В итоге ноги принесли его к двери, ведущей во внутренний двор. Здесь было свежо и прохладно, к тому же солнце уже клонилось к западу, и длинные тени разросшегося сада устилали землю. Над прудиком порхали стрекозы, то и дело тревожа его идеально гладкую поверхность. От воды исходил специфический запах.
И здесь ни следа служанки.
Хизаши обошел пруд, поднял голову и огляделся: галерея, опоясывающая жилой ярус с внутренней стороны, была пуста, лишь мелодично позвякивали стеклянные ловцы ветра – фурин[106] – с бумажными лентами, привязанные к крыше через равные промежутки. Должно быть, выход к ним есть из гостевых комнат.
Тут как раз послышался шорох раздвигающихся перегородок, и на воздух вышел Куматани Кента. Его влажные волосы были непривычно распущены и небрежно откинуты со лба назад. Он скользнул бездумным взглядом по саду и заметил притаившегося в тени можжевельника Хизаши.
Кента шагнул к перилам.
– За садом никто не следит, да?
– Тут особо и некому, – пожал плечами Хизаши. – Не хочешь спуститься?
Кента повертел головой, обнаружил ступени и вскоре присоединился к Хизаши внизу. За это время тот успел обойти двор кругом и не найти ничего интересного. Сад был запущен, в пруду не водилось рыбы, но определенно жила пара лягушек. За исключением обычных вечерних звуков, было очень тихо, Хизаши бы даже сказал безлюдно. Пустой рёкан, по его мнению, весьма странное местечко.
Кента заметил его недоумение.
– Ты считаешь, что-то здесь неладно? – спросил он.
– Мы попали сюда после того, как решили обойти незнамо откуда взявшуюся посреди дороги невидимую стену, – напомнил Хизаши. – Да, я считаю, тут что-то неладно.
– Если бы мы пошли прямо по дороге, то не прошли бы мимо рёкана? – немного удивленно предположил Кента и потянулся к четкам, которые после купания он дважды обмотал вокруг запястья. – Как это возможно?
– Не знаю, и мы все равно никак не проверим. Но невидимые стены не возникают просто так, особенно если это не обнаглевший ёкай. А это не он.
Хизаши не очень-то любил задачки, с такими мутными условиями тем более. Они просто ехали в поселение Янаги, что возле горы Акияма, изгнать злого духа с целебных горячих источников, которыми те места знамениты. Путь должен был занять от силы три дня, два из них уже миновали, и вот – неожиданные сложности. Так можно и не успеть добраться до места к ближайшему дню Собаки[107], чего Хизаши бы очень не хотелось.
– День Собаки в этом месяце уже послезавтра. Если задержимся в пути, можем нарваться на неприятности.
– Ты о Параде ста духов? Мы ученики оммёдзи, справимся как-нибудь, – довольно легкомысленно отреагировал Кента. – В конце концов, мы не обязательно на него нарвемся.
«Нарвемся еще как», – проворчал про себя Хизаши. У него был свой резон бояться Хякки яко, ведь раньше он нет-нет да участвовал в нем, правда, не из желания сожрать какого-нибудь зазевавшегося человека, который рискнет бродить по улицам в такую ночь, а из любопытства и скуки. Надоело ему довольно быстро, но память у ёкаев отличная, а шуму случай с его божественным наказанием наделал много, не хватало еще, чтобы какой-нибудь старый знакомец начал тыкать в него пальцем.
– Но если ты так переживаешь, мы не станем задерживаться, – вдруг сказал Кента. – До рассвета продолжим путь.
– Вовсе я не… – Хизаши спохватился и закончил гордо: – С чего бы мне переживать из-за кучки ёкаев? Если мы столкнемся с Хякки яко, еще неизвестно, кому придется уступать дорогу.
Кента засмеялся, но смех его длился недолго. Он оглянулся, и до Хизаши донесся перезвон потревоженных ловцов ветра, хотя погода стояла на удивление тихая. Солнце в один миг скрылось, и сад потемнел, а под крышей друг за другом загорелись огни в круглых фонарях из красной бумаги.
– Похолодало, – заметил Куматани и поежился. Хизаши обхватил себя руками за плечи, чувствуя то же самое, что и в начале, когда они только вошли в рёкан «Нэкоджита», – ледяной сквозняк, как будто язык мертвеца, лизнувший затылок.
– Уйдем утром, что бы ни случилось, – сказал он, и Кента согласился.
Под защитой стен стало теплее, но тревога не рассеялась. Хизаши вошел в свою комнату, отдохнуть перед ужином, разложил футон и одеяло, от которого не мог отказаться даже в теплые летние ночи. Совершенно некстати разнылась рана на плече от Тайма-но кэн, она изредка напоминала о себе, как больные колени старика напоминают о смене погоды. Сравнение Хизаши не понравилось, и плохое настроение стало еще хуже. Он лег, долго сердито комкал одеяло и катал валик подушки, пока наконец не принял удобную позу. Спать на спине ровно, как Куматани Кента, он не научился, так и тянуло свернуться колечком, поэтому он привычно подтянул колени к животу и сложил руки перед грудью, сунув ладони под подушку.
Ёкаи не видели снов. Хизаши вообще имел о снах довольно смутное представление и поэтому, когда впервые заснул после превращения в человека, был шокирован картинками, пришедшими в голову. Тогда он не увидел ничего особенного, всего лишь серые отголоски дневных событий, но даже этого хватило, чтобы следующей ночью бояться закрывать глаза. Но в те дни его новенькое тело было совсем слабым, и он не умел им толком пользоваться, поэтому долго не вытерпел, уснул. Однажды ему привиделся кошмар о том, что было на суде богов в Такамагахаре, и Хизаши проснулся в ужасе. Он еще подумал: так вот почему люди живут так мало – ночью они проживают гораздо больше, чем успевают днем, только внутри своей головы.
Сейчас он, конечно, почти идеально приноровился к человеческой жизни, сохраняя при этом память о себе настоящем. И спать ему понравилось, во снах он очень часто становился самим собой.
Вдруг что-то шершавое коснулось высунувшейся из-под одеяла лодыжки. Хизаши вздрогнул, но не проснулся, лишь перевернулся на спину и вытянулся во весь рост. Вот тогда-то и почувствовал резкую тяжесть, рухнувшую на грудь, точно сброшенный с горы камень. У камня были конечности, и они весьма болезненно уперлись в Хизаши. Он распахнул глаза и обнаружил перед своим лицом кошачью морду. Нахалка сидела у него на груди и перебирала лапами, поддевая когтями одеяло, будто стремилась добраться до кожи.
– Кыш! – разозлился Хизаши. Кошачье племя, на его взгляд, мало отличалось от лисьего, а того он недолюбливал. – Пошла прочь!
Он спихнул кошку с себя, и та зло зашипела, прижимая уши к голове. Бить ее он, конечно, не собирался, но зверь попятился, не сводя с него настороженного взгляда, потом развернулся и скрылся за приоткрытой створкой сёдзи. Хизаши рассеянно отметил два момента: он точно прикрывал дверь, когда заходил, и у кошки был всего один хвост. Его он посчитал на всякий случай, опасаясь нэкомату, эти ёкаи получались из домашних кошек, которые питались человеческим мясом, а потому обладали пакостным характером и склонностью к людоедству. Не хватало еще спать вполглаза.
Хизаши сел, пригладил волосы и зевнул. В животе заурчало, напоминая, что с самого утра в нем не было ни рисинки, а время уже глубоко вечернее. Хизаши прошелся по комнате, зажег напольный фонарь, и в его свете тщательно расчесал гребнем волосы и собрал в хвост алым шнурком. Выходя, сунул за пояс веер и без стука вошел к Куматани, поселившемуся по соседству. Судя по звуку, тот точил катану. И был так этим увлечен, что не повернул головы, когда тихонько прошуршала створка и Хизаши возник на пороге. Точильный камень проходился по кромке сильно, резко, с характерным, интуитивно неприятным звуком. Хизаши поморщился, но Кента как раз уже заканчивал полировку, протер клинок мягкой тканью и поднял на уровень глаз, любуясь игрой света на блестящем металле.
– Вижу, ты все еще в восторге от своей самурайской игрушки, – хмыкнул Хизаши и вошел в комнату. Кента поднял на него взгляд и улыбнулся.
– Может, все-таки хочешь такую же? – весело ответил он в тон. – Меч был бы тебе к лицу, хотя, признаюсь, веер гораздо больше.
– Отчего же? – заинтересовался Хизаши.
– С ним ты похож на оммёдзи древности, какими их изображают на гравюрах. Морикава-сэнсэй рассказывал, что оммёдзи не всегда использовали оружие, у Сэймэя его не было, только веер. Но тогда и экзорцизм был меньшей частью обязанностей оммёдзи, не то что сейчас.
Хизаши хоть и кичился своими знаниями и навыками, превосходящими даже учителей, но истории послушать любил, люди всегда очень хорошо умели сочинять и рассказывать. Иногда он усмехался про себя, точно зная, что история выдумана от и до и на самом деле все было не так – он же сам видел, – но порой такие рассказы бывали действительно интересными, а уж сказитель из Морикавы на удивление неплохой.
– Нет уж, спасибо, – ответил Хизаши вслух, – мне и без меча хорошо.
Он с любовью прикоснулся кончиками пальцев к гладким пластинам веера, и тот откликнулся на ласку тихим всплеском его же собственной духовной энергии.
Кента покачал головой – он и так знал, что услышит, ведь эту тему они не раз поднимали и до церемонии Гаппай-но хи, и после. Он положил обнаженную Иму на колени и задумчиво на нее посмотрел.
– Как думаешь, ёкай внутри слышит нас?
– Странный вопрос, – нахмурился Хизаши, он не любил, когда Куматани погружался в философию, обычно это дурно заканчивалось. – Вот ты его слышишь?
– Нет.
– Тогда с чего бы ему слышать тебя? И вообще, выкинь ты из головы эту ерунду. Меч это просто меч, будь он хоть трижды духовным оружием.
– Хизаши-кун, ты никогда не был чрезмерно жесток к ёкаям, но думается мне, ты их за что-то недолюбливаешь. Даже не так. – Кента задумался, поглаживая рукоять меча. – Ты относишься к ним так, будто они перед тобой виноваты.
– Глупости! Они-то ни в чем не виноваты передо мной. В основном.
И замолчал, едва не проговорившись.
Но Кента не придал значения его странной фразе, убрал меч в ножны и отложил.
– Надо идти на ужин, заглядывала Михо-сан, сказала, что скоро накроют столы внизу.