Отвратительно.
– Если Мацумото-кун угощает, – с надеждой протянул Мадока, и Арата немного расслабился. Похоже, перевес был на их стороне, куда он тут же и встал.
Кента смотрел с неодобрением, но и не отговаривал. Поскольку он один уже начал снимать верхнюю одежду, ему пришлось попросить:
– Дайте минуту.
В итоге школу покинули вчетвером. Сасаки Арата нервничал и оглядывался, будто толпа учителей уже готовилась отправиться за ними в погоню, плечи Мадоки были уныло опущены под грузом стыда и вины, а вот Кента шагал на удивление легко. На них не было одежды цветов младших учеников Дзисин, но в городе у подножия всем было известно, как выглядят будущие оммёдзи, даже если вместо темно-красного хаори и роскошных хакама из дорогой ткани они были вынуждены облачаться в одежду более простых тканей, грубо окрашенных в синий цвет. Хотя все знали, что Мадока давно мысленно представлял себе герб из двух сражающихся тигров на своей спине и неловко пытался изобразить его на бумаге. Увы, изящные искусства в его исполнении теряли большую часть своего изящества.
Охраны как таковой им не встретилось, на второй площадке горы Тэнсэй, где располагались жилые помещения, почти все уже легли спать, только дежурные следили за тем, чтобы не гасли фонари, и отсчитывали время. Недавно пробили девять раз – час Мыши[32] был в самом разгаре. Чтобы добраться до ворот, нужно было пройти по каменной лестнице, которая начиналась у основания горы и заканчивалась возле храма на ее вершине. Три площадки составляли основу школы – первая, где проводились церемонии и хранились артефакты, вторая, где жили ученики и опытные оммёдзи, и третья, самая большая, там проводилось обучение, принимались посетители и располагались хозяйственные постройки. Разумеется, выбираться посреди ночи предстояло через калитку для служащих с боковой части, иначе в побеге не было бы смысла.
Начался долгий спуск по каменным ступеням, и Хизаши встал рядом с Куматани, приноравливаясь к его скорости.
– Куматани-кун мог бы остаться в павильоне, – тихо обратился он к юноше. – Никто бы тебя не осудил.
– Дело не в осуждении.
– Тогда в чем?
Кента бросил на него подозрительный взгляд и вскинул подбородок выше.
– Ты не поймешь.
Хизаши заложил руки за спину и тихо хмыкнул.
– Я кажусь глупым?
– Я не хотел тебя обидеть, – поспешил оправдаться Кента, и к его смуглому лицу прилила кровь. – Просто забудь об этом.
Но Хизаши запомнил. Когда долгий спуск закончился, он больше не затронул эту тему, но отложил в памяти до лучших времен.
Дальше покинуть территорию школы было делом техники. Хизаши это поражало – до чего сложно, почти невозможно, особенно для него, было попасть в Дзисин, а вот после даже самые трусливые и слабые из учеников сновали туда-сюда, не встречая преград. Хизаши тоже больше не ощущал мощнейшего барьера, который защищал гору Тэнсэй от ёкаев, демонов и прочих нелюдей, ему удалось обмануть барьер, и это отдавалось в груди сладостным чувством торжества. Начало было положено.
И никто из его спутников не догадывался о мыслях, что бродили в его голове.
Идзакая, выбранная Хизаши, находилась недалеко от дороги, почти на входе в город. Это было неплохое заведение, сюда частенько наведывались ученики и сэнсэи из Дзисин, но не в такой поздний час, к тому же Хизаши планировал приплатить владельцу и занять нишу, огороженную от остального зала ширмой. Деньги не были препятствием, и когда мешочек перекочевал в руки хозяина, перед посетителями оказался низкий столик, окруженный подушечками для сидения. Тонкие расписные ширмы скрывали их от других завсегдатаев, превращая в безликие тени. Симпатичная служанка почтительно опустилась перед Хизаши на татами и, склонив голову, спросила, чего господа желают.
Лицо Сасаки залил румянец, и юноша поспешно отвернулся от хорошенькой девушки.
– Несите все, что есть, – сказал Мадока, – мой друг угощает.
Хизаши не испытывал нужды в деньгах, для него они не так много значили, но Мадока определенно нарывался на неприятности.
– Не переживай, – по-своему понял его взгляд Кента. – У меня есть немного денег с собой.
– Деньги? У тебя? Ими ты не сможешь заплатить даже за улыбку этой красавицы.
– Платить за улыбку? Зачем?
Хизаши закатил глаза, а Мадока обнял Куматани за плечи, притянул к себе и пояснил:
– Наш изысканный брат по учению имел в виду, что ты беден, как даосская крыса.
Глаза Куматани удивленно распахнулись, и Хизаши в который раз рассмеялся над тем, как порой медленно до него доходят вещи, требующие гибкости ума. Он не был туповатым, как Мадока, скорее, прямым, как побег бамбука. Это забавляло.
– Давайте выпьем за то, чтобы наш путь на стезе оммёдо был ярче млечного пути, и другие, после нас, шли по нему, как по звездам! – поднял чашу с вином Мадока, когда принесли выпивку и закуску, от которой на столе не осталось свободного места. – Кампай!
– Кампай!
Керамические бока четырех чашек с тихим звоном соприкоснулись, и теплое прозрачное сакэ перелилось через края, смешиваясь.
– Нужно пить не торопясь, – поучал Мадока, взявшийся опекать Кенту с первого дня знакомства на фестивале Ониби. – Так ты насладишься всей полнотой вкуса. В этой идзакае небольшой выбор, но зато хозяева придумали свой оригинальный рецепт. Ну? Нравится? Давай еще по одной.
– Н… нет, – попытался отказаться Кента, но потерпел поражение.
Хизаши скрестил ноги и с легкой ухмылкой смаковал и приятное зрелище, и приятное вино. Арата пил маленькими глотками, поддерживая под донышко расписную чашку гуи-номи. В ней не было того же изящества, которым отличаются маленькие пиалы из тончайшего фарфора, но зато если их разбить, придется меньше платить хозяину идзакаи. Почему-то Хизаши казалось, что этой ночью ему еще не раз придется раскошелиться.
– Эй, красавица! – громко позвал Мадока, одновременно хлопая Кенту по плечу, отчего тот раскачивался из стороны в сторону, как деревянный болванчик. – Сыграешь для нас?
Хизаши опустил голову, прикрывая глаза длинной косой челкой. Другой на его месте испытывал бы стыд за товарищей, но он прятал от их взглядов веселое нетерпение. Сколько еще придется оплатить выпивки, чтобы все вышло из-под контроля?
Он жестом подозвал хозяина и попросил еще пару кувшинов. Сасаки отсел еще немного подальше, цедя, кажется, все еще первую порцию сакэ. Настороженный взгляд сверлил Хизаши висок, но это не страшно. Арата все равно не скажет ни слова против, устрой он тут хоть реконструкцию знаменитого противостояния Уэсуги Кэнсина и Такэды Сингэна.[33]
Девушке принесли биву, и она ласково погладила шелковые струны. Нежная и немного печальная мелодия разлилась по полупустому в этот час залу идзакаи. Хизаши склонил голову к плечу, внезапно зачарованный дивным звучанием. Эта музыка будто что-то напоминала ему, змеей заползая в самую глубь, покрытую пылью прожитых столетий. Хизаши встряхнулся, прогоняя наваждение, и игра перестала быть прекрасной, а исполнительница – сошедшей с небес богиней.
Мадока и Куматани немного послушали музыку, а потом вернулись к выпивке. Закуски быстро заканчивались, время перевалило к часу Быка[34], и в идзакае не осталось никого, кроме их компании. Хозяин заламывал руки, когда думал, что его не видят, но прогнать людей с горы Тэнсэй, да еще и таких щедрых, не мог. Хизаши с интересом следил за его метаниями, как вдруг первая чашка с грохотом разбилась об пол.
– Ханако не такая!
Вторая чашка полетела в Мадоку, попутно расплескивая остатки алкоголя, и Кента покачнулся, переоценив свои силы.
– Я просто предположил!
– Ханако не такая! Она… Она… Она не такая!
Совершенно незаметно для всех Куматани резко утратил способность не только связно мыслить, но и разговаривать. Он, такой правильный и добрый, бил посуду в идзакае и бубнил какую-то околесицу, очевидно, про дочку хозяина, которая обслуживала их стол и играла на биве.
– Да что ты к ней привязался? Ханако то, Ханако это, – обиделся Мадока и в попытке подняться едва не перевернул столик. – Не в Ханако дело!
– Не тронь Ханако! Ханако не…
– Не такая, – подсказал Хизаши.
– Да! Она другая.
Оба пьянчужки выпрямились и, покачиваясь на несуществующем ветру, сверлили друг друга свирепыми взглядами. Сасаки осторожно пересел еще дальше, практически за ширму.
– Все они одинаковые, эти твои Ханако, Мияко, Киёко, – с трудом шевеля языком, сказал Мадока и эмоционально махнул рукой, едва не ударив Кенту по носу. – Женщины – смерть самурая!
Хозяин все-таки нашел в себе смелость подкрасться к Хизаши и, запинаясь, попросить увести товарищей, пока чего не случилось. Хизаши как раз и ждал, когда что-нибудь случится, но эти двое только бодались рогами, как молодые бычки. Хизаши разочарованно вздохнул и поманил Сасаки.
– Давай-ка выведем их на свежий воздух.
Мадока немного побуянил, а Кента позволил взять себя под локоть и спокойно направился к выходу.
Растущая луна висела в темном небе изящным серебряным полумесяцем в окружении звездного жемчуга. Вблизи горы Тэнсэй холода наступали немного раньше, чем в остальной провинции, и в середине часа Быка приятная прохлада ластилась к коже, разгоряченной от сакэ. На узкой улочке почти все фонари уже давно погасили, красная и желтая бумага слабо теплилась цветными пятнами в ночной темноте. Лаяла беспокойная собака. Город был тих и безмятежен.
– Будет плохо, если кто-то их заметит, – сказала Сасаки Арата и огляделся по сторонам.
– На нас нет герба школы.
– Но…
– Никто ничего не заметит, – отрезал Хизаши и подтолкнул Кенту в спину. – А ты иди давай. Иди-иди.
Ночной патруль прошел по соседней улице, дробные удары трещотки сначала приблизились, а после стали медленно отдаляться. Зычный голос стражника слился с собачьим лаем и затих в лабиринте домов. На фоне густо-синего неба черными силуэтами вырисовывались коньки крыш, а за ними вырастала из леса гора Тэнсэй, высокая, гордая и неприступная. Казалось, даже звезды стараются не светить рядом с ее холодной вершиной. Хизаши выдохнул облачко пара и зябко поежился. Холод он не любил, и чем свежее становились ночи, тем сильнее клонило в сон.