– Мы-ы-ы принима-а-ае-ем… И благодари-и-им за вкуссссный подарок…
Фейри тут же ринулись к архимагу, на лету превращаясь в исполинских хрустальных птиц. Одна, вторая, десять, пятьдесят… Уалан попытался было разрушить антимагический полог, атаковать неожиданного врага чарами, но не успел. Прозрачные птицы одна за другой падали вниз, превращаясь в ледяных и снежных медведей, волков, росомах. И становилось их всё больше. Наёмники пытались рубить фейри мечами, колоть копьями, но от лютого холода металл замерзал, крошился, а люди превращались в замёрзшие статуи, и каждое новое касание оборачивало трупы новой плёнкой льда. Если в глубине строя ещё кипело безнадёжное сражение, то снаружи причудливо расположились замёрзшие глыбы, внутри которых, словно мухи в янтаре, застыли люди.
– Ставлю, что они продержатся ещё пять минут! – весело произнёс Манус.
– Десять до того как замёрзнет Уалан, – ухватил протянутую руку Ислуин.
– Принято! – разбил рукопожатие Ренан. – Пари засвидетельствовано. Хотя, если позволите мнение далёкого от магии человека – я бы дал даже пятнадцать. Наёмники там отборные, и зачарованы доспехи и клинки на совесть.
Люди, находившиеся в ставке, наконец-то смогли сбросить оторопь и кто-то спросил:
– Так вы с самого начала задумали?..
– Конечно, – весело ответил Ренан, – мы же не самоубийцы. А расскажи мы заранее, сохранить всё втайне вряд ли бы удалось.
– Уалан спрятался бы среди солдат, а на всю армию мятежников моего обещания не хватит. Фейри конкретного человека в большой толпе могут и не найти, – добавил магистр. – А так господин архимаг настолько увлёкся идеей поймать меня и Ренана в ловушку, что любезно отрезал себе путь к отступлению.
– Ничья, – подвёл тем временем итог Манус. – Семь с половиной минут. Итак, господа. С магической частью покончено: без подходящих артефактов ломать защиту штатных магов когорт мы будем до завтра. Пришло время мечей.
Оба войска были похожи и доспехами, и оружием – лишь на свои знамёна Чистые братья одели бело-лиловые ленты. Да и боевой порядок граф Мурхаг и генерал Тарбет выстроили не в две, а в четыре линии, так как не были уверены в воинских умениях фанатиков и больше надеялись на глубину строя, чем на выучку. Первыми начали стычки небольшие отряды лёгкой пехоты, которые выскакивали через проходы в своём строе, осыпали врага дротиками и тут же отбегали. Но вот ряды императорских войск сомкнулись и медленно двинулись вперёд.
Чистые остались неподвижны: Тарбет приказал ждать атаки противника, не двигаясь с места. Пусть захлебнётся первый бурный натиск неприятельской пехоты, пусть она вымотается пробежкой через всё поле. Только тогда его солдаты в сомкнутых рядах нападут на разрозненные неприятельские части. К тому же метательные копья и дротики причинят меньше вреда, если солдаты останутся в строю, чем если сами пойдут навстречу вражеским залпам. Когда основная часть императорских войск будут скованны сражением, гвардия и лучшие центурии Первого Золотого, расположившиеся на правом крыле вместе с большей частью конницы, станут тараном, который ударит во фланг и тыл. Опрокинут и окружат врага, пока тот увяз в плотной массе пехоты.
Императорские легионы стремительно бросились вперёд и вдруг на полпути остановились для передышки. Затем снова побежали. Строй Чистых братьев засыпали копья и дротики, выучки одновременно закрываться щитами и метать в ответ, как и опасался генерал, им не хватило. Вот легионеры обнажили мечи, два строя с ужасающим шумом столкнулись, по всей линии фронта началась свалка. Сверху, с холма, где стоял Ислуин, было хорошо видно, как одна за другой рвутся и тают под ударами закалённых ветеранов сотни из вчерашних горожан и крестьян, как истончается первая линия. Но вот сражение дотянулось до второй линии, которая по большей части состояла уже из солдат Первого золотого, Девятого и Десятого легионов. Они выдержали атаку, затем пустили в ход свои копья и взялись за мечи. В ответ загудели дудки и забили барабаны, Ранит Лотиан командовал отход. Сражение покатилось в обратную сторону.
Ислуин из ставки видел, насколько слаженно маневрируют ветераны, вроде бы отступая, но на самом деле сохраняя единую линию – где-то собираясь в квадраты центурий, но мгновенно разворачиваясь в линии и смыкаясь с соседними подразделениями при малейшей угрозе прорыва. Но Тарбет решил, что раз противник почти бежит, то время главного удара настало. Вперёд двинулась находившаяся на фланге Чистых конница, за ней гвардейцы. Наперехват кинулись всадники ополчения – но, после недолгой сшибки, под натиском врага стали отходить. А потом вообще как бы в страхе конница имперцев умчалась куда-то далеко за спины своей пехоты. Гвардия кинулась преследовать, гвардейская пехота почти не отставала от конников. Ещё немного, ещё чуть-чуть! Это «почти» и разрыв с пехотой увлёкшихся в горячке боя солдат и стало смертельной ошибкой. Мчащиеся будто на параде стройные шеренги всадников красиво блистали начищенными доспехами и сбруей коней. Вот Золотые развернулись ударить в спины второй линии и смять фланг императорских легионеров...
Вот только вместо спин и незащищённого бока гвардейцев встретили густой дождь стрел и ровная стена щитов! Спрятавшиеся до этого в засаде отборные сотни вдруг появились словно из ниоткуда и начали прижимать прорвавшихся всадников и пехоту навстречу строю второй линии. Конница без поддержки пехоты не только потеряла темп, но что хуже смешала ряды, создала затор, превратилась в толпу, мешая уже своим пехотинцам. А резервы императорских войск всё прибывали, замыкая окружение. Добавляя паники, в глубину толпы всадников замаскированная и заранее пристрелянная катапульта сумела закинуть несколько сосудов с нефтью, а маги её подожгли. Чародеи когорт огонь подавили быстро, но обезумевшие от боли, вонючего дыма и огня неопытные всадники и лошади хаос только усилили.
Истошно ржали беспощадно нахлёстываемые кони, кричали испуганные люди, пытаясь вырваться из ловушки. Стройные ряды в мгновение ока смешались, мечущиеся всадники ломали строй своей пехоты, сотни одна за другой превращались в охваченную паникой толпу. И не имело значения, что попавших в окружение столько же, сколько врагов снаружи – сражаться могли только те, кто стоял по периметру кровавого мешка. Оказавшимся внутри оставалось кричать, молить о пощаде и плакать.
Тем временем первая линия замерла, сковав противника по всему фронту. Вторая линия разделилась пополам. Одна половина продолжила истребление гвардейцев и мешала любой попытке прийти им на помощь, а другая вместе с конницей, промчавшейся за спинами пехоты, начала наступление уже на левом фланге. Тарбет пытался было парировать атаку, перебрасывая подкрепления из глубины… Но лишившись конницы, он не мог помешать вражеским всадникам стаей волков кружить вокруг его левого фланга, рушить его порядок – чтобы неумолимо двигавшаяся следом пехота втаптывала в землю превративших в толпу вражеских солдат. Командовали ополчением опять же опытные сержанты-ветераны, потому они идеально чувствовали, когда надо нажать, а когда отойти к своей пехоте, потому поймать их в ловушку ни разу не получилось. Вот порвалась вторая линия из кадровых военных, вот начали рассыпаться составленные из новобранцев третья и четвёртая…
Довершил всё зазвучавший сигнал к отступлению: Тарбет пытался спасти хотя бы часть войска. Тогда, пользуясь тем, что через холмы можно перебраться только по дороге, можно остановить движение врага на столицу. Неопытные новобранцы восприняли отступление как сигнал, что всё кончено, битва проиграна! Армия мгновенно превратилась в обезумевшее стадо.
У гражданской войны свои людоедские законы. Кто-то из Чистых братьев пытался спастись, бросив оружие и продираясь через плотные заросли кустарника на холмах, но основная масса кинулась к широкой дороге… И тут на её пути внезапно встали несколько сотен из Первого легиона. Может, они примкнули к мятежу, опасаясь расправы, может, решили вовремя переметнуться и тем сохранить себе жизнь. Это не имело значения. Теперь, сорвав со знамён бело-лиловые ленты, они встали поперёк дороги непреодолимой затычкой, отрезая Чистым братьям путь к спасению. Сражение окончательно превратилось в бойню. Сохранившие верность императору пленных не брали вообще.
[1] Тан – командующий ополчением одной или нескольких провинций.
Эпилог
Графа Мурхага вместе с верным Санджитом нашли вмороженными в лёд рядом с архимагом. После разгрома армии генерала Тарбета, и смерти главного вдохновителя и руководителя, мятеж развалился. Города, ещё вчера клявшиеся в верности «сыну Дайва Первого», теперь спешили открыть ворота при первом же слухе, что императорские легионы на подходе. Заодно магистраты торопились уничтожить свидетелей и все доказательства своей дружбы с Чистыми братьями. Погромы бушевали повсюду. Раттрею досталось тяжёлое наследство, особенно в столице: там, едва дошла весть о поражении, чернь кинулась мстить за недели страха перед кострами и унизительными проверками на благопристойность и чистоту нравов. Леди Кенина успела убить ребёнка и покончить с собой раньше, чем до них добралась разъярённая толпа, но прочих чиновников и придворных нового правительства разрывали голыми руками на куски. После чего «охота на ведьм» выплеснулась на улицы. Громили дома и убивали по малейшему подозрению в принадлежности к Чистым братьям.
Глава Хранящих покой на это пообещал, что на каторгу и плаху пойдут все виновные не глядя на веру, титул и общественное положение. Императорскую волю и императорский закон самосудами он подменять не позволит даже в «особых обстоятельствах». Турнейг наводнили патрули из легионеров, а вдоль городской стены выстроились виселицы, где зачастую на соседних верёвках висели Чистый брат и борец-погромщик.
Харелт в императорский дворец переезжать отказался, объяснив, что сначала надо его отремонтировать и привести в порядок… На самом деле ему не хотелось ходить по коридорам, где гибли отец, дядя и остальные, прикрывая его бегство.