни минутки на то, чтобы ощутить одиночество, в котором он жил последние годы.
«Можно ли это назвать счастьем?» — задался он вопросом, прислушиваясь к своим ощущениям.
— Милорд? — осторожно позвал его Леам.
— М? — Ксавьер отмер, сообразив, что уже минуту стоит, замерев посреди прохода. — Извини, задумался.
— Вы так и не объяснили цель, — сказал Леам, когда они продолжили путь. — Ну, мы с Уиллом, конечно, не против немного поалхимичить, а очень даже за. Но хотелось бы понимать, что мы делаем.
— Подарок, — сказал Ксавьер. — Я… не могу пока позволить себе покупать украшения для жены, а она заказала себе такое простенькое платье, что это выглядит странно. Вот и подумал порадовать ее просто чем-нибудь необычным, что дополнило бы ее наряд. А что у нас есть сейчас в доступе, кроме магии? Ничего. Поэтому к вам с Уиллом и обратился.
— А-а! — обрадовался эльф. — Так понятно. А я-то думал… Вы ж такой заказ дали: работать в тайне, да чтоб свет излучало, да чтоб изящно… Сразу бы сказали, что сюрприз для жены хотите. А то только запутали нас.
— Она же неподалеку стояла, могла услышать, — укорил его Ксавьер. — Я и так вам с Уиллом намекнул изо всех сил. А вы надумали меня при ней расспрашивать. Хорошо хоть, она не догадалась — подумала, что мы тут опыты какие-то ставим секретные.
— Извините, не сообразил, — смутился Леам.
За разговором они как раз дошли до лаборатории, где их дожидался Уилл. У Ксавьера было всего несколько минут, пока класс вслух читал свод законов Освении. Точнее, читать-то этот свод он им велел весь урок — в наказание за стихийно возникшую сразу после ухода Марины Игоревны драку. Но подозревал, что если не будет за ними следить, драка возобновится.
Впрочем, его участие в создании подарка было минимальным и не должно было занять много времени.
— Вот сюда приложите, — сказал Уилл. — Только кожей не касайтесь: масса еще довольно едкая.
Ксавьер кивнул, снял обручальное кольцо, а точнее, древний артефакт, украшенный гербом рода Брефеда, и вдавил его в бесформенный комок, смутно переливающийся радужными оттенками.
— Он такой и будет мутный? — уточнил Ксавьер. — Мне надо, чтоб красиво было.
— Отполируем, — пообещал Уилл. — И блеск, и форма изящная — все будет. Леам, ты ж доточишь?
— Непременно, — кивнул эльф. — Только, знаете… не принимайте, как оскорбление, милорд, но… Что вы думаете о том, чтобы заменить голубиные крылья герба на драконьи?
Ксавьер поднял бровь.
— Смысл всех древних символов именно в том, что они не меняются веками, донося до нас мысли и идеи предков, — напомнил он.
— Да, но… — смутился эльф. — Мне кажется, начиная с Вашего рождения смысл герба изменился. Потому я и предложил… Эти крылья… они от нас, от магиков. А остальное — от Ваших человеческих предков.
Ксавьер задумался и ответил только после долгой паузы:
— Нет, голубиные крылья не удаляй. Просто позади добавь драконьи.
— Понял, сделаем! — оживился эльф.
— Я бы еще какой-нибудь функциональности добавил, — сказал Уилл. — А то чего он просто светится? Какой в этом смысл?
— Хочешь сделать артефакт? — уточнил Ксавьер.
— Ну, не знаю, — пожал плечами Уилл. — В артефактах я не силен, честно говоря, это отдельная область. Но хотя бы Вашу силу-то мы туда залить можем — немножко совсем, просто эдакую метку поставить. Тогда вещица точно будет со смыслом, с магической меткой. Можно по наследству передавать — вдруг кому-нибудь однажды для родовой идентификации понадобится.
— Для этого у рода Брефеда существуют эти кольца, — напомнил мужчина, продемонстрировав артефакт власти.
— Я просто предложил, — пожал плечами Уилл.
Ксавьер вновь задумался. Действительно, в том, чтобы подарить красивую побрякушку, пусть и светящуюся, и с гербом рода, не было особого смысла. А вот заключить в нее часть силы на случай, если Марина вновь надумает целоваться с феями или еще какого-нибудь вампиреныша приласкает, возможно, и имело смысл.
— Под имперский накопитель переделать сможешь? — спросил Ксавьер, кивнув на безделушку.