Куматани уже закончил.
– Кажется, ты снова угадал, – сказал он без тени зависти или досады. – Я почувствовал пустоты в камне, одна из них выходит на поверхность совсем недалеко отсюда, но надо немного спуститься.
Он будто не заметил испуга на лице Хизаши или сделал вид, отвернулся и повел за собой по лабиринту деревьев, все ниже и ниже, пока не нашел под поросшим мхом камнем узкую нору.
– Это здесь, – сообщил он и присел на корточки. – Беременной женщине было непросто. Наверное, придется ползти.
Он первым нырнул в темную дыру, Хизаши не успел ни словом, ни жестом его остановить. Заглянул следом и обнаружил, что продвигаться вперед действительно можно только на четвереньках. Темнота и теснота сжали со всех сторон, и даже зрение, доставшееся от нечеловеческой половины, не давало никакого преимущества – смотреть попросту было не на что, только на медленно ползущего Кенту, чей зад мелькал перед самым лицом.
– Будь осторожнее, – услышал он предупреждение, – не поранься о камешки. Их тут полно.
Хизаши как раз напоролся на один особо острый и стиснул зубы, чтобы не охнуть от боли. Тоннель неуклонно вел вниз, но недостаточно резко, чтобы они оба покатились кубарем, напротив, Хизаши стало казаться, что ход петляет, скрадывая ощущение спуска в бездну, но и удлиняя путь, а меж тем начали побаливать колени, да и спина онемела от невозможности выпрямиться.
– Вижу конец, – сообщил Кента, неловко обернувшись через плечо.
Хизаши промолчал, просто молясь, чтобы он не останавливался и поскорее вывел их туда, где можно распрямить конечности. Ползать удобно, когда ты змея, люди для этого плохо приспособлены.
Он уже сомневался, что когда-нибудь сможет стоять прямо, и вот наконец оказался на твердой и относительно ровной поверхности. Кента рядом отряхивался, причем весьма бодро, вызывая тем самым глухую зависть.
– Хорошо быть молодым, – пробурчал он.
– А?
Хизаши махнул рукой и прошел немного вперед от камня, который Кента повернул, чтобы выбраться наружу. Темнота не была кромешной, и вскоре стало понятно почему: они двое очутились в маленькой пещерке – из нее дверь вела к онсэну, – выйдя из арки с ками, отодвинув часть стены с его постаментом и фигуркой.
– Воистину божественная помощь, – изумился Кента. А Хизаши подумал о том, сколько они проползли и как, чтобы очутиться в этой точке. Выходит, сгорело бы не меньше трех палочек благовоний[127], если не больше. Поясницу тут же прихватило.
Они вернули ками на место, закрыв проход, и едва закончили, как почувствовали приближение Учиды Юдая. А вскоре показался и он сам.
Фусинец окинул их мрачным взглядом, ничуть не удивившись их запыхавшемуся, потному и грязному виду. Его одолевали какие-то другие, тяжкие мысли.
– Отец Тору умер от этой болезни, – сказал он без предисловий.
– Достойная причина, чтобы искать отмщения у школ оммёдо, – заметил Кента.
– Но когда я спросил его, почему именно Дзисин, он ничего не смог ответить. У меня сложилось впечатление, что он или притворяется вашим заказчиком, или действовал по указке.
– По указке? – зацепился Хизаши за эту мысль. – Кто-то отправил его подать заявление именно в управление Дзисин?
Странно, но у него не возникло сомнений, наверное, потому что ему и самому не верилось до конца, что безграмотный крестьянский мальчишка отправится искать конкретное управление во много ри отсюда, особенно если гораздо ближе есть управление Фусин. Но кучу деталей никак не получалось сложить в нужном порядке, и Хизаши тонул под грузом предположений, не желавших увязываться между собой. Ему требовалось хотя бы немного покоя, чтобы разобраться, но когда на душе творилось невесть что, о каком покое речь?
– Я не знаю, – честно ответил Юдай, – но отец Тору скончался в безумии в конце весны, с тех пор его дед стал впадать в слабоумие. Но что еще более интересно, прошлой ночью мать Тору уходила из дома. Обычно в это время Тору спит, но тут ему не спалось, и он видел, как она взяла фонарь и ушла со двора. Преследовать ее он не решился.
– Это наверняка важно, ты молодец, Юдайсан! – похвалил Кента и, бросив на Хизаши быстрый взгляд, поведал об их приключениях. И пусть Хизаши было неприятно пускать постороннего в их дела, он рассчитывал на помощь фусинца.
– Это очень непростая история, – помрачнел Учида. – Боюсь, беда вовсе даже не в источнике. Зараза могла зародиться на месте старой массовой гибели людей. Я бы взглянул на руины деревни.
Кента был аккуратен в своем рассказе, и Юдай не узнал, что историю сгоревшего поселения Хизаши подсмотрел в засекреченных архивах Дзисин, иначе – даже он понимал – Юдай осудил бы их, а это заняло бы драгоценное время. Впереди у них еще полдня, ночь и день. К следующей ночи они собирались покинуть Янаги.
– Давайте выйдем на свет, – предложил Кента.
– Мы не будем изучать онсэн снова? – спросил Учида.
– Сейчас важнее понять, как все пришло к тому, что мы имеем, – рассудил Кента, и Хизаши кивнул. – Не думаю, что вы со мной не согласитесь, но мы запутались, и чем дальше, тем выше шанс совершить роковую ошибку.
Он выглядел одновременно серьезным и виноватым, будто их общая потерянность была лично его оплошностью. Эх, знал бы он, насколько все еще сложнее…
Выходя, Хизаши снова обернулся, но в этот раз ему показалось, что на него посмотрели в ответ.
Ханабэ-сан дожидалась их у раскрытых ворот, стоя по эту их сторону. Заприметив троицу, поднимавшуюся вверх по дороге, она тревожно сцепила пальцы и, вся такая высокая и высохшая, стала напоминать натянутый перекрученный канат.
Солнце приблизилось к наивысшей точке, опаляя макушки не хуже раскаленного масла, вылитого на врагов с высоты замковых стен.
– Снова жаркий денек, да? – заговорил с ней Кента издалека и, не дождавшись ответа, приблизился. – Вы куда-то уходите?
Женщина вдруг вцепилась ему в рукав, да, видимо, так сильно, что причинила боль.
– Вы купались в источнике?
Кента молча оглянулся через плечо, ища подсказки – что говорить? От их ответа многое сейчас зависит, и Хизаши сказал как можно небрежнее:
– В любом случае нам не помешал бы сытный обед. Мы за него, кстати, заплатили вперед. Не накормите нас, тетушка?
Кента опустил взгляд на сжимающие его руку пальцы, и попробовал аккуратно их расцепить. Юдай рядом с Хизаши напрягся, как собака, почуявшая след, и Хизаши тут его неожиданно понимал.
– Вам надо покинуть деревню. Немедленно! – голос Ханабэ-сан сорвался, и вся она была будто припадочная, еще бледнее обычного, а глаза, напротив, запали в темные провалы черепа и потонули в нездоровой красноте. Она больна? Заразилась?
Или просто долго плакала?
Хизаши нахмурился, не сумев определиться, а тут женщина продолжила, понизив голос почти до шепота:
– Берите вещи и уходите. До ночи доберетесь до деревни Токкай, она дальше по дороге. Нельзя вам тут, вы еще такие… такие молоденькие.
Она не отпускала Кенту, но он и сам уже не стремился освободиться, заботливо придержал ее под локти.
– А что, молодые у вас тут не приживаются? Может, целебный, – Хизаши сделал паузу, – источник на них как-то не так влияет?
Ему достался воспаленный встревоженный взгляд, но стоило только подумать, что разгадка близка, как Ханабэ-сан обернулась в сторону открытых ворот дома, пальцы ее разжались, руки безвольно повисли вдоль тела, и она отошла назад со словами:
– Обед будет готов позже.
И перешагнула через порог, растворившись в густой, сладко пахнущей гнилью тени двора.
Кента потер то место, где хватали женские пальцы, задрал рукав и показал красные пятна.
– Эта женщина в отчаянии, – сообщил всем известную истину Юдай.
– Именно поэтому мы должны поставить точку в расследовании сегодня, – кивнул Кента. – У меня вдруг возникло ощущение, что и Ханабэ-сан, и вся деревня Янаги будто бы находится в плену. Как… как в паутине.
– Но кто тогда паук? – спросил Хизаши.
Кента посмотрел на ворота, за которыми раскинулся мрачный дворик, взятый в тиски буйно разросшимися фруктовыми деревьями.
– Думаю, мы живем с ним бок о бок.
Хизаши вспомнил, что не мог войти в господский дом, вроде бы пустой, но нечто словно бы следило изнутри за каждым его шагом. Барьер не впускал никого к нему или не выпускал за пределы дома?
– Нам нужно попасть в дом, – твердо заявил он.
Кента прижал палец к губам и вошел в ворота усадьбы. Хизаши последовал за ним, и теперь блаженная тень – защита от палящего солнца – уже не казалась ему наградой. Они вошли не во двор, а в капкан, и он захлопнулся за ними со стуком деревянных ворот. Гнилостный запах стал гуще, приторнее, от него казалось, что в горле застрял вязкий комок слюны и никак не получалось его сглотнуть. Отвратительно.
В молчании вошли в свою половину, и Кента первым делом позвал дзасики-вараси. На удивление домовой дух тут же откликнулся, возникнув перед Куматани маленькой раскрашенной куклой в пестром шелке.
– Ты можешь сделать так, чтобы нас не услышали? Ты понимаешь, о ком я.
Дзасики-вараси быстро закивала, потом, будто засомневавшись, замерла и начертила пальцем в воздухе какой-то знак. Его расшифровал Учида и полез в своей мешок за письменными принадлежностями. Домовые духи редко общались словами, тем более с чужаками, Хизаши прежде смог бы услышать ее и так, но сейчас не поручился бы. В своем жилище дзасики-вараси были поистине сильны, получая от него подпитку.
Наконец Учида справился и показал им двоим несколько готовых талисманов, рассеивающих темную энергию. Когда он навесил их над входом, дзасики-вараси притронулась к ним, и символы на миг вспыхнули голубым светом – она их усилила и после исчезла.
Хизаши уселся напротив Кенты в ожидании, когда тот начнет их совет.
– Я повторю, что нам уже известно, хорошо? – предупредил он и, получив молчаливое согласие, продолжил: – Тору обратился в управление Дзисин, несмотря на то, что Фусин ближе, сообщил, что люди, посетившие горячий источник в их деревне, заражались странной болезнью, от которой их тела иссушались и старели, а разум замутнялся. Вероятно, Тору поступил так потому, что его отец весной погиб от этой заразы. Но мы предположили, что его подтолкнули к такому шагу, ведь сам он не догадался бы звать оммёдзи и к тому же просить их работать тайно. Мать Тору по ночам участвует в процессии, которая из деревни поднимается в усадьбу на горе. Это что касается прелюдии.