— Ты в своем уме, старый хрен? — спрашивает его невесть откуда взявшаяся валькирия Цветкова: — Ты чего говоришь? Не, барышню надо отдельно селить, она же девушка. Я, конечно, Владимиру Григорьевичу доверяю, но люди могут подумать черте что! Мария Сергеевна просто запамятовала, что в общей палатке у валькирий место есть. Там ее и разместим, негоже незамужней девушке да молодому барину в одной палатке-то.
— Даже не знаю, — говорю я: — с одной стороны вроде как приказ. Я и так Марию Сергеевну ослушался… пару раз. А с другой стороны и правда… — я бросаю оценивающий взгляд на барышню Лан и та только фыркает, поймав его. Отворачивается, при этом умудряясь идти в ногу со мной. Вообще барышня Лан сейчас производит впечатление натянутой струны, ее пальцы подрагивают, на щеках лихорадочный румянец. Понять ее можно — она в плену, видимо искренне приготовилась к казни, непонятно что им там про нас рассказывают — может, что мы с пленников кожу живьем сдираем? Даже если нет — все равно попасть в плен это стресс. А до этого — каменный купол под землей… в общем испереживалась барышня из Восточной Ся. Она и сейчас-то держится на морально-волевых, а дай ей безопасное место — так упадет и заснет на месте сразу же. Так зачем ее лишнему стрессу подвергать и в палатку со мной селить? Она ж будет и дальше сжиматься в комок… и причины для того есть. Не, надо ее к валькириям отправить, права Цветкова, зачем мне такое жароптицево перо под боком… много, много непокою принесет оно с собою. Оно мне надо? Тем более, что я тут надумал над своей силой пару экспериментов провести… как высплюсь и поем. И переоденусь, а то опять половина одежды в хлам порвана, сожжена и замарана. Сапоги и вовсе развалились. Эх… мне бы дар сапожника. Чтобы раз — и на ногах ботиночки…
— Я не знаю как у вас, в вашей голодной и варварской стране, — произносит барышня Лан, на этот раз без малейшего акцента: — но у нас принято, чтобы муж и жена вместе жили. Таковы традиции.
— Авххах! — поперхнувшись чем-то, давится валькирия Цветкова, падает на землю шапка из ослабевших рук Пахома. Удовлетворенная реакцией барышня Лан из рода Цин, Мастер Парных Секир «Север-Юг», поправляет накинутую на нее шинель и берет меня под руку.
— Обесчестил — неси ответственность! — шипит она мне в ухо. Ясно, у барышни истерика от обилия стресса, отсюда такое поведение, нетипичное для восточных женщин. Это от народа Хань еще можно ожидать, там у них девушки могут так вот. Потому что равноправие в Хань процветает еще круче, чем в Российской Империи. А вот в Восточной Ся с этим туго. А у барышни истерика, вот она и прет как бульдозер, нарушая общепринятые нормы морали. Хотя, да чего ей терять? Военнопленная, даже личная пленница. И так у нее имидж подпорчен, не знаю как у них с этим. Потеряла ли она «лицо» или «забыла лица своих предков» — не в курсе за традиции Восточной Ся. Это к полковнику Мещерской надо подходить, она тут десять лет, все про них знает. А полковник Мещерская судя по всему меня видеть не желает.
— Клевета, — отвечаю я, вспоминая заветы гусара Леоне — никогда ничего не признавать, а если приперли — выпрыгивать из окна: — не было ничего.
— Еще как было. — кивает она: — Ты же сам сказал, что условия договора надо соблюдать. Ты меня победил, я — твоя наложница. До момента появления первой жены — я единственная твоя женщина. Что бы там Тигрица себе не думала.
— Вот бы матушка ваша покойная обрадовалась, — говорит Пахом, поднимая шапку с земли: — внучков бы понянчила!
Глава 22
Выбор стратегии дальнейших действий зависит от многих факторов. Римляне, столкнувшись с ужасающими атаками боевых слонов Ганнибала, конечно, хотели бы жечь их лазерами из глаз и откручивать им головы голыми руками как киношные супергерои, однако могли рассчитывать лишь на собственные силы. Что могут сделать против огромных животных обычные пехотинцы с короткими мечами и щитами во весь рост? У легионеров и копий-то длинных не было… однако римский легион — это не только воины. Легионер — это строитель, землекоп, инженер и носильщик. И чего-чего, а инструментов у легиона было вдоволь. Длинных досок, молотков и гвоздей. Набив в доску длинные гвозди и перевернув эту доску остриями гвоздей вверх — вы получаете протовослоновый девайс, заграждение, которое легко преодолеет пехота, но остановит слона и даже может вынудить его начать топтать свою собственную пехоту, в конце концов слоны не то, чтобы хорошо разбираются в штандартах и знаках различия, какая им разница кого топтать.
Но для того, чтобы изобрести такой замечательный противослоновый девайс и применить его в бою, римские военачальники сперва тщательно проанализировали, какие возможности есть у них и какие — у Карфагена.
В моем случае — я ни черта не знаю. Не знаю, каковы пределы моего Высшего Родового Дара, не знаю своих уязвимых мест и слабостей, не знаю, как именно работает эта неуязвимость. Краткий анализ ничего не дает — с одной стороны в бою я неуязвим как Ахиллес (Гнев, о богиня воспой Ахилесса, Пелеева сына!), а с другой стороны какая-то иголка в глаз не дает мне покоя… или у Ахилла была его пятка, а у меня — глаз? Суждено ли мне быть одноглазым, подобно Одину, который отдал свой глаз Мимиру, чтобы испить из источника мудрости?
Или еще вот — в бою я могу разорвать тварь на части, не говоря уже о человека, но когда я сжимаю упругую ягодицу девицы из рода Цин, ее мускульная ткань не рвется в клочья, кожа не лопается, хотя я сжимаю ее, прикладывая некоторые усилия. У меня где-то есть переключатель «трогать за попу (обычный режим)» и «боевая тревога, свистать всех наверх!»?
Пока это единственное объяснение, как и с ложкой в тот раз. Принимаем гипотезу, что когда у меня адреналин в крови плещется — я сразу «Халк крушить!» становлюсь. А как сижу расслабленный — так в меня можно и иголку воткнуть. Отсюда вывод… неприятный вывод, кстати. Про то, что вот если вдруг сижу я довольный и вполне себе счастливый у себя в комнате, книжку читаю или там коньяк с гусаром выпиваю, а в этот момент снайпер мне в голову — шмяк. И все, пораскинул мозгами гвардии лейтенанта, который раньше оказывается целым ротмистром был. Но когда у тебя мозги по комнате разбрызганы, разница в чинах уже не кажется чем-то существенным, и кто там останки гвардии лейтенанта от гвардии ротмистра отличит по внешнему виду и запаху?
— Я хочу есть! — раздается голос из-за простыни, которая теперь делит палатку на две части — мужская и женская. Голос, кстати — капризный. Или кокетливый? Не знаю, не разбираюсь в этих ваших оттенках серого, но точно могу сказать, что девица Лан из Цинов нравилась мне намного больше, когда помирать собиралась. В тот момент она была искренняя, простая, что ли… не юлила, не воображала себе невесть чего. Вот просто думала, что умрет сейчас и хотела умереть достойно. А вот сейчас, когда совершенно твердо уверилась, что никто ее тут казнить и пытать не собирается, расслабилась и начала какую-то свою игру играть. Губки надувает, делает вид что сердится и дурочкой прикидывается. Видимо любят мужчины из Восточной Ся таких вот… дурочек с надутыми губами. Демонстративно завесила простыней «свою половину», фыркала оттуда на мою грубость и «варварские привычки», на то, что чайник — жестяной, что чай — ужасный, что по полу дует и холодно и что она мерзнет. Отдал ей запасную шинель и серьезно задумался над тем, что мне нужна одежда. Шинелей больше нет, а китель и вовсе старый ношу, порванный и на скорую руку зашитый кем-то из валькирий, Пахом фамилию говорил, тоже какая-то цветочная фамилия, не то Роза, не то Пион… или Ромашка? Они тут после обучения в монастыре Святой Елены сами себе потом и имена и фамилии выбирают, оттуда столько цветочных фамилий в роте. Есть еще Суворова, только вот Романовых нет. Запрещено определенные фамилии брать. А то у меня полроты Романовых было бы. Вот не получилось из валькирий универсальных солдат без страха и упрека, боевых роботов, они остались девушками, да с боевыми умениями, навыками и бесстрашием, с магическими способностями и знаниями фортификации и поведения в случае боестолкновения… Но глядя на то, как они общаются, как они шутят друг с другом, как расцветают их улыбки, едва увидев меня, я понимаю, что не получилось выхолостить из них девчонок. И это хорошо. Знать не знаю, чего именно требует от них послушание Святой Елены, однако сами валькирии или Вальки, как их кличут в простонародье, остались все теми же девчонками, отзывчивыми на чужую беду, готовыми поддержать и помочь, всегда улыбчивыми и позитивными, радующимися обычным вещам — тёплому солнышку, доброму слову, вкусной еде и конечно же девчачьим сплетням. Я вот заметил, что грубость и хамство господина Малютина в среде валькирий романтизируются — дескать вот человек страдает-то… и при этом всегда остается интрига — а вдруг именно из-за тебя он страдает? Ведь валькирии не помнят своего прошлого, и каждая может быть его бывшей возлюбленной и тут уж смотришь на хамство мага шестого ранга господина Малютина совсем другими глазами. Без злости, скорее с жалостью… интересно, как там сейчас господин Малютин? Не то, чтобы я за этого ублюдка переживал…
— Я хочу есть! — звучит голос снова: — Ты вздумал меня голодом заморить⁈ Ванбадан! Варвар! Негодяй! Разбойник! Кобель!
— Да слышу я… — ворчу себе под нос, садясь на кровати. Все же я устал как собака, думал поспать, думал, что неугомонная барышня Лана из Цинов тоже заснет, а у нее видимо нервный тремор. Проголодалась опять-таки. Или это из-за кофе, что я сдуру ей предложил в начале? И так у нее стресс, а я ей сверху кофеина добавил, плесни масла в огонь, ай да Уваров, ай да сукин сын, знает, умеет, могет…
— Пахом! — кричу я вслух, надеясь, что полог палатки откинется и просунется хитрая физиономия моего продувного денщика. Я его уже вычислил, Пахом только кажется простоватым да наивным деревенским мужичком, он, скотина такая, вовсе не так прост. Вслух не признается, тщательно за речью своей следит, но вот поступки его выдают. И нет, он не оговаривается, сложных речевых конструкций я от него не слышал, но это-то его и сдает с головой! Слишком, слишком он старается по-деревенски, по-простому говорить, своими «ежели» да «дык» злоупотребляет по поводу и без. И игра эта его — в ноги упасть и «любимый барин! Кормилец! Титан! Божество!» — опять-таки слишком игра. Переигрывает Пахом. С ехидцей так, подначивая вроде бы…