– Путешествие, из которого я вернулась накануне этой истории с демоническим мечом, помогло мне во всем разобраться. Кента-кун, – она твердо посмотрела ему в лицо, – я узнала тебя не так давно, но все же нас кое-что связывало уже много лет.
– Я знаю, – неожиданно для самого себя кивнул Кента. – Твоя бабушка была той шаманкой, что помогала родителям создать эти четки, охраняющие меня от зла.
– И той, кто принял последний вздох твоего отца.
Этого Кента не ожидал, и боль, что он испытал, услышав историю Ниихары-сэнсэя, накрыла с новой силой. На этот раз рядом был Хизаши, его ладонь легла на спину, будто стремясь удержать от падения.
– Прости, но это моя бабушка по просьбе твоего отца привязала его душу к этому миру. И он не отправился на перерождение, а угодил в плен Ёми, – призналась Чиёко. – Его желанием было не покидать мира живых, пока он не сможет спасти своего сына.
Кента не мог сейчас смотреть ни на нее, ни на сочувствующие лица друзей, поэтому запрокинул голову, глядя в пасмурное небо. Надо бы радоваться, что все, наконец, обретает смысл, становится цельным и хотя бы немного понятным, да что-то совсем не радостно.
«Прости, отец, что тебе пришлось пройти через все эти страдания, – мысленно воззвал он. – Ты будешь отмщен, клянусь. Твоя жертва не останется напрасной».
Чиёко замолчала. Кента не винил ее ни в чем, она такая же, как он, не знающая собственной роли, предрешенной за нее кем-то другим.
– Давайте покончим с этим, – сказал он, и все кивнули решительно и твердо, такие разные, но единые в общем стремлении. Кента верил: именно так они смогут все, что угодно.
Чиёко поднялась к деревьям, чтобы провести какой-то свой ритуал, а юноши закончили обсуждать план. Кента слово в слово передал им послание отца, и из него они поняли, что навсегда освободить Кенту от одержимости можно в том месте, где все началось, двумя противоположными силами. Учида немного подумал и сказал то, что всех удивило:
– Никто точно не знает, где произошло легендарное сражение основателей великих школ с демоном, но такое сложно утаить. Если я не ошибаюсь, мы вполне можем стоять именно на том самом месте.
– Это объясняет странную ки и безжизненность вокруг, – согласился Сасаки.
– Тогда что такое там? – спросил Мадока.
Все повернулись к озеру, откуда, будто отмечая дорогу к храму, выглядывали тории. Только то был вовсе не храм, а ровно наоборот.
Хизаши мало участвовал в разговоре, его что-то тяготило, и он витал в своих мыслях, то и дело поглядывая на тории. Как бы ни были они откровенны с друзьями, не рассказали им о том, что Мацумото мог бывать здесь прежде, а после слов Юдая становилось совсем не по себе. Мазок за мазком, открытие за открытием, на некогда белом листе складывались зловещие узоры. Кента переживал за друга больше, чем за себя, и надеялся, что грядущий ритуал поможет им обоим обрести покой.
– Я готова, – Чиёко присоединилась к ним, собранная и серьезная, ни следа слез, волосы гладко убраны в узел, тонкие брови сурово сведены. – Кого выбрали оммёдзи?
Дело в том, что для ритуала изгнания нужна была сила того, кто берет ее из мира мертвых, и того, кто берет ее из мира живых. Итако и оммёдзи противоположны по сути, и если с шаманкой все было просто, предстояло определиться с ролью ее партнера. Кента отпадал сразу, Хизаши не спешил предлагать себя, да никто и не хотел взваливать на него такую ответственность, когда малейший всплеск эмоций мог все разрушить. Мадока был слабее остальных во владении ки, Сасаки – физически.
– Я, – ответил Учида.
Кента, не колеблясь, вверил ему в руки их жизни. После того как Юдай узнал о причастности Фусин к сокрытию правды и попытке замести следы, убив всех, кто о ней знал, он не впал в ярость или отчаяние. Даже разочарованный в самом важном для себя в этой жизни, он стойко перенес испытание, а значит, выдержит еще и это.
Когда Сасаки и Мадока сопроводили девушку на ту сторону, Хизаши, наконец, открыл рот.
– Учида, – обратился он к мрачному фусинцу, – ты будешь делать то, что должен был сделать я. Прости меня и, пожалуйста, – он вдруг низко поклонился, – постарайся!
И тут невозмутимый Учида едва не отступил.
– Ты что творишь, Мацумото?
– Я прошу тебя позаботиться о Кенте.
– Можно подумать, твоя просьба имеет значение, – ответил Юдай и за плечо заставил Хизаши выпрямиться. – Я помню про наше обещание, Мацумото. Но я не хочу его выполнять. Поэтому… поэтому тебе не надо ни о чем просить, ведь я сделаю все потому, что это мое желание.
Кента растерянно переводил взгляд с одного на другого.
– Обещание? Какое обещание?
– Что если тебя невозможно будет спасти, то я убью тебя, чтобы не позволить злу и дальше бесчинствовать, – жестко произнес Юдай.
– А я поклялся, что, если он попробует так поступить, я убью его раньше, – добавил Хизаши.
Кента не верил своим ушам: эти двое серьезно обсуждали столь жуткие вещи, и он был невольной им причиной.
– Никогда не смейте говорить такое! – воскликнул он. – Вы оба мои дорогие друзья, и я лучше вскрою себе живот, чем позволю вам переубивать друг друга!
Тонкий, несмелый солнечный луч прорвался сквозь облака и скользнул по опустошенной земле, прочертил линию по черному кимоно Учиды, разделил пополам лицо Хизаши и утонул в темной воде. Никто больше не сказал ни слова, не желая лгать, и Кента знал, что ничего не поколеблет их решимости, такие уж они люди. И не люди тоже.
Поэтому все трое, оставив споры, погрузились в озеро и вышли в мир под кроваво-красным небом, где их уже ждали. Хотелось разговорами разрушить полог тишины и напряжения, рухнувший на них, едва все собрались вместе, но лишние слова казались неуместными, и каждый, Кента не сомневался, желал поскорее закончить дело и вернуться под свет весеннего солнца, пусть и борющегося с пеленой облаков. Отойдя в сторону, он обратился внутрь себя.
«Тебе не победить, – сказал он мысленно, зная, что будет услышан. – Ты многое просчитал, Конран-но ками, но ты не бог. И еще тебе никогда не понять, что значит полагаться на близких».
Ответа не последовало – голос не мог скинуть оковы агатовых бусин, но Кента говорил и не для этого. Ему просто было важно сказать, будто заклинание.
– Готов?
Хизаши подошел к нему со спины и остановился всего в паре шагов. Позади Чиёко показывала, какие знаки надо чертить в земле, и Юдай переводил их на понятный для оммёдзи язык. Они действовали слаженно и четко, даже удивительно.
– А ты? – вопросом на вопрос ответил Кента. – Связи больше нет, она разрушилась, когда я едва не убил тебя. Я не знаю, что ты чувствуешь.
Хизаши хитро ухмыльнулся.
– Уверен, ты и так половину себе напридумывал.
– Если хочешь в это верить, не станут мешать. Но Хизаши, чувствовать – это не плохо.
– Сам знаю, – не зло огрызнулся тот. – А вот тебе никогда не узнать, насколько проще жить, наблюдая за человеческим страстями лишь со стороны.
Они ни разу не говорили о таком, путаясь в паутине лжи и недомолвок, и Кента обрадовался его откровенности. Он хотел бы узнать еще больше, задать столько вопросов, понять то, что понять не мог, но должен был, если собирался стать Хизаши настоящим другом. Но время беспощадно.
– Ты ведь не исчезнешь потом? – спросил он, заметив, что Юдай закончил и раздает указания Мадоке и Сасаки.
Хизаши промолчал.
– Если хочешь соврать, то лучше молчи и дальше, – попросил Кента.
– Я не пытаюсь уйти от ответа, – нахмурился Хизаши. – Просто не заставляй решать что-то прямо сейчас. Дзисин и Фусин убьют меня, только завидев. И боюсь, тебя может ждать та же участь. И Мадоку с Учидой тоже. Предпочту разбираться с трудностями по очереди.
Он отвернулся и пошел к товарищам. Кента замешкался и тихо бросил ему в спину:
– Я верну твой веер. И если хочешь, помогу тебе вернуть свой облик. Только…
Он не закончил фразу. Откуда-то неожиданно пришло понимание, что это ни к чему. Ни к чему требовать обещаний, ведь так он лишает друга свободы, поэтому Кента смело шагнул вперед, к начертанному в выжженной земле огромному кругу с вписанной в него звездой и сэмандоманами в несколько рядов по краю. Большинство символов были ему не знакомы, какие-то смутно угадывались. Это заклинание придумал его отец, оммёдзи Сугуру из древнего рода Куматани. Кента без тени сомнений шагнул в центр и опустился на колени.
– С этого момента никто не должен слушать то, что будет говорить Кента, даже если он начнет умолять прекратить или станет вопить от боли, – безжалостно предупредил Учида. Чиёко плотнее сжала губы, и Кента ободряюще ей улыбнулся.
– Все хорошо, – утешил он. – Если я попрошу вас остановиться, то уже буду не я. Я ни за что не остановлюсь, даже если это причинит мне неимоверные страдания.
– Это ваши нежности причиняют мне неимоверные страдания, – проворчал Хизаши. Он, Мадока и Сасаки должны были следить, чтобы никто и ничто не прервало ритуала. Местность выглядела безжизненной, и все же в ней таилась угроза. Они разошлись в стороны, Мадока обнажил меч, Сасаки положил ладонь на холку кицунэ, и та вздыбила густую шерсть, стала крупнее, опаснее. Хизаши казался обычным, но вокруг него собралась невероятной силы ки, которую он больше не видел смысла маскировать. Чиёко и Учида опустились на землю лицом к лицу, и Кента оказался точно между ними, одним боком к ней, другим – к нему. Багровое небо взирало настороженно, вороны не каркали, будто испугавшись чужаков, воздух застыл, и как только два голоса – женский и мужской – одновременно, принялись читать заклинание, застыло и тело Кенты. От неожиданности ему почудилось, что он снова падает во тьму, но широко распахнутые глаза продолжали видеть, а уши – слышать.
– Тени мертвых за спиной встанут щитом нерушимым…
– Священные имена богов станут моей броней…
– Помогут помирить Инь и Ян…
– Помогут исправить причину случившегося зла…
Их голоса сливались в один, журчали, точно свежий горный ручей, обволакивали кожу нежными объятиями. Хотелось закрыть глаза и позволить себе плыть по течению, быть лодочкой, ведомой мирным потоком. Голова качнулась и опустилась на грудь.