Дверь открылась бесшумно, и увлечённый «десертом» сохнут даже не почувствовал, что в комнате появился кто-то ещё. Нежить смотрел на привязанного к стене голого паренька и размышлял, что вкуснее – ударить кнутом или ткнуть в спину нагретой железкой. Взглянув на пленника, Ислуин машинально отметил: пацан, который на публике играл роль «сына». И жить ему осталось года два, не больше – дальше организм не выдержит истязаний, и «эмир» сменит личину, заняв место «безвременно почившего отца».
Сохнут наконец-то определился… и заметил постороннего. Резко повернулся, хлестнул чужака и заинтересованно посмотрел на оставшийся в руке обрубок кнута.
– Чародей, – зашипел он, – как давно я не пробовал чародеев, – в пришельца полетело чёрное облако магии Смерти.
Магистр позволил магии сорвать все иллюзии в комнате, после чего сохнут тут же оказался в клетке из горящих тёплым жёлтым светом прутьев, и лишился способности колдовать. Ислуин же с любопытством принялся рассматривать пленника. Когда-то это был парень лет двадцати-двадцати двух, мёртвая кожа до сих пор хранила след молодости. Судя по всему, много лет назад он тоже играл роль «сына» – только оказался слишком живучим, а его хозяин слишком беспечным и не заметил перерождения в «куколку». Умер и сам стал сохнутом, затем убил прежнего главу улья и занял его место. Нынешний владелец дворца оказался предусмотрительнее: мальчишка на стене магических задатков не имел, да и здоровьем, чтобы успеть впитать достаточно эманаций, похвастаться не мог.
Сохнут посмотрел на Ислуина со смесью ненависти и ужаса:
– Что тебе надо, Высокорождённый?
– Ты и сам догадываешься, что. Сколько вас в улье и под чьими именами вы прячетесь, – на одном из прутьев появился нарост, который кольнул нежить в руку. Мизинец рассыпался прахом, а сохнут выгнулся от позабытого чувства боли: магистр успел отвязать пацана и лишить сознания, передать неприятные ощущения было некому. Несколько минут эльф ждал, пока пленник придёт в себя, затем повторил. – Сколько? И где?
– Заше-е-е-ем, Вышокорошдённый? Вам нет дела до шмертных, скаши шразу, што тебе нушно – я отдам. Или, – в голосе сохнута послышалось презрение, – ты будешь меня убешдать, што таким как ты ешть дело до людишек? Што ты пришёл мштить?
– Наверное, ты прав. Наверное, Высокорождённым и правда безразлично творящееся вокруг. Но я – обычный эльф. Меня действительно не интересует такой народ, как твои подданные. Вот только мне не всё равно, что творится рядом с моим домом. А ещё я привык убирать мусор. Рассказывай.
Нежить сломался быстро, после чего тепло Жизни погасило тлеющее внутри ледяное пламя небытия, оставив лишь череп и кости, на глазах превратившиеся в горку праха. Ещё несколько минут магистр потратил на то, чтобы убедиться – мальчишка в сохнута не превратится никогда. Особенно после того, как Ислуин погасит в памяти ощущения боли и пыток, заменив их тягой к наслаждениям. Паренька считают наследником – так пусть, когда он начнёт править, вычистит дворец от накопившейся смерти. Пусть сажает сады и парки, пусть наполнит дворец циркачами, наложницами и придворными. Пусть устраивает подданным праздники и представления – это отвадит нечисть куда надёжнее, чем любой маг или охотник.
Из города магистр выбрался, когда начало светать. Чуть задержался, глядя, как распадаются остатки серой паутины, и заторопился прочь. Надо побыстрее догнать Лейтис и поспешить к океану. На корабль – и прочь из страны, где люди отказались от души, став послушной глиной.
Глава 8. Набережные Ригулди
Западные провинции Империи, побережье Великого океана. Март, год 491 от сошествия Единого.
Весь день шёл дождь, а приметы пугали, что к вечеру разыграется шторм. Но ближе к концу дня распогодилось, серые тучи убежали куда-то на юг – и теперь лишь мягкобрюхие облака в панике неслись к горизонту, словно киты, спасающиеся от гарпунёра. Суугавская бухта их не замечала, томно нежась в лучах предзакатного солнца и несмелого весеннего тепла. Только это ненадолго – скоро высокий Кульдне-холм, который так удобно прячет гавань и город за своими широкими боками от идущих с севера и запада бурь, заберёт всё тепло себе. Причалы накроет холодная тень, сразу станет промозгло и неуютно.
Впрочем, ни людям, ни кричащим сверху чайкам до холма и холода не было никакого дела. Вода в бухте кипела от множества рыбацких баркасов и больших кораблей, которые уже смирились с необходимостью пережидать непогоду в открытом море – зато теперь спешили как можно быстрее ухватиться крепкими швартовами за пирс. Там их уже ждали грузчики, покупатели, таможенники, мечтающие поживиться на разгрузке нищие и вездесущие мальчишки. Птицы тоже поглядывали на хаос под собой с интересом: едва какая-нибудь корзина с рыбой или ящик с южными фруктами упадут в сутолоке разгрузки, надо успеть подхватить свою часть, до того как люди успеют собрать товар и отогнать нахальных ворюг.
Лейтис смотрела на суматоху и пыталась разобраться в своих чувствах. Сколько она не стояла на этом берегу? Четыре с половиной… нет, наверное, даже пять лет. Всё казалось таким знакомым – и незнакомым. И дело вовсе не в том, что сегодня она ждёт на причале, а не среди мальчишек и девчонок на отмели бросает восхищённые и завистливые взгляды на путешественников из далёких земель. И не в том, что давно забыла имена лучших шкиперов Ригулди и не может по парусу и тому, как шхуна заходит в порт, назвать имя судна. Просто… изменилась она сама.
Девочка бросила взгляд на шхуну северян за спиной. Сейчас та прикидывалась обычным торговцем, глубоко просела от наполнивших трюмы товаров, на палубе видны тюки и ящики. Но скоро корабль вернётся в родные фьорды, оставит под защитой надёжных стен южные пряности и вина, ткани и украшения из Империи, хлопок из Шахрисабзса. Оденется в чешую щитов, ощетинится жалами копий и боевых заклятий и вольным хищником уйдёт в море искать поживы. В грозном набеге и лихом абордаже или в службе прибрежному барону, который ищет защиты домена от пиратских налётов. А у соседнего причала, стоял клипер: стремительные обводы, узкий белый корпус морской чайки. На таких кораблях почти нет воинов, всё равно догнать невесомое судно под силу только шаловливым духам воздуха. В этом для Лейтис теперь красота океана – а в не пузатых лоханках для перевозки неисчислимых бочек и мешков из одной бухты в другую.
А вот порт по-прежнему кажется небольшим чудом: крупнейшая гавань Империи, может, даже всего побережья. И рядом город. Не самый огромный, торговая столица страны Коастон может похвалиться вдвое против Ригулди числом жителей, а вечно спорящий с обоими Ландин насчитывает куда больше купцов «Золотой гильдии». Но и Коастон, и Ландин стоят несколько в стороне от моря, да и порт там – несколько среднего размера бухт. Война с северными людьми закончилась давно, королевство Кинросс тогда только-только присоединило к себе кусок побережья и ещё не думало, что всего через полвека её правитель провозгласит себя первым императором – но урок помнили до сих пор. Слишком легко колдуны-скальды северян закрывали выход из единственной гавани, после чего на лишённый защиты флота берег обрушивались галеры, от десанта не спасали ни умелые воины, ни крепкие высокие стены – пока поднимали тревогу у соседей, враг уже успевал ворваться на улицы прибрежных городов. Нынче по-крупному войны не ждали, но прежняя опаска действовала. Если не самые важные города ещё строились вокруг своей единственной бухточки, то для крупных торговых и транспортных узлов проще нанять рабочих для постройки хорошей дороги и трёх-четырёх магов-геомантов для переделки побережья, чем отстраивать руины или держать разорительные гарнизоны.
А вот Ригулди на особом счету и ни на кого не похож. Девочке вдруг показалось, что она уехала отсюда вчера, так ярко нахлынули воспоминания. Как она бегала вместе с соседскими мальчишками, стараясь найти неизвестный уголок – тот, кто приведёт приятелей в никому не знакомое место, по уговору получал от каждого по марципановому прянику из булочной на перекрёстке. Лейтис чуть прикрыла глаза, вспоминая дорогу… Мимо рядов высоких складов и приземистых пакгаузов, оставить за спиной скопище торговых контор и портовых служб – и в город. Рядом с гаванью нет ни злачных мест, ни «весёлых кварталов», как в иных портах, поэтому сразу попадёшь в сутолоку узеньких улочек Старого города, где мощёные булыжником мостовые извилисто петляют среди трёх- и четырёх этажных домов с острыми крышами, заботливо покрытыми красной и рыжей черепицей.
Наваждение было таким сильным, что Лейтис почудилось: прошедшие годы – морок. Сейчас он рассеется, раздадутся голоса приятелей, и они побегут к заброшенной сторожевой башне, глядеть на особняки и роскошные дома Нового города. А потом всех ждёт нагоняй от родителей, и, забившись в уголок, она будет слушать ворчание матери: когда же разберут остатки прежней стены. Ветхие совсем, того гляди обрушатся вместе с очередными шалопаями…
Вместо детских криков раздался противный голос портового таможенника. Лейтис вздрогнула, открыла глаза и скривилась. Вот ведь принесла нелёгкая! Мелкий чинуша, зато явно из «старых» фамилий. Ригулди отличался от соседей не только самой большой гаванью и тем, что имел статус вольного города и, следовательно, право заменить своими часть законов имперского кодекса. Суугава осталась, наверное, единственным местом в стране, где можно встретить «коренных обитателей».
Подданные императора могли сильно различаться обликом, от смуглых южан до светловолосых северян, но говорили на одном наречии, придерживались одинаковой веры и схожих обычаев. Стоило новой территории стать частью ближайшей провинции, как туда устремлялся поток переселенцев, смешивался с аборигенами – и через поколение-два уже никто не помнил, что когда-то эти края были другой страной. Язык Империи обогащался новыми именами, названиями и словечками, появлялся новый диалект, мудрые учёные в университетах записывали в свои книги «необычные культурные особенности обитателей-очередной-глу