Под ногой что-то хрустнуло, сапожок заскользил на глине и раздался истошный вопль:
– Госпожа, осторожнее!
Поздно. Рианон уже запнулась о корзину и полетела в ручей. Не упала: её ухватила за платье чья-то рука… Но чистое бельё посыпалось в глину и грязь. Когда Рианон сумела твёрдо встать на земле, она сообразила, что спасла её та самая Маника.
– Хорошо, что с вами всё в порядке, госпожа, – слова прозвучали так уныло, что было понятно: будь на месте Рианон не дворянка, а кто-то другой, служанка с удовольствием бы виновника треснула корзиной.
– Я-то в порядке, зато стирка, смотрю, погибла. Так. Мыло сталось?
– Д-д-да.
– Тогда давай. Помогу.
– Г-г-госпожа, как же… – оторопело залепетала Маника.
– Не переломлюсь. Я ведь виновата? Да не беспокойся, умею я. Нас в пансионе заставляли. Ибо жена – опора мужа не только в радости, но и в горе, а жизнь может сложиться по-разному. Да к тому же, настоящая хозяйка обязана уметь всё, что делает прислуга. Иначе не понять, когда работа сделана плохо по неумению, когда по недомыслию, а когда из лени.
Засучив рукава, Рианон взяла одну из рубах и начала оттирать с неё глину. Маника посмотрела на Рианон с обожанием и восторгом, после чего тоже взяла камзол и принялась его полоскать. За камзолом последовали панталоны, потом – другой камзол. Ищейка осторожно, стараясь не выдать своего интереса, внимательно следила за каждой вещью. Помогала так, чтобы рубашка с подозрительным пятном на груди досталась именно ей… Стоило взять рубашку в руки, как сердце зашлось в бешеном ритме, застучало, норовя выскочить из груди и радостно запрыгать по лесу. Пятно от раздавленного свинцового карандаша! Крошку вытряхнули, но свинец характерно вступил в реакцию с краской ткани, оставил после себя грязное пятно.
Рианон неторопливо попробовала отстирать, потом разочарованно сказала:
– И кто этого его так? Не отчистишь.
Маника тяжко вздохнула.
– Новая совсем рубашка ведь. Они часто в мастерской пачкают, а тут – новая. И где только господин Арбур её так замарал? И чем? Я уж и тёрла-тёрла…
Рианон еле удержалась от довольной улыбки. Записку писал младший сын! Вот она, улика. Пусть пока не для барона – только для ищейки. Разыграв задумчивость, Рианон осторожно предложила:
– А давай мы его застираем? Подождём, пока мыло впитается, заодно передохнём.
– Но я должна…
– Скажешь – я задержала. Остальные дела подождут.
Маника благодарно отвесила низкий поклон и, счастливая, села на траву. Наверняка вот так побездельничать и полюбоваться красотой неба и лета ей удавалось очень редко. Рианон примостилась рядом.
– Пока расскажи мне, а какие они? Мэтр, сыновья, Кведжин. Мне так легче будет понять…
– Кто, – Маника вздохнула. – Вы не верите, что это Кведжин, да?
– Почему ты так думаешь?
– Он хороший, – девушка зарделась. – Всегда такой нежный, ласковый. Осторожный. Заботливый. И мастер для него – как второй отец. А Гарман для него – как старший брат. Он всегда говорил, что судьба не зря их свела. Гарман, он, – Маника покрутила рукой в воздухе, – он не любит с железом работать. Он вообще грязь не любит. Зато придумать может всё что угодно. Штуку, с трубами в доме, это именно он придумал. А отец потом уже всё сообразил, как сделать. А Кведжин – он для Гармана всегда руками был. С полуслова друг друга понимали: один ещё не договорит, второй уже делает.
Рианон закивала, мысленно поставив ещё один крестик подозрений напротив младшего сына. При таких отношениях Гарман вряд ли стал бы убивать Кведжина. Скорее, убедил бы. Или подставил бы эконома. А может, и младшего брата.
– А сам он какой? Гарман. И как они с Арбуром ладили?
Маника отвела взгляд в сторону, захлопала ресницами. В уголке глаза выступила слезинка.
– Он тоже хороший. Властный, особенно когда… – Маника смутилась, не сказала вслух, но Рианон и так догадалась: в постели. – Он вообще любит показывать, какой он строгий и суровый. Но он добрый на самом деле. Просто боится показать. И меня читать научил, – девушка густо покраснела. – Он любил, когда я ему потом ещё рядом лежала и читала.
Маника смущённо умолкла и начала мять рукой ткань платья. Рианон ободряюще коснулась её рукой: всё хорошо, продолжай. Заодно чуть подправила разговор в нужном направлении.
– А младший мастер?
– Арбур? – Маника сморщилась. – Он холодный. Внутри холодный, не снаружи. И весь ну… Всегда других слушает, завидует. Знаете, госпожа, он даже у меня пытался узнать – он в постели лучше, чем Гарман и Кведжин, или нет. А когда его отец про наследство заговорил, ему бы защищаться… А он только угодливо: «Как скажете, папенька». За него тогда Гарман вступился, представляете? С отцом поругался. Мол, они с Кведжином не пропадут, а брата обделять – это не по совести.
Рианон не стала спрашивать дальше. Откинулась назад, опёрлась на руки, вглядываясь в облака на небе и вслушиваясь в пересвист птиц. Сама же принялась размышлять. Понятно, с чего отец и старший сын так сухо поглядывают друг на друга. И вот он – мотив. Зависть и ощущение никчёмности. Гарман, не подумав, нажил в младшем брате врага. Фактически, когда его защищал, дал понять, что считает пустым местом, не способным добиться ничего самостоятельно. А судя по тому, насколько очень разные люди единодушны – этот Арбур и в самом деле ничтожество. Заработать на краже изобретения и заодно ударить по старшему брату – вполне на такого человека похоже.
Маника приняла паузу в разговоре на свой счёт. Какое-то время елозила, потом не выдержала и виновато, грустно поинтересовалась:
– Вы меня считаете блудницей? Ведь я спала со всеми троими…
– Ерунда, – отмахнулась Рианон. – Одно дело – поступать так тайно, повинуясь похоти и разврату. Ты же делала это по воле господина и повинуясь отцу. Всего лишь исполнила свой долг и службу перед бароном. Этого даже самый строгий священник не посмеет назвать блудом.
Маника просветлела лицом. Потом нахмурилась и отрезала:
– По воле господина барона. И только. Отца?! Да я его и слушать не буду! Пусть меня осудят, только он нехороший и грешный человек. Вам дядька Дидиан рассказал? А если бы не соседи, он и меня заставил бы с собой согрешить. Видела я, как он на меня смотрел, и помню, как стоять заставлял рядом и бил, – она гневно хлопнула ладонью по земле. – От него всегда только зло. И младшего мастера он с пути собьёт…
Рианон резко вскочила. Благодушное настроение как рукой сняло.
– А вот тут рассказывай. Точно вспоминай, что видела.
Маника растерянно залепетала:
– Ничего такого… Ну, весной я как-то… – она покраснела. – Мы с Гарманом немножко того, заигрались. Я тогда совсем ночью вышла. Иду к себе, вижу – стоит в лесу кто-то. Чужих-то нет, но я спряталась. Охрана и посмеяться может. Парни пару раз подкатывали, я им от ворот поворот дала, – гордо добавила: – Я им не шлюха, которая с любым за деньги спит. Так вот, я тихонько шагаю. Луна стояла полная, вот я и увидела. Это отец с младшим мастером о чём-то говорили. Ну, я обошла их подальше, пока не увидели – и сама бежать.
Рианон ощерилась в злой усмешке, пусть со стороны это выглядело страшновато и некрасиво. Теперь сомнений не было. Именно Калгар был исполнителем и сообщником.
– Так. Маника, про нашу встречу рассказать можешь барону или мастеру Дидиану. Но только про встречу! Про что мы говорили – молчи. И для остальных – мы не виделись.
Обратно к дому ищейка шла торопливым шагом. Словно стараясь отобразить творившийся в её душе сумбур, погода начала портиться. Небо выглядело грозно, на глазах мутнело и серело. Тишина и покой болота теперь казались тревожными, настороженными, враждебными. Большая лиловая туча медленно выползала из-за горизонта. Парило так, что не поймёшь: где вода, где земля, а где воздух. По всем приметам приближалась гроза. Не успеешь под кров – вымокнешь до нитки. Но Рианон больше волновало другое: письмо. Зачем оно появилось вообще и почему сразу после разговора с Гарманом, если виноват его брат? Ведь ни Арбур, ни эконом не подслушивали.
Когда ищейка уже подходила к дому, облака заволокли последние просветы, опустились чуть ли не к верхушкам елей. Прогремел и стих гром, потом ещё раз. Издали, нарастая, приближался шум – ветер трепал вершины деревьев. Пронёсся над самой головой, пригибая и раскачивая длинные ветки, и ушёл дальше, а потревоженные деревья стихли снова, напряжённо ожидая шторма. Стоило ей заскочить под крышу крыльца, как упали первые капли дождя.
Рианон сразу пошла в трапезную – самую большую и тёплую комнату первого этажа. Там как раз сидел мэтр с сыновьями, и хлопотала старшая служанка, убирая со стола. Девушку встретило общее недовольство. Мэтр Фейбер открыто демонстрировал негодование, что прошёл уже почти целый день, а Рианон до сих пор не нашла ни беглеца, ни тетради. Сердился и Арбур. Может быть, искренне боялся, что ищейка суёт везде нос и может накопать лишнего? А может быть, притворялся и подражал отцу. Гарман, ещё вчера приветливый, бросил на девушку уничижающий взгляд, как на последнюю бездельницу: похоже, решил, что вместо следствия Рианон ушла на прогулку.
Рианон, не обращая внимания, пододвинула кресло к разожжённому камину.
– У вас, конечно, ничего нового? – ехидно осведомился Гарман.
Рианон со всей возможной беззаботностью ответила:
– Нет, конечно. Мне пока надо оценить обстановку в общем, вникнуть в душу преступника. Тогда я смогу понять, куда он бежал и где спрятал тетрадь.
И краем глаза незаметно посмотрела на Арбура – его рука на мгновение вздрогнула, хотя внешне он остался спокоен. Из-за слов ищейки? Или она выдаёт желаемое за действительное? Гарман хмыкнул, Арбур же примиряюще сказал:
– Мы уже поели, но вам сейчас принесут.
Служанка поняла и без указаний, так что вскоре перед Рианон появилась тарелка с горячей похлёбкой и вторая – с рагу. Девушка, не обращая внимания на укоризненные взгляды, с аппетитом поела, затем опять подсела поближе к камину. Все чаще и чаще, набегающими волнами, тарабанили по крыше крупные капли дождя. Быстро темнело. В окнах уже с трудом получалось различить силуэты деревьев. Шторм вот-вот должен был обрушить всю свою мощь на поместье, и все никак не мог решиться. Воздух стал душным, вязким. Нервы у обитателей дома были напряжены, как у человека, который стоит с мешком на голове, ждёт удара и не знает, ударят или нет. Больше всех не мог сдержать раздражение Гарман. Он ходил взад-вперёд по комнате. Потом выглянул на улицу, вернулся.