– Вы навещали монаха втайне от мужа?
– Я лишь боялась, что это его расстроит.
– Как зовут этого монаха?
– Сусуму. Монах Сусуму.
Кента пожелал скорейшего выздоровления и покинул покои госпожи Таэко. У него уже сложилась версия, что именно на пути в храм или по возвращении из него женщина и подверглась нападению обариёна. Так вышло, что этот храм принес ей счастье материнства и он же едва не отобрал его вместе с жизнью.
– Оммёдзи-сама! – услышал Кента громкий шепот, когда уже подходил к павильону, где их с Хизаши разместили. – Оммёдзи-сама, подождите!
Обернувшись, Кента увидел того, кто беседовал с Каэдэ под прикрытием ночного сада.
– Оммёдзи-сама, – юноша низко склонился, прижав ладони к бедрам, – помогите!
– Что приключилось?
– Каэдэ-тян, она… Каэдэ… – он едва мог говорить, так разволновался. Кента тоже всполошился.
– Что стряслось с Каэдэ?
– Она в опасности!
Ветер смахнул свежий снег с ветвей, напугав юношу. Он заозирался, будто всерьез опасался преследования, и боязливо уставился на Кенту.
– Я приду позже, с вашего позволения.
Недавно начался час Мыши, уже более чем поздно для зимы, но, видно, то, что желал поведать этот человек, было действительно большим секретом.
– Хорошо, – согласился Кента. – Я оставлю гореть свечу.
Ему не нравилось, что несложное на вид прошение в итоге начало складываться в какое-то темное дело. Не потому что желал избежать трудностей, а потому что расследование неминуемо сделает кого-то – или вообще всех – несчастным. Он покачал головой и, развернувшись, медленно побрел к гостевому павильону.
Хизаши ждал его внутри, сидя под котацу спиной к выходу. Кента вошел тихо, но створка сёдзи все равно стукнула, да и Хизаши наверняка сидел тут не просто так – он ждал.
– Ты долго, – осуждающе протянул Хизаши, не оборачиваясь.
– А ты слишком быстро, – не смолчал Кента. – Мне показалось, вы с господином Хагиварой нашли общий язык.
– Пф, – презрительно фыркнул Хизаши и жестом поманил к себе. Кента подошел и с удовольствием залез в тепло. – Пьяный, он говорит исключительно цитатами и стихами. Я насилу сбежал. Может, поэтому в его роду никого не осталось? Умирали от собственного занудства.
Насмешливый тон друга немного унял тревогу, но лишь ненадолго.
– Я побеседовал с госпожой Таэко, физически она идет на поправку, но…
На стол перед ним лег свиток, и Мацумото отвернулся с таким равнодушным видом, что любой бы догадался, это – подарок. Кента развернул бумагу и восхищенно воскликнул:
– Как красиво!
Пока он бродил по поместью, умножая тайны, Хизаши создал поистине прекрасную картину – ветка цветущей сливы, уверенной рукой перенесённая на холст черной тушью. А в углу подпись:
«Не луна над садом
Тьму разгоняет ночную.
Под веткою сливы
Два сердца огнями горят,
Весну призывая».
– Ты романтик, признайся уже, – улыбнулся Кента, любовно сворачивая бумагу в свиток.
– Не говори глупостей. Я пишу о том, что вижу, только и всего.
– Что видишь? – Кенту вдруг с силой швырнуло обратно в реальность. – Ты видел Каэдэ в саду?
– Да. И не одну. Сдается мне, у них есть причина держать встречи в тайне.
Кента нахмурился и пересказал Хизаши все свои приключения с тех пор, как покинул павильон. Закончил тем, что напомнил Хизаши о его ошибочном суждении.
– Хагивара и Каэдэ не любовники.
– Я бы не спешил с выводами. Может, она пыталась оттолкнуть настойчивого поклонника, потому что у нее был другой. Получше.
Кента все еще отказывался принимать такое вероломство.
– Мне кажется, он любит свою жену, а она любит его. Зачем ему изменять?
– Потому что он мужчина, с мужчинами такое случается сплошь и рядом.
– Я уверен, что это не так, – твердо возразил Кента, вспомнив последний взгляд отца, когда его призрачное тело начало испаряться. Он был полон вины, скорби и любви, такой любви, какой Кента и вообразить не мог.
– Ты всех меряешь по себе, – с неодобрением покачал головой Хизаши. – Однажды это плохо закончится.
В итоге единственное, до чего смогли договориться, это что монах появился в окрестностях точно тогда, когда госпожа Таэко отчаялась подарить мужу наследника, и совет обратиться к нему за помощью оказался очень к месту. И именно по пути между поместьем и заброшенным храмом ее поджидал обариён. Дальше начиналась зыбкая почва: Хизаши искал подвох в отношении хозяина к простой служанке, которая по ночам о чем-то спорит с неизвестным юношей, в свою очередь ищущим для нее помощи у оммёдзи. В Оханами обитало мало людей, но все они слишком уж туго переплелись между собой.
Поскольку Хизаши подремал перед ужином, он предложил дождаться гостя самому, пока Кента будет отдыхать. И хоть сомневался, что заснет, в темноте и тишине спальни его быстро разморило. Во сне он бродил по галереям огромного поместья, никак не мог найти выход. Коридоры путались, петляли, заканчивались то тупиками, то новыми ответвлениями. Лунный свет просачивался сквозь тонкую бумагу, а фонарик в руке загадочно мерцал зеленым. Во сне Кенту это не смущало, он шел и шел, пока не услышал впереди топот босых ног. Ускорил шаг и успел увидеть ускользнувший от него силуэт ребенка с неаккуратно собранными в хвост волосами. Мальчик, короткое кимоно в заплатках, тощие ноги покрыты грязью и, кажется, синяками. Кто он? Кента был уверен, что знает его, уверен, что должен догнать, остановить, заглянуть в лицо…
Он едва не сорвался на бег, но дорогу ему медленно перешла процессия Хякки яко. Разнообразные ёкаи его будто не замечали, двигались торжественно, в полном безмолвии. Кента узнавал каждого из них, даже не выдержал, поёжился, когда хвост Нурэ-онны прошуршал чешуйками так близко от него. Прошел вперед, но вся эта толпа исчезла без следа, растворилась в зыбком сиянии луны. Но зато он увидел долгожданный выход – и высокую стройную фигуру на его фоне. Человек стоял спиной, но Кента с облегчением узнал Хизаши.
Позвал его по имени, и голос так странно заметался по коридору, исказился до неузнаваемости. Кента сделал один шаг, второй, пока еще несмело, потом вдруг оказался прямо за спиной Хизаши. Тот начал оборачиваться, и стало так неожиданно ясно – нельзя смотреть. Кента застыл с поднятым фонариком, и его зеленоватое свечение играло на складках красного кимоно Дзисин. Или нет? Или на самом деле кимоно белое, просто насквозь пропитано кровью? Воздух наполнился ее тяжелым запахом, так что голова закружилась.
Хизаши обернулся полностью. Его лицо скрывала маска злобного они с загнутыми кверху рогами, выступающими из выпуклого лба. На мгновение почудилось, что это и не маска вовсе, а настоящая морда демона.
«Ты и правда подходишь», – сказало это существо голосом Хизаши, но под конец будто не смогло скопировать его полностью, и обман вылез хищными протяжными нотками. Мерзко.
«Для чего? Для чего подхожу? – спросил Кента. – Кто ты? Что делаешь в моей голове?»
Он гнева и страха все вокруг плыло, подернутое дымкой. Кента шагнул вперед, забывшись, и демоническая маска оказалась прямо перед ним, зависла в воздухе, отделившись от лица, что прежде скрывала. Рука с фонариком задрожала, пламя в нем вспыхнуло ядовитой зеленью и погасло. Леденящий поток толкнул в грудь, Кента отшатнулся, прикрылся рукой.
«Недолго осталось, мальчик, – услышал он в шорохе рвущейся бумаги стенных перегородок. – Скоро ты увидишь разницу. Увидишь, что был рожден для великой цели».
– Какую разницу?!
Кента дернулся, и голова соскользнула с подушки на пол. Еще немного времени понадобилось, чтобы понять, где он и что сон закончился. За фусума угадывался силуэт сидящего Мацумото, перед ним на столе горела свеча.
Кента медленно выдохнул, сел и пригладил волосы. Лоб покрылся потом, хотя в помещении было довольно свежо – ложась, Кента забыл проверить жаровню. За перегородкой что-то изменилось, Хизаши повернул голову, и когда Кента присоединился к нему, на пороге возник давешний юноша. Выглядел он испуганным и робким, но вместе с тем внутри него горел огонь, выдающий подлинное отчаяние. И, прежде чем кто-либо успел задать вопрос, он выпалил:
– Каэдэ собираются убить!
Разобраться в рваном рассказе юноши по имени Рёта оказалось непросто, по крайней мере, поначалу. Он волновался, заикался, оглядывался на темнеющий позади сад, и Мацумото задвинул сёдзи и встал к ним спиной, чтобы их гость уже наконец хоть немного успокоился.
– Что значит, собираются убить? – переспросил Кента. – Кто? Зачем?
– Чтобы задобрить богов. Хозяин строит во внутреннем дворе новое святилище.
Кента бросил недоуменный взгляд на Хизаши, тот передернул плечами.
– Ритуал хитобасира, полагаю. Приношение человека в жертву при строительстве, чтобы привлечь удачу и снискать благословение ками на это место.
– Разве такое не запретили еще лет сто назад?
Хизаши только усмехнулся.
– Как думаешь, многое ли остановит человека, особенно богатого и знатного, от совершения того, что принесет выгоду?
– Не может быть, – не поверил Кента. – Зачем ему это? Надо быть в полном отчаянии, чтобы решиться…
Тогда Рёта все же прервал их:
– Оммёдзи-сама, я не лгу. Не понимаю, как хозяину удалось околдовать Каэдэ, но в поместье все знают, что хозяин проклят!
Едва этот возглас затих, стало так тихо, что слышно было, как шелестят снаружи потревоженные ветром деревья и осыпается с них нападавший за вечер снег. Даже Хизаши выглядел удивленным, а ведь он всегда предполагает худшее. Но проклятие… Никто бы не подумал об этом.
– Проклят? – протянул Мацумото с сомнением. – Отчего же он не сказал нам? Мы же оммёдзи. Могли бы помочь.
– Это секрет, – округлил глаза Рёта. – Пожалуйста, заклинаю, не выдавайте меня хозяину!
Он рухнул на колени и вытянулся на полу, уткнувшись носом в доски. Хизаши посмотрел на Кенту поверх него с некоторой растерянностью, так ему не свойственной.