Убьем его – и…
На самом деле Хизаши понятия не имел, что будет после. Будет ли он сам в этом долгожданном «после». Он повернулся к Кенте, чтобы в его глазах найти ответ, но увидел лишь, как тот взмывает в воздух, и неведомая сила тянет его прямо в раскрытые объятия Хироюки. Хизаши в ярости. Хизаши в отчаянии. Он готов разорвать свое жалкое тело на части, лишь бы хватило сил остановить это, вернуть Кенту. Потом напомнил себе, что в этом и был их план – дать Хироюки иллюзию скорой победы, правда, в первый раз они бездарно проиграли.
– Ну же, не подведи, молю, – прошептал Хизаши. Он слышал крики, экзорцисты пытались остановить нашествие обитателей Ёми, и им нужна была помощь.
«Я хотел помогать людям».
И все-таки Хизаши лгал, он вообще постоянно жил во лжи и лишь приумножал ее, обманывая самого себя. Он и правда хотел не любви, он просто не помнил, что это такое. Но он вспомнил – благодаря Кенте, и не только.
– Мацумото! – раздался громкий голос, перекрывший на миг все прочие жуткие звуки. – Не думай ни о чем!
Вот уж точно совет в духе Мадоки. Хизаши даже усмехнулся, хотя меньше всего сейчас тянуло на улыбки. В первую очередь надо пробиться как можно ближе к вратам, а это значило разорвать рычащее и скалящееся кольцо вокруг, готовое сожрать любого. Что ж, Хизаши тоже не против сейчас кого-нибудь сожрать.
Он нырнул в едкий туман, тут же впившийся в нежную кожу, заставляя ее покрываться волдырями. Врата дышали, с каждым таким вдохом и выдохом извергая из себя гниль и грязь, которой не место в этом мире. Но Хизаши терпел и бо́льшую боль. Он кромсал, резал, рубил, не глядя по сторонам. Где-то за пределами туманной завесы остались его друзья, Хизаши перестал убегать от этой мысли, он принял ее и почувствовал облегчение. Горячая темная жижа, заменяющая тварям кровь, запятнала его с ног до головы, и когда он вырвался на край пышущей жаром ямы, кожа уже не могла заживать сама. Силы подходили к своему пределу.
– Ты пришел за ним, – послышалось сверху. Не вопрос, ведь им всем было ясно, что так и будет. Хизаши запрокинул голову и увидел две фигуры, зависшие над пропастью. – Поверить не могу, что ты выбрал его.
– А что выбрал ты? – спросил Хизаши. – Пожертвовать братом?
– Я бы тебя воскресил!
– Спасибо, я воскрес и сам.
Искры поднимались так высоко, что касались босых ног Хироюки и оседали на хакама Кенты, оставляя в них тлеющие дыры. Хироюки держал его в коконе своей ки совсем рядом, но так, будто даже касаться человека было противно.
– Считаешь, это весело? – опасно тихо спросил Хироюки.
– Ты показал мне наше прошлое, считаешь, после этого у меня много поводов для веселья? – Хизаши ткнул в него веером и потребовал: – Отпусти Кенту. Давай в этот раз остановимся вовремя?
– Вовремя? – Хироюки раскинул руки, и Кенту сжало в багровом коконе. – Двести лет! Двести лет я гнил в Ёми по вине тех, кем поначалу восхищался. И по твоей вине тоже! Остановиться вовремя, говоришь? – Он схватил Кенту за шею сзади и вонзил когти. – Подожди совсем немного, брат, и все закончится так, как и должно. А потом я заставлю тебя забыть лишнее, и мы будем счастливы вдвоем. Я наконец-то сделаю нас обоих счастливыми!
Хизаши застонал от бессилия. Хироюки был болен, его разум не вынес изгнания. Да что там! Он раскололся куда раньше, и Хизаши – Ясухиро – не смог его спасти. Это единственное, в чем он действительно был виноват перед старшим братом.
А потом скорее почувствовал, чем понял, – началось.
«Ну же, Кента! – мысленно завопил Хизаши. – Давай!»
Тянулись мгновения, оборачиваясь удавкой вокруг горла, и наконец он ощутил мягкое, щекотное прикосновение – не к телу, а будто к самой душе. Хизаши ухватился за это ощущение, и оно раскрылось, окутывая теплом. Такой для него была связь с Куматани Кентой, самым удивительным человеком на свете.
– Только выживи, – тихо попросил Хизаши, и следом за этим в сознание вторглось нечто темное, злое и отчаянное. Оно расползалось внутри подобно пятну грязи, пропитывающему тонкий шелк, от него тошнило, будто в горле застрял ком гнилых водорослей. Хотелось сопротивляться, гнать это нечто прочь, не дать себя осквернить, однако Хизаши постарался расслабиться. Он ощущал не только гадливость – где-то там он чувствовал и Кенту, его решимость и твердость духа. Кента пойдет до конца, каким бы он ни был, и Хизаши бездумно последует за ним. Дальше него. Туда, куда можно отправиться только одному.
Когда тошнотворная грязь заполнила его, Хизаши вцепился в нее, наконец различив в этом месиве злобы разум.
«Ты должен остановиться, Хироюки», – мрачно подумал он и в ответ получил лишь холод, сковавший конечности. Хизаши терял над собой контроль, проваливался в темноту. Нельзя дать Кенте почувствовать свой страх. Хизаши призвал на помощь все упрямство и все десятилетия жизни ёкаем, чтобы справиться.
И тогда случилось неожиданное. Хизаши почувствовал, как его обнимают.
Не по-настоящему, конечно, ведь он все так же в одиночестве стоял на краю врат в Ёми, а Хироюки и Кента висели над ними в недосягаемости. Хизаши разрывало от двух противоречивых эмоций: он ненавидел то, что проникло в него через связь с Кентой, и он ощущал это таким до слез родным. Его враг. Его брат. Его проклятие.
Хизаши забыл все, что собирался делать, и просто потянулся к этому родному в детском желании ласки. Хотел ощутить широкую теплую ладонь на своей макушке, дыхание на виске, услышать убаюкивающий голос. Искренне поверить в то, что этих двух веков просто не было. В памяти всплывали совсем другие картинки – светлые, наполненные радостью, которую не купишь за деньги и не возьмешь силой. Вечера на террасе, ветхое одеяло на плечах, смех брата, уносящийся вверх, к такому близкому звездному небу. Разделенная на двоих еда, скромная даже по меркам бедняков, но самая вкусная, что он когда-либо пробовал. Все это действительно было, не убитое временем и не тронутое разложением зла. Хизаши растворялся в Ясухиро, Ясухиро растворялся в Хизаши.
«Хиро-нии-чан, – вспыхнуло в голове. – Я здесь!»
И в тот же миг все разлетелось на осколки! Хизаши скрутило и бросило на колени. Где-то догорел до конца и развеялся пеплом испорченный талисман, и пришла пора пожинать плоды. Хизаши затягивало в черный водоворот, и даже самые жуткие рассказы Кенты меркли в сравнении с тем ужасом, что Хизаши испытывал сейчас. Страшно было умереть, но еще страшнее, как оказалось, перестать быть собой. А он трескался, распадался на части, и это дурное, темное, что он сам пригласил, пускало корни в его теле, расползалось по венам. Хизаши взаправду думал, что сможет справиться?
Он всегда мнил себя чем-то большим, чем в действительности являлся. Видно, теперь в последний раз.
Сквозь туман он вдруг ясно увидел всю долину целиком, а потом понял, что наблюдает за ней с высоты полета, оттуда, где сейчас были глаза Кенты. И видел он, как со всех сторон в долину хлынула орда ёкаев, хвостатая, зубастая, крылатая, ревущая толпа! Они ринулись в атаку на тварей Ёми, и после короткого промедления оставшиеся в живых оммёдзи снова вернулись к заклинаниям, надежно скрытые стеной из тех, кого по большей части не считали себе ровней. С другой стороны стекались солдаты императора и оммёдзи великих школ, рискнувшие оставить безопасные места за барьером. Никогда, наверное, долина не видела столько людей и нелюдей сразу.
Едва Хизаши нашел не своим взглядом спешащих к ним Учиду, Мадоку и присоединившегося к ним Сасаки, как его снова вернуло в страдающее тело. Хироюки разгадал их замысел и попытался вырваться, и Хизаши вцепился в него, запирая в себе. Он не знал таких заклинаний и обрядов, подчинялся инстинкту – и вроде бы получалось. Но на сколько его хватит? Хироюки не вырваться, пока Хизаши жив. Пока…
«Прости, Кента, ты человек и ты должен жить свою человеческую жизнь лучше, чем мог бы я».
Он из последних сил выпрямился. Туман осел, и он увидел друзей, что смотрели на него так, как никогда раньше. Он хотел бы запомнить этот момент, но память разрушилась вместе со всем остальным.
Только бы до последнего помнить Кенту. Только бы помнить. Только бы…
«Если чувствуешь меня, то прости, – позвал он мысленно. – Прости, пожалуйста».
«Хизаши… – донеслось приглушенно, как в те дни, когда он лишь следовал за Кентой по пятам. – Ты не можешь… Я не позволю… Хи…»
Хизаши закрыл глаза. Он очень-очень устал, так давно устал.
Над головой начинало несмело розоветь весеннее сочное утро. Стена леса так близко к дому тихо и как-то добродушно шелестела высокими густыми кронами вековых сосен. Хизаши сидел на террасе, где прежде сидел Ясухиро, но точно знал, что это лишь предсмертное видение. Никто не желает умирать, но когда срок приходит, чувствуешь… облегчение.
Хизаши чувствовал.
Рядом возник нечеткий пока силуэт, вскоре ставший Хироюки. Он выглядел таким, как Хизаши хотелось бы его видеть – без печати зла на лице и в сердце. Его любимый старший брат.
– Скоро рассвет, – с улыбкой сказал Хизаши.
– И правда, – отозвался Хироюки. Наверняка со стороны они выглядели как близнецы, но волосы Хизаши отливали снежной белизной, а Хироюки был полной его противоположностью.
– Почему ты снова не остановился? – спросил Хизаши без злобы, но с печалью.
– Разве я мог? Ведь тогда все мои жертвы были бы напрасны.
– Твои жертвы? – усмехнулся Хизаши и спрятал руки в рукавах. Время перед рассветом самое холодное. – Ты ведь никогда не был один, брат. Твои жертвы всегда были нашими жертвами.
– Если бы ты умер, я бы этого не вынес, – признался Хироюки, и Хизаши слышал от него эти слова впервые, но нужны они были вовсе не сейчас. – Я не мог тебя потерять.
– Ты потерял меня в тот миг, когда алчность затмила тебе глаза. Но я понимаю, – Хизаши качнул головой, – правда, понимаю. Наверное, мы оба никогда не умели желать меньшего. Разве что только я почувствовал это после конца моей человеческой жизни.