Примерно с такими устремлениями в возрасте четырнадцати лет он оказался на пороге школы Фусин, став одним из самых юных ее учеников. Он быстро вырвался вперед во всех дисциплинах – лучше остальных владел мечом, разбирался в живописи и литературе, в том числе и из страны Чжунго, мгновенно запоминал длинные заклинания, а его талисманы ставили в пример остальным. Чтобы усложнить себе задачу, он с меча перешел на нагинату и вскоре попросил старейшин одобрить смену духовного оружия. Вытянувшись и повзрослев, он стал не только образцом адепта Фусин, но и невероятно привлекательным юношей, стройным, но сильным, белокожим, очень образованным и воспитанным. Семья определенно гордилась им, как и школа. Одному Юдай так и не смог научиться.
Он не умел заводить друзей.
Потому, когда до него дошли новости об аресте отца, он ни с кем не перемолвился об этом ни единым словом. После возвращения из деревни Суцумэ он много думал и приходил к мнению, что одиночество – его единственный весомый недостаток. Признать это было не просто, и тем больнее по нему ударило совместное решение старейшин и главы школы: старший ученик Учида Юдай должен немедленно покинуть школу Фусин до выяснения обстоятельств, дабы избежать распространения слухов, порочащих ее идеальную репутацию оплота справедливости. А поскольку друзей и товарищей Юдай среди соучеников так и не приобрел, замолвить за него словечко оказалось некому. Так и уходил он – один, молча и с прямой спиной, неся на плече верную нагинату.
Мать была не в себе от горя, старший брат пропадал во дворце, пытаясь разузнать подробности обвинения, слуги отводили взгляды от молодого господина, и Юдай быстро понял, что ему не найти покоя в собственном доме. Налаженная на много лет вперед жизнь раскололась оброненной на пол чашкой, если и соберешь обратно, получишь лишь неровную подделку. И тогда Юдай вспомнил о Куматани Кенте и подумал, как бы тот чувствовал себя на его месте?
Загвоздка же была в том, что и сам Юдай наверняка не знал, что именно чувствует. Не привык он разбирать свои эмоции, а в чужих его интересовало лишь раскаяние или вина. Лишившись покоя и цели, Юдай впервые обратил взор внутрь себя и увидел пустоту.
Ничего не было.
В тот же день он собрался и попрощался с матушкой.
– Куда же ты отправишься, сын? – спросила она со слезами на глазах, но в ее голосе Юдай не уловил участия. Кажется, ей было все равно, куда и зачем он собрался, ведь он и так отсутствовал дома столь долго.
– В храм Фудзина[97], помолюсь за отца.
– Это хорошо, это правильно. – Она покачала головой и, будто очнувшись, протянула руку и коснулась пальцев сына. – Мой дорогой Тэтсуо невиновен, видят боги, он не взял бы ни единого мона[98], что ему не предназначался! Помолись за него, сынок.
Юдай подержал кончики ее холодных пальцев всего ничего, и они безвольно выскользнули, исчезнув в длинных рукавах платья. Утром Юдай сел на лошадь и покинул поместье в компании приставленного к нему слуги по имени Фудо. Путь его лежал на юг.
Конец лета нынче выдался засушливым и скупым на дожди. Безоблачное небо слепило глаза, и пыль поднималась из-под копыт лошадей, покрывая рыжим налетом дорожные сапоги и края штанин. Зыбкое марево в конце дороги было словно мираж, дрожащее и неуловимое. В горячем воздухе ощущался запах луговой травы и конского пота, а уши закладывало от треска цикад. Лошадь шла неторопливой трусцой, лениво обмахиваясь хвостом от вездесущих насекомых. Последний постоялый двор, где можно было получить крышу над головой и еду, остался далеко позади, и Фудо вздыхал все чаще, промокая мокрый лоб рукавом. Юдаю тоже было жарко, однако он сохранял лицо, хотя тоски в его взгляде становилось все больше.
– Юный господин, юный господин, – жалобно протянул Фудо, – нам бы переждать где жару, а? Не приведи боги, свалитесь от удара. Да и нельзя такую кожу-то солнцем печь, не дело это.
Юдай повернул голову и спокойно ответил:
– Оммёдзи должен уметь переносить невзгоды, ибо сила его не только в теле, но и в душе.
– Ну так… я-то не оммёдзи, – наконец признался слуга и снова вздохнул.
– Потерпи. К вечеру мы доберемся до деревни.
– Какой, юный господин?
– Какой-нибудь, – не слишком уверенно отозвался Юдай и нахмурился. – Молчи и не трать силы понапрасну.
Свои тоже стоило бы поберечь, воды в тыкве-горлянке с прошлой идзакаи оставалось всего ничего, и сколько бы Юдай ни напоминал себе о важности аскетизма в жизни оммёдзи, жажду это не утоляло, как и голода, а меж тем, стыдно признаться, от последнего привала они могли свернуть не на ту дорогу, потому как вокруг не было и намека на приближение человеческого жилья, лишь куда ни кинь взгляд простирались неухоженные луга с проплешинами низких берез, будто бы тоже пригорюнившихся под палящим солнцем. Душное марево не становилось ближе, сколько ни проходило времени, и Юдай едва не задремал в седле, пока вдруг лошадь не встала как вкопанная.
– В чем дело, молодой господин? – Фудо поравнялся с ним и с любопытством вытянул шею. Был он крупноватым юнцом, на пару лет младше Юдая, он смутно помнил его по детским годам, но Фудо – сын служанки и с господским детьми не играл. Не позволено было. Однако его семья давно служила роду Учида, и Фудо, в силу легкого характера и юного возраста, допускал некоторые вольности.
– Не знаю, – ответил Юдай и тронул бока лошади пятками. Та взбрыкнула и наотрез отказалась сдвигаться с места. Тогда Фудо обогнул хозяина и сам попробовал проехать вперед, но ойкнул, когда его кобылка резко встала, будто упершись лбом в невидимую стену.
– Да что же это такое делается, а? – возмутился Фудо и, спешившись, шагнул вперед. Со стороны выглядело так, будто он дурачится, потому что Фудо не хуже своей кобылы застыл, словно сам воздух не давал ему пройти. Юдай ничего не видел, кроме все того же марева, нормального для полуденного зноя на пустой пыльной дороге. Однако же им обоим что-то мешало продолжить путь.
Юдай спрыгнул на землю и подошел к преграде, провел ладонью, изучая ее с помощью энергии ки. Ему еще ни разу не приходилось сталкиваться с таким ёкаем как нурикабэ, или «призрачная стена», но нурикабэ появляются по ночам, к тому же Юдай не ощущал близости сверхъестественных существ.
– Что это вы делаете? – спросил Фудо, глядя, как его господин возвращается к лошади, отстегивает с ее бока нагинату и, вернувшись к преграде, у самой земли бьет воздух концом древка. – Это что ж, колдов… магия какая-то?
– Это не нурикабэ, – пробормотал Юдай.
– Чего?
Юдай прошелся в одну сторону, в другую, но конца стены на нашел, а меж тем солнце вошло в зенит, и стало совсем уж невыносимо. Одежды Фусин пришлось снять, но привычка к темным вещам въелась в кровь, и к серому кимоно и черным хакама изрядно припекало, не спасала даже сугэгаса[99], бросающая тень на лицо и плечи. По всему выходило, что обойти не получится, оставалось только попытаться разрушить. Юдай провел кончиками пальцев по острию нагинаты, прошептал заклинание и снова ударил по воздуху. Фудо тонко вскрикнул от неожиданности, а вот Юдай сдержался, хотя был поражен не меньше слуги – оружие легко прошло насквозь, а вот сам он уткнулся во что-то вроде каменной стены, холодной, несмотря на жаркий день, гладкой и непоколебимой.
Юдай почувствовал непривычную растерянность. Ему доводилось отправляться по делам Фусин в одиночку, но редко когда что-то шло не по плану, и достаточно было как следует подумать, чтобы исключить лишние движения. Однако думать посреди раскаленной, как чугунок над костром, дороги отчего-то не получалось.
– Молодой господин, молодой господин…
– Не сейчас, Фудо, – прервал его Юдай и достал из седельной сумки набор для письма. Разложил на обочине и, педантично придерживая рукав, вывел подходящие случаю иероглифы на заготовке для офуда. «Стена», «Огонь», «Ключ». В сочетании это должно проделать в преграде дыру или даже полностью уничтожить препятствие. Слуга, открыв рот, наблюдал за ним, но ничего особенного не произошло, и Юдай забеспокоился всерьез. Опустившись в позу для медитации, прочитал несколько заклинаний общего действия, но и тут потерпел неудачу.
– Молодой госпо…
– Да что тебе еще?! – сорвался Юдай, хватаясь за нагинату, и Фудо подавился словами, побледнев как полотно. – Говори!
– Может, вернемся? Там чуть позади тропинка в сторону уходила. А вдруг это обход, а?
Юдай молча развернулся, пристегнул нагинату обратно и вскочил на лошадь. Сдаваться не хотелось, но вспомнилось происшествие в Суцумэ, где его упрямство вечно выходило боком. Наверняка Куматани Кента давно бы нашел обходной путь.
Навязчивая мысль о случайных знакомых из Дзисин еще больше разозлила. Юдай попытался медитировать в седле, и у него даже начало получаться, как Фудо сбил весь настрой.
– Вон, вон, смотрите!
И впрямь от дороги отходили две колеи от колес и ныряли в заросли сорных трав, а после терялись в небольшом леске вдалеке. И что особенно странно, прежде Юдай этой дороги не видел, хотя от скуки весьма зорко смотрел по сторонам. Фудо не стал мешкать и первым, понукая уставшую кобылку, свернул с дороги. Юдай направился за ним и невольно вздохнул с облегчением, когда тень от деревьев укрыла его от прямых солнечных лучей. Волосы под широкополой шляпой слиплись от пота, и юноша очень от этого страдал. Лошади остановились пощипать траву, более сочную среди деревьев, чем вдоль дороги, и как бы Юдай ни спешил, пришлось дать им немного отдохнуть.
– Попейте, молодой господин, – подобострастно поднес горлянку Фудо, а сам так на нее косился, что не оставалось сомнений – слуге не терпится напиться, только его вода закончилась много раньше.
– Сходи проверь, куда ведет этот путь, – велел Юдай, стараясь не слишком жадно припадать к горлышку. Следовало быть справедливым и хоть немного оставить спутнику.