– Не маленький, – хмыкнул Хироюки и потрепал его по волосам. – Вот когда дорастешь до меня, тогда будешь не маленьким.
На самом деле ему очень хотелось, чтобы братик навсегда остался таким, никогда не вырос и не познал тяготы взрослой жизни, не ушел от него и не потерялся в жестоком, безумном людском море. Его милый маленький Ясу-чан.
Они сидели на террасе и смотрели вместе на закат, он пылал всеми оттенками багрянца. Тянуло первыми запахами близкой осени, и Ясухиро чуть заметно ёжился, наверное, уже замерз.
– Завтра я уйду ненадолго, – решился признаться Хироюки.
– Уйдешь? Тебя наняли куда-то?
– Не совсем. Тут недалеко живет оммёдзи, вдруг получится стать его учеником. – Хироюки услышал про это уже давно, но все не решался снова попытать силы. Честно говоря, его доверие что к оммёдзи, что к ками изрядно пошатнулось, но мечта, которая появилась у него после встречи с Дайкэном, снова на мгновение вспыхнула в душе.
– Ты справишься тут без меня?
– Ну конечно! – воскликнул Ясу. – Ты сможешь, ты же такой умный и сильный. У тебя все получится.
Его наивные слова заставили Хироюки улыбнуться. В целом свете только он один мог вызвать у него это теплое чувство. Хироюки любил его, любил всем сердцем, и ради него безжалостно погружал руки в золотую кровь.
Утром он ушел, едва рассвело. Гора, где оммёдзи по имени Куматани Акира обучал своих учеников, называлась Канашияма[226], никто не знал, почему она получила такое печальное имя, но о ее обитателе ходила молва, будто он из знаменитого рода оммёдзи, но предпочел уединение и простую жизнь придворной праздности. Хироюки представлял себе этого Куматани почтенным старцем, которому наскучила суета, и он отправился в горы доживать свой век, передавая опыт молодым, но вскорости ему пришлось убедиться в ошибке.
Итак, Канашияма была довольно скромной горой, с пологими склонами, поросшими густой растительностью, и чем выше, тем старее и гуще становился лес, однако дорога сквозь него была ухоженной, видно, ею часто пользовались, по бокам ее укрепили камнями, в особо сложных местах вырезали ступени, а ближе к вершине так и вовсе встречались каменные фонари. Сейчас в них не горел огонь, потому как до захода солнца еще оставалось много времени, хоть сам день выдался пасмурным, низко висящие тучи будто хотели прилечь на скошенный пик Канашиямы и отдохнуть от безостановочного бега по небосводу. Хироюки нес с собой только верный нож в новом кожаном чехле да холщовый узел, уже опустевший. Соломенные варадзи совсем стоптались, на простом синем кимоно осела дорожная пыль. Именно в таком виде он предстал перед ториями, у одного из столбов которых стоял, опираясь на него спиной, юноша лет семнадцати, высокий и крепкий, с хмурым выражением на лице. Когда Хироюки приблизился, он преградил ему путь.
– Сэнсэй никого не принимает, иди обратно, – неприветливо сказал он и скрестил руки на груди. На фоне зелени леса рыжее кимоно бросалось в глаза, да и сам он был очень необычным юношей – в его взгляде из-под тяжелых век, будто бы сонном, Хироюки на мгновение увидел острую, как кромка катаны, опасность.
– Я шел издалека. Мне надо увидеть оммёдзи, – попробовал уговорить мальчишку Хироюки. – Это вопрос жизни и смерти.
– Если послушать, у каждого вопрос жизни и смерти, – упрямо вскинул подбородок тот. – Сэнсэй устал. Завтра приходи, парень.
– Парень?.. – Хироюки опешил, и злость всколыхнула течение его ки. – Да ты…
Тут из-за второго столба светлым бликом выскользнул еще один юноша и, надавив на рыжеватый затылок наглеца, заставил поклониться.
– Простите его, господин, наш Хаято не умеет разговаривать с людьми вежливо, таким уж он уродился, – улыбнулся он и склонил голову к плечу, на которое были аккуратно переброшены свободно собранные в хвост совершенно седые, почти белые, волосы. Этот юноша выглядел моложе, был милым, улыбчивым, хрупким – и этим безумно напоминал Ясухиро. – Мое имя Ишинори, я провожу вас к нашему сэнсэю.
– Иши… – тихо прошипел названный Хаято, – ты меня позоришь.
– Нет, это ты позоришь учителя. – Ишинори упер руки в бока. – Опять будешь стирать без очереди.
– Светлые ками! Только не стирка! – взвыл Хаято и махнул рукой, мол, дальше без меня, я ухожу.
Хироюки был удивлен и сбит с толку этой странной приветственной сценой, но понял главное – его не прогонят. И, возможно – только возможно! – им с Ясухиро найдется здесь место. Ясу мог бы даже подружиться с юным Ишинори, пока Хироюки будет постигать оммёдо вместе с другими учениками. Да, это было бы просто чудесно.
Хаято широким шагом пошел вперед, а Ишинори заговорил с Хироюки:
– Должно быть, у вас большое горе, раз вы пришли сюда издалека. Будьте уверены, Куматани-сэнсэй не откажет в помощи.
– Так вы его ученики? – взволновано уточнил Хироюки. Выходит, этот Куматани все же берет учеников. У Хироюки есть шанс.
– Верно, но не совсем. Мы с Рюичи-куном принимаем наставления сэнсэя, а Хаято… – Ишинори вздохнул и улыбнулся так, как улыбаются, думая о самых близких. – Хаято было разрешено присоединиться лишь недавно.
– Ваш учитель так строг?
Ишинори пожал плечами.
– Он видит больше, чем мы.
Хироюки его слова не впечатлили, но вот дорожка уже закончилась, и они оказались перед домом с широкой террасой, на которой, скрестив ноги, сидел мужчина лет тридцати. В его распущенных волосах играли просачивающиеся сквозь облака солнечные лучи, а он ловил их круглым зеркалом и был так этим занят, что заметил гостей только после того, как стоящий рядом юноша в кимоно цвета свежей листвы и белом сокутай привлек его внимание негромким голосом.
– Сэнсэй, к вам посетитель, – сообщил Ишинори, едва взгляд учителя остановился на нем.
– Меня зовут Хироюки, – он склонился в поклоне, – я пришел просить вас взять меня в ученики!
И замер в ожидании ответа. Чувствовал на себе взгляды всех четверых, но ощущались они по-разному: яростный, любопытный, насмешливый и изучающий, но какой из них принадлежал Куматани, Хироюки не знал, как и не знал, чего боялся больше, злости или насмешки.
– Дай-ка мне взглянуть в твое лицо, Хироюки-кун. – Он подчинился. – Наверняка тебе уже говорили, что ты вышел из возраста ученичества?
– Так и есть, говорили, – не стал скрывать Хироюки.
– Лично я не вижу в этом препятствия. Но, сдается мне, оно есть в другом. – Куматани-сэнсэй поманил Хаято рукой: – Иди сюда, давай-давай. Вы с Ишинори на горе меньше, чем Рюичи, поэтому вы тоже поучаствуете в проверке.
– Проверке чего? – не понял Хироюки.
– Я объясню, – пришел на выручку Ишинори. – Скорее всего, вы не умеете медитировать, но это совсем не сложно. Хаято вас быстро научит, а сэнсэй в это время понаблюдает за циркуляцией нашей ки.
Хаято сразу набычился.
– Почему я должен его учить? Зачем нам вообще еще ученики? Разве троих недостаточно?
– Я знаю, что такое медитация, – перебил Хироюки и опустился на землю. – Я справлюсь.
Ишинори и Хаято заняли места по обеим сторонам от него, и едва они погрузились в транс, он начал ощущать окружающую их мощную ауру. Стало страшно, что на их фоне все его усилия будут выглядеть жалкими, но Куматани-сэнсэй хлопнул в ладоши и сказал:
– Довольно, я уже увидел, что хотел. Давайте теперь взглянем, как легко отзывается ваша ки. Ишинори?
Тот вытянул руку, и теплый, пахнущий мякотью спелого персика ветерок прошелся по дворику перед террасой, всколыхнул одежду и волосы всех присутствующих. Хироюки не мог оторвать взгляда от лица Ишинори в этот момент – такое оно было нежное и одухотворенное. Хаято взмахнул рукой резко, будто рассекал воздух мечом, и сухой, пышущий жаром поток ударил Хироюки в лицо, принеся запах скошенной травы и осенних костров.
«Что же я могу им противопоставить? – засомневался Хироюки. – А если они все поймут? Если узнают правду?»
Но на деле он лишь сжал кулак, а когда разжал, ки послушно собралась на ладони, светлая и полупрозрачная, как и всегда. Но лицо Куматани Акиры посмурнело.
– Очень хорошо, вы все молодцы. Уже солнце садится, я приму решение завтра. Хироюки, мальчик, переночуешь с моими непутевыми учениками, а утром я приду за тобой.
И будто дождавшись его слов, вечерний сумрак плотным покрывалом осел на вершину Канашиямы, сгустился так быстро, что это казалось почти волшебством. Улыбка Куматани, тронувшая его губы за миг до того, как он отвернулся и скрылся в доме, была по-лисьи лукавой и какой-то недоброй.
– Идем, – Ишинори тронул Хироюки за край рукава. – Сегодня учитель больше не выйдет наружу.
– Он чудак, – хмыкнул Хаято и скрестил руки на груди. Молчаливый Рюичи, третий из учеников, спустился с террасы, обулся и подошел к ним.
– Ты сегодня превзошел сам себя, Хаято, – сдержанно похвалил он товарища.
– Верно, – подхватил Ишинори и потеребил сережку-кисточку. – Почему раньше ленился? А если бы тебя домой отправили, а? – и легонько шлепнул Хаято по затылку, но густая волнистая шевелюра, едва сдерживаемая тканевой лентой в хвосте, смягчила бы и более сильный удар. Рюичи, глядя на них двоих, рассеянно улыбался, словно думал уже совсем о другом, а вот Хироюки…
Хироюки жутко завидовал.
Эти ребята не ведали своего счастья, дурачились, будто дети малые, тогда как некоторым приходилось выскребать себе крупицы радости ногтями, бороться за каждый новый день. Они жили здесь, обучались, смеялись, подначивали друг друга, хвастались успехами – а дома ждал Ясухиро, у которого за всю его короткую жизнь не было ни одного товарища, кроме старшего брата, не было родителей, не было даже дома, куда бы он мог вернуться. Чем же тогда одни заслужили свое место, а другие – нет? Чем они с Ясухиро хуже этой троицы?
Его отвели на задний двор, где скрывался отдельный домик для учеников. Обстановка скромная, но все чистое, свежие мягкие футоны, ширмы, расписанные вручную, напольные фонари с абажуром – настоящая роскошь по меркам Хироюки. Хмурый Хаято сунул ему в руки запасной футон и одеяло.